Час спустя после мимолетного и столь важного для Дины Ланн и Кифа Бакеро свидания работа над очередным «сценарием» была как раз закончена, выверена до последней запятой и «подана наверх». Если вы думаете, что непредусмотренная регламентом вспышка чувств этих двоих как-то отразилась на результате, внесла в «сценарий» погрешность, которая хоть на йоту изменила запрограммированную последовательность событий, то вы жестоко ошибаетесь. Ничего этого не было и, добавим, быть не могло. Любой сотрудник мог ошибиться, оказаться рассеянным, любая машина способна была дать сбой, — все это заранее учитывалось системой контроля и перепроверки и влияло на ход дела не более, чем травинка среди шпал на бег локомотива.

Представленный на утверждение «сценарий» не содержал никакой неточности.

Наконец пришло время сказать, что вышеописанное не столь далеко отстоит, как это может показаться на первый взгляд, от волнующего нас события: убийства на улице Возрождения. Более того, мы как никогда близко подошли к человеку — или, точнее выразиться, к людям, заставившим Гарда метаться в поисках неизвестно чего. Однако не грех и добавить, что жизнь есть жизнь, и наивен тот, кто думает, что она подчиняется даже компьютером выверенным схемам…

Когда в чем-то, даже в мелочах, Гарда подлавливала неудача, он знал: все, надо бросать якорь, потому что неудачи теперь навалятся со всех сторон, могут искрошить в щепки и утопить даже на мелководье. Уж лучше уйти в какую-нибудь тихую бухту и переждать, пересидеть, как моряки пережидают бури, — риск смертельно опасен. А потом, когда черная полоса жизни, подчиняясь каким-то высшим законам, сама уступит место полосе светлой, поднимай паруса и двигайся дальше.

Но истинный бес сидел в душе Дэвида Гарда, комиссара полиции, что, собственно, и делало его столь милым для друзей, столь опасным для врагов и столь неудобным для начальства. Этот бес-искуситель все время точил изнутри Гарда, не хуже того, как Линда точила Фреда Честера, и как бы подзуживал: а ну, испытай еще раз судьбу, сунься-ка туда, куда соваться не следует, рискни, когда лучше бросить якорь!

По всем линиям был тупиковый вариант. Как началось с убийства в «закрытой комнате», так и продолжалось: куда ни тыкался комиссар Гард, всюду напарывался на стенку, в которой не было даже намека на щелочку.

Сунулся к Клоду Серпино, старому другу и товарищу, и чего, казалось бы, проще — определить, кем и когда положены деньги на счет Барроу, какой «сестрой», так не вовремя умершей, — при этом ясно было, что Клод и по дружбе, и по закону не скроет от Гарда сведений… Увы, вкладчик оказался инкогнито, и никакой «сестры» у бывшего гангстера-моряка, конечно, и в помине не существовало.

Быть может, действовал «мертвый счет», открытый фирмой на каждого смертника, купившего приключение без гарантии? Да, с этого счета Мэтьюз Барроу действительно получил одноразовую страховую сумму, — прямо скажем, немалую, целых полторы тысячи кларков! — но его банковский вклад не стал менее таинственным, ибо намного превосходил «мертвый счет».

Наконец, комиссар Робертсон по настойчивой просьбе Гарда как ни вспоминал, так и не смог вспомнить, были ли у него прямые улики против Барроу в связи с той перестрелкой и десятком трупов. Формально же, если исходить из справки, выданной ЦИЦом, Барроу значился как член мафии Гауснера. Однако после известного сражения, буквально через два дня после него исчез на целых два месяца, а затем был пойман, но освобожден от ответственности, поскольку экспертиза признала его невменяемым.

И все. Можно сливать бензин, как сказал бы великий учитель комиссара Альфред-дав-Купер, благородно добавивший к сказанному, что эта фраза принадлежит не ему, а является фольклорной, но, если собственный ум не способен подсказать нечто оригинальное, не грех взять взаймы у народа то, что по праву принадлежит тебе в гомеопатической дозе, поскольку ты сам есть частица народа.

Шутки шутками, а Гард в самом деле напоминал ищейку, которая, остро чувствуя след, не может преодолеть высокую стенку, за которой след продолжается, и все бегает вдоль стены, не догадываясь, что у нее нет краев, ибо она замкнута сама на себе, как ограда средневековой цитадели или оболочка космической «черной дыры».

Что в таком случае делать? Опыт подсказывал: резко менять тактику. Иначе говоря, надо делать что-то из ряда вон выходящее, чего не способна предусмотреть ни одна кибернетическая машина, а уж человеческий мозг — и подавно. Например, взять и арестовать Хартона с его «стрекозами», чтобы затем в течение трех суток, разрешенных законом для задержания без предъявления обвинения, «расколоть» их или, в противном случае, явиться к министру Воннелу с рапортом об отставке. Вот будет торжество у невидимых противников Гарда! Или, например, подстраховавшись инспектором Таратурой, вновь прийти на фирму с парадного входа и купить приключение без гарантии, поставив Хартона и его хозяев в довольно щекотливое положение: убрать комиссара полиции, как рядового клиента фирмы? — нарвешься на крупный скандал и расследование; счесть Гарда не «рядовым» и сохранить ему жизнь? — невольно приподнимешь занавес над тайной, окружающей подводную часть айсберга…

В том, что эта часть существует, Гард почти не сомневался. Ему не давал покоя вопрос, с какой стати гангстеры, имея шанс ускользнуть от правосудия, добровольно расстаются с этим шансом? Допустить, что все они круглые идиоты. Гард не мог. Стало быть, у них не было иного выхода! А его не бывает, когда… черт возьми, вот же о чем надо думать, чтобы «открыть шкатулочку»! Гард даже сел, если считать, что до этого он лежал на своей любимой кушетке, стоящей в кабинете справа от письменного стола с таким расчетом, чтобы, закончив писанину, хозяин мог прямо с кресла перевалиться в ложе для отдыха.

Итак, Гард сел на кушетку и снова прокрутил в голове немудреную схему: гангстеры — не идиоты, и покупать добровольно смерть они просто вынуждены. Чем вынуждены? Или, точнее сказать, кем вынуждены? Какая сила заставляет их идти на смерть, платя за нее собственные деньги и без сопротивления подставляя шею под нож, чего не делает даже самая последняя курица? Быть может, покупая приключение без гарантии, они одновременно… получают гарантию, что жизнь им будет сохранена? Очень оригинальная мысль. Для всех, например для того же комиссара полиции Робертсона, они как бы умерли, а для Фреза или Гауснера они как бы живы?!

Но если так, руководители фирмы, — нет, не этот старый веселящийся вакх Хартон, он, в сущности, туп, как необструганное полено, — истинные руководители фирмы, наверняка умеющие, как шахматисты, просчитывать партию на несколько ходов вперед, непременно догадаются, что он, комиссар Дэвид Гард, известный как не самый последний кретин, просчитает и догадается тоже. Что тогда? Тогда и они рано или поздно сменят тактику и выкинут нечто из ряда вон выходящее. Что?

В это мгновение и раздался звонок в дверь.

Гард быстро глянул на часы. Одиннадцать вечера — для гостя поздновато. Работает ли городской телефон? Да, гудит, провод не перерезан. А как аппарат прямой связи с дежурным по управлению? Квакает. Трубку опускать на рычаг не следует: дежурному пойдет сигнал, по которому, если в течение двух минут комиссар ничего не скажет, оперативная группа должна рвануть к нему на квартиру. Теперь нужно взять из ящика пистолет, а взвести его можно и по дороге к двери. Идти надо бесшумно. В передней снять с вешалки зонтик и встать к стене, вжавшись в угол. Теперь кончиком зонта… секунду, что за дверью? Тихо? Ни одного звука? Прекрасно. Если когда-нибудь кто-нибудь спросит комиссара, что такое профессия сыщика, он ответит в стиле своего учителя Альфреда-дав-Купера: это интуиция, ставшая привычкой! Теперь кончиком зонтика надо тронуть пуговку английского замка.

Касание!

И в тот же момент почти одновременно прозвучали два выстрела. Первый, произведенный с той стороны двери, не причинил Гарду неприятностей: пуля, пробив деревянную филенку, вонзилась в стену напротив вешалки. Второй выстрел, сделанный Гардом, вызвал за дверью вскрик, за которым последовал грузный звук падающего тела.