Поезд F ехал не совсем туда, куда мне было нужно, но здесь его маршрут расходился с маршрутом поезда D, что было к лучшему, поскольку, как я считал, Гектор остался в нем. Спустя пятнадцать минут F остановился в конце Парк-слоуп, на Девятой улице и Седьмой авеню, и, не заметив нигде Гектора, я вышел из поезда. Спасен.

На ходу я снял бейсболку и посмотрел на нее. Тулья была в пятнах от пота. К тому же от нее воняло. Я выбросил ее в урну. Через несколько минут, пройдя шесть кварталов на север по Седьмой авеню, я вошел в свою прачечную. Грейс, славная филиппинка, знавшая наизусть номера всех своих клиентов, поздоровалась со мной.

– Это не ваш плащ, – сказала она.

– Вы правы.

– А чей он?

– Это долгая история. – Я снял плащ. – Его есть смысл почистить?

– Вот этот?

Я к нему не присматривался.

– Я бы его просто выбросила. Отдайте его бездомным.

– Я заплатил за этот плащ сто долларов.

– Вы переплатили девяносто пять. – Она улыбнулась без всякого осуждения. – Ваши рубашки готовы.

Она взяла с полки бумажный пакет. Я повернулся и посмотрел на улицу.

На другой стороне, в кондитерской, стоял Гектор. Он не искал меня, он смотрел на меня и ждал, чтобы я отвел его к Долорес и Марии. Он не знал, что они живут у меня, но, возможно, догадался. Мы были всего в двух кварталах от моего дома.

– Грейс, – сказал я. – У вас есть запасной выход?

Она молча увела меня в служебное помещение. Я проскользнул мимо дюжины юных филиппинок, раскладывающих горы белья на деревянных столах, и вышел на задний двор. Грейс указала на низенький забор, отделявший его от другого двора. Я перелез через него, а потом нахально прошел через несколько дворов и оказался в проезде, который вывел меня на другую улицу. Какая-то старуха на втором этаже забарабанила в окно, когда увидела меня, странного типа в деловом костюме, отчаянно перепрыгнувшего через ее забор, но я уже вышел на улицу. Это заняло всего минуту, и я оказался рядом с домом. Быстро войдя в него, я закрыл громадные деревянные двери и запер их.

Когда я вошел, Долорес держала телефонную трубку.

– Тут звонят из прачечной и хотят с тобой поговорить, – сказала она. – Я ничего не поняла.

– Мистер Уитмен?

– Да.

– Это Грейс из прачечной.

– Грейс, чем я могу быть вам полезен?

– Я должна сказать вам нечто серьезное. Сюда пришел какой-то мужчина, который сделал вид, будто потерял квитанцию, но я никогда раньше его не видела. Он соврал – сказал, что приходил, когда меня здесь не было. Я спросила его, какой у него номер, а он сказал, что не помнит.

– Но вы ведь помните все номера.

– Да. Тогда он спросил, можно ли посмотреть журнал, куда мы записываем заказы на химчистку. В это время там был мой босс, так что я сказала – да, но побыстрее, потому что мне нужно проверить другую квитанцию.

– Как бывает, когда я теряю мою.

– Да, я ее нахожу. Он говорит, у него нет квитанции, так что можно ли ему посмотреть журнал и найти номер.

– Что?

– По-моему, он хотел посмотреть книгу, чтобы найти ваше имя.

Я понял, что он надеялся найти мой адрес, который всегда записывают на тот случай, если вещь, сданная в химчистку, потеряется и придется разыскивать клиента.

– Я взяла у него журнал и сказала, что это не тот. Я дала ему журнал стирки, где нет номера ваших вещей. Он еще какое-то время просматривал журнал. А потом спрашивает, не знаю ли я номер Джека Уитмена. Я говорю – нет, как я могу запомнить две тысячи-триста номеров наших клиентов?

– У вас столько клиентов?

– Да.

– Грейс, большое вам спасибо.

– Да. Я скажу что-то, что вам может не понравиться.

– Говорите.

– Это не мое дело, но я знаю, что теперь вы сдаете в стирку не только свои вещи.

– Вы имеете в виду женские вещи. И вещи маленькой девочки.

– Да, но я знаю, что вы не отец. И я это вспомнила, когда увидела номер вашей квитанции, пока он искал ваш адрес.

– Грейс, – сказал я, – вы слишком умная, чтобы работать в прачечной.

– Да, – засмеялась она. – Знаю.

Поздно ночью меня разбудил телефонный звонок. Я снял трубку, пока Долорес не проснулась.

– Говорите.

– Долорес, пожалуйста.

Гектор. Наступила пауза, мы оба поняли, с кем разговариваем.

– Ты ошибся номером, парень.

– Это Джек Уитмен?

– Кто говорит?

– Ну, тебе надо бы меня помнить, потому что я тебя помню. – Я услышал далекую музыку и звук телевизора. Наверное, Гектор звонил из бара. – Я узнаю, где ты живешь, ублюдок. Я сегодня близко подобрался, так ведь? Дай мне еще пару дней, и я все узнаю. Схожу в муниципалитет, найду записи. Узнаю.

– Откуда у тебя этот номер?

– От того типа, Ахмеда. Сегодня вечером я туда вернулся. Он был там.

Я промолчал.

– Я хочу, чтобы моя жена и дочь вернулись, ты это понял?

Он подождал ответа.

– Скажи Долорес, чтобы возвращалась, иначе может случиться что-нибудь плохое.

Я мог бы сказать ему, что обращусь в полицию, что найму частного детектива или даже пару громил, что его жена больше не хочет с ним жить... Я мог бы сказать любую из этих фраз, но это только бы сильнее его разозлило. А Долорес спала рядом со мной. Мне не хотелось, чтобы между Гектором и нами возникла психологическая связь преследователя и преследуемых, – напротив, мне хотелось, чтобы он не был уверен в том, что дозвонился до меня. Я повесил трубку.

Он, конечно, мог в любой момент позвонить снова, разбудив Долорес и Марию, так что я отключил телефон рядом с кроватью, а потом тихо спустился вниз и отсоединил второй аппарат. Конечно, уже завтра нам придется снова включить телефон.

И тут меня озарило. Я набрал номер Ди Франческе. Там включился автоответчик: «Если вы понимаете квантовую бугодинамику, тогда ваше сообщение пройдет через бугоновый фильтр, в противном случае система зависнет. Говорите».

– Это Джек Уитмен. Подойдите к телефону.

Он так и сделал. Я спросил его, сколько времени требуется для того, чтобы сменить свой телефонный номер на незарегистрированный.

– Наверное, неделя.

– А вы это сделать можете?

– Конечно. Запросто. Одной левой.

Я назвал ему свой номер и попросил его поменять.

– Прямо сейчас?

– Да.

– Вы меня разбудили.

Ди Франческо, раскинувшийся в постели, кошмар.

– Сколько?

– Сколько я за это возьму?

– Да.

– Завтра утром я сделаю это за сто баксов.

– Сделайте это сегодня – и вы получите тысячу баксов. Счет отправьте в мою компанию.

– Позвоните мне утром, и я назову вам ваш новый номер телефона.

Я рухнул обратно в постель. Спустя сорок минут телефон тихо звякнул. Я снял трубку. Линия молчала: я решил, что это работает Ди Франческо. Возможно, Гектор тоже работал, но пока мне удалось от него оторваться.

Как правило, я сплю крепко, но в середине той ночи меня разбудил странный запах. На этот раз он был сильнее, чем когда-либо прежде: сладкое жжение в ноздрях, которое сразу же заставило меня испугаться, заставив подумать, что в доме начался пожар. Этого я боялся больше всего, потому что в доме с таким большим количеством дерева огонь распространится очень быстро. Долорес в кровати не оказалось. Как только я выбрался из-под одеяла, то сразу же определил, что это был не пожар. Но где Долорес? Я прислушался. До меня не доносилось ни звука. Я застыл посреди спальни, пытаясь сообразить, что делать дальше, – и тут увидел странные блики света, падавшие на оштукатуренные стены над лестницей, ведущей из гостиной, – и меня снова охватил ужас. В нижнем белье и носках я осторожно прокрался вниз, перенося большую часть своего веса на перила, медленно приближаясь к источнику света.

Моя гостиная была уставлена крошечными мерцающими свечками, их было не меньше сотни. Казалось, свет живет в странном помещении, созданном из колеблющихся теней, в комнате без стен, потолка и пола. В центре комнаты находилась Долорес. Она стояла на коленях перед камином, молитвенно сложив руки, и ее губы тихо шептали испанские слова. Сначала тихо, а потом все громче и быстрее, ее голос то срывался на крик, то снова стихал до поспешного лепета. Это было почти пение – быстрое пение. Перед ней на каминной полке стояла маленькая фигурка распятого Христа, такие продаются в многочисленных лавочках в латиноамериканских кварталах Бруклина. Наверное, Долорес прятала ее в стенном шкафу. Христос в терновом венце, с закатившимися глазами, с прибитыми к кресту руками и ногами. Свечи, горящие вокруг фигуры, отбрасывали на стены скрученные тени, как будто там корчились сотни мертвецов. Долорес обращалась прямо к изваянию. Я не понимал ее молитву, хотя и мог разобрать отдельные слова: Oh, Dios mio! Quien eres Tu... Dios omnipotente, justica suprema... mi angel de la guarda... Jesus... en las aflicciones de la vida...