Заслонив глаза от солнца, он всматривался вдаль.

Впереди маячил холм; лучи солнца отражались от его крутых склонов.

Дакуин пошатнулся и зажмурился. Спотыкаясь, побрел он дальше; потом решил бросить еще одну пригоршню песка. Он наклонился, но у него закружилась голова, и он упал ничком, раненный стрелами солнца.

В тени, у подножия скалы, сидела Суолла и смотрела на песчаную равнину. Вдруг она вскочила и крикнула:

— Я вижу — кто-то бросает песок в небо.

— Стрелы солнца его ранили, — сказал Кару. — Возьми тыкву с водой и ступай к нему, а ты, Куикен, приготовь похлебку.

Суолла схватила тыквенную бутылку и побежала по песку.

Суолла наткнулась на Дакуина, лежавшего ничком на земле. Опустившись на колени, она смочила ему водой губы и затылок и долго растирала узловатые мышцы на животе. Наконец он вернулся к жизни, открыл глаза и сел; потом протянул руку к тыквенной бутылке, но Суолла позволила ему сделать только один глоток. Она дала ему горсть горьких листьев и сухих ягод. Усевшись рядом с ним, она заслоняла от солнца его голову и живот. Из крошечной выдолбленной тыквы, висевшей у нее на шее, девушка достала драгоценную мазь, сделанную из жира змеи и крокодила. Этой мазью она помазала ему веки, ноздри и натерла живот.

Спустились сумерки, жара стала спадать. Тогда Суолла помогла Дакуину встать, и вдвоем побрели они к скале на вершине холма, где пылал маленький костер.

Горячая похлебка восстановила силы Дакуина. Отдохнув, начал он рассказывать о своих удивительных приключениях, о диких собаках, чудовищной змее и приходе кафиров, о том, как бежал он из плена и провел ночь в норе трубкозуба.

— Ветки, воткнутые в землю, указали мне путь, — закончил он свой рассказ.

— Ха! — сказал Кару. — Хорошо ты сделал, что отыскал нас, но напрасно ты шел по солнцепеку. Когда солнце краснеет от гнева и посылает стрелы на землю, нужно лежать в тени. Антилопы прячутся в тень, заяц забивается в кусты, все живое замирает, потому что стрелы солнца несут смерть. Мы отдыхали здесь целый день, а ночью пойдем дальше.

— Что говорят гадальные кости? — осведомился Дакуин.

— Они говорят, что мы должны идти, пока не нагрелась земля. Перевалив через эти холмы, мы снова выйдем к реке Гарип.

— И пойдем дальше?

— На другом берегу — мирная страна, где никто нас не тронет.

— Я рад, что скоро конец пути! Когда мы придем в эту страну, я возьму в жены Суоллу. А теперь скажи мне, почему большая змея оцепенела, когда кафир воткнул ветку перед самым ее носом?

— Я тебе объясню, но сначала выслушай меня. Я тебя встретил в доме твоего отца Каббо. Я знаю, что ты хороший охотник. Если Суолла захочет, она станет твоей женой.

Он умолк, оставляя за девушкой право принять решение.

— Разве я не спасла его от солнечных стрел? Разве он не вытащил меня из глубокой реки? Я буду работать и готовить ему еду.

Она искоса посмотрела на юношу. Дакуин засмеялся, хлопнул ее рукой по плечу, и договор был заключен.

— Теперь я расскажу тебе о большой змее, — продолжал Кару. — Она спасла тебя от собак; она разжала кольцо, и ты высвободил ногу. Эта змея хранит воспоминание о человеке. Когда перед ней поставили ветку, она успокоилась, потому что знала знак человека… Ты отдохнул, и мы пойдем дальше, навстречу большой звезде.

Кару дал неверное объяснение: гигантский удав оцепенел, потому что был загипнотизирован кафиром, который воткнул перед его глазами ветку.

Снова двинулись они на запад, покидая страну, где кафиры истребляли бушменов. Запасы сушеного мяса истощились, не было жира, чтобы смазывать суставы и растирать тело. Жир играет большую роль в жизни бушменов: он смягчает кожу; смешивая его с соком растений, бушмены приготовляют краску.

Сейчас все мысли их были сосредоточены на бегстве; хотя инстинкт и повелевает бушменам рисковать жизнью, отстаивая каждую пядь земли, но Дакуин, Суолла и Куикне подчинились воле своего предводителя. В детстве Кару жил за рекой Гарип и часто играл на берегу глубокого пруда, к которому приходили на водопой стада крупной дичи. Теперь он возвращался в ту сторону, где провел детство. Во время ночных переходов он утешал и подбадривал своих спутников. Он рассказывал им о высоких развесистых деревьях, об источниках, журчавших под землей, о странном животном — жирафе, у которого шея такая длинная, что он может срывать листья с верхушки дерева.

На следующий день они переплыли реку Гарип в том месте, где разбросано много островков. На одном из самых больших островов они сделали привал. Здесь женщины расставили силки и поймали цесарку, а мужчины пронзили ассегаями большую рыбу, которая ночью подплыла к берегу, зачарованная светом факелов. Но это была жалкая добыча. Рыба и птица не удовлетворяли бушменов; им требовалось вкусное, сочное, пропитанное кровью мясо.

Присматриваясь к животным, приходившим на водопой, они решили вырыть яму-западню для бегемота и подстеречь зебру. Ночью бегемот вылезал из воды и прогуливался по берегу. Они нашли протоптанную дорожку, ведущую к тростниковым зарослям, и здесь стали рыть яму. Все четверо работали с утра до поздней ночи, выгребая песок палками и плоскими камнями. К вечеру они вырыли глубокую яму длиной в два с половиной метра и шириной в полтора. Сделав настил из тростника, они насыпали сверху песку и поспешили уйти, зная, что бегемот не подойдет к этому месту, пока не рассеются у него подозрения, вызванные приходом людей.

На следующее утро мужчины, смазав наконечники стрел сильным ядом, спрятались в кустах, неподалеку от того места, куда приходили на водопой стада. Какая-то большая птица пролетела над самой головой Кару и пронзительно крикнула: «Яяк-яяк!» Конечно, старый бушмен увидел в этом недоброе предзнаменование.

— Плохо, плохо, — сказал он, покачивая головой. — Она предупреждает стадо о том, что мы устроили засаду.

— Тише, — прошептал Дакуин. — Стадо идет к реке.

Они припали к земле, сжимая левой рукой лук, а в правой держа стрелу. Послышалось фырканье животных, и охотники затаили дыхание. Кусты скрывали от них стадо, но и Дакуин и Кару знали, что дичь находится поблизости.

Однако вожаки почему-то мешкали и не спускались к реке. Казалось, они выжидали и прислушивались. Первыми всегда шли антилопы, за ними зебры и наконец гну. Но сегодня вожаки переминались с ноги на ногу, помахивая хвостом. Они не были встревожены. Просто-напросто они отгоняли мух — больших мух, кружившихся у водопоя. Охотники не понимали, чем вызвана эта задержка. Быть может, птица предостерегла стадо?

Наконец одна из зебр заржала от нетерпения, раздался топот копыт, и самцы, пробившись сквозь стадо, бросились к воде. Зазвенела тетива, две стрелы рассекли воздух, и одна из них вонзилась в шею зебры.

Размахивая ассегаями, охотники выскочили из кустов и бросились в погоню за раненым животным. Они едва не врезались в стадо гну; а вожак, которого мучила жажда, рассвирепел и напал на них. Быстро повернули они назад, к реке и, словно выдры, нырнули в глубокую воду. Они выбрались на островок, ускользнув от большого крокодила, который немедленно обратил свое внимание на гну. Животное вошло в воду по самые плечи, и челюсти крокодила сомкнулись, зажав железными тисками нос гну. У гну не было ни малейших шансов спастись. Если бы крокодил вцепился ему в живот, пожалуй, он мог бы вырваться, но сейчас борьба была недолгой. Крокодил увлек свою добычу на дно, а стадо, бывшее свидетелем гибели гну, обратилось в бегство. Но «квагга-мод» — храбрость зебры — свойственна не одним только зебрам. Не прошло и десяти минут, как стадо вернулось к реке, утолило жажду и галопом умчалось в саванну.

Тогда только Кару и Дакуин скользнули в воду, вылезли на берег и отправились на поиски раненой зебры. Оказалось, что Куикен и Суолла уже добили животное и содрали с него шкуру.

В тот вечер они вдоволь поели сочного мяса, а на следующий день вычистили шкуру и, растянув ее на земле, прибили колышками. Из этой шкуры они хотели сделать мешки и сандалии. Пока женщины втирали в нее золу и жир, Кару и Дакуин изготовляли стрелы из тростника, срезанного в русле реки, и приделывали к ним костяные наконечники.