Во всём другом Парацельс не выходил из круга обычных для алхимии представлений, писал привычным для алхимиков языком. Он утверждал, в частности, что в желудочно-кишечном тракте обитает некий «верховный дух Архей», управляющий жизненными процессами, отделяющий полезное от вредного, противодействующий отравлению, регулирующий пищеварение. Если, говорил Парацельс, заболевает сам Архей, то работа организма нарушается, и тогда соблюдение равновесия между нужными веществами может и не оказать ожидаемого действия.

И совсем не по склонности к хвастовству, а как истый алхимик он уверял, что знает секрет приготовления философского камня и демонстрировал «превращение железа в медь», погружая нож в раствор медного купороса. А в одном из своих сочинений он писал: «Знайте, что все семь металлов рождены из троякой материи, а именно: из Меркурия, Сульфура и Соли, однако они отличаются друг от друга и имеют особую окраску. Таким образом, Гермес сказал вполне правильно, что все семь металлов произведены и смешаны из трёх субстанций; подобным же образом из этих субстанций составлены тинктуры и философский камень…»

Полемика, вызванная Парацельсом, не ослабевала и после его смерти. Но дело своё Парацельс сделал: химия из душных монастырских келий перекочевала в аптеки, которые до этого времени представляли собой не более чем склады различных кореньев и вытяжек. Её стали изучать на медицинских факультетах университетов. Долгое время основным учебным пособием служил обширный курс, составленный натрохимиком Андреасом Либавием. Этот труд, названный «Алхимией», Либавий написал в значительной части на основе собственных наблюдений и исследований. Он дал развёрнутые характеристики известным к тому времени веществам, привёл способы их получения, рецепты приготовления различных лекарственных смесей. Предложил даже проспект химической лаборатории, иллюстрированный чертежами, сопровождаемый сведениями о химической посуде, аппаратуре, нагревательных приборах. Как и следовало ожидать, трансмутацию металлов этот учёный считал реальным процессом. В частности, именно этим он объяснял осаждение меди из раствора на железных предметах.

Современник Либавия Ван-Гельмонт был широко образованным и талантливым учёным-натрохимиком. Располагая средствами, он большинство своих исследований провёл в собственной домашней лаборатории. В своих сочинениях он, может быть, впервые подверг сомнению положение Аристотеля о четырёх элементах-качествах. Аргумент при этом, правда, нельзя считать достаточно веским: Аристотель-де не был христианином, а потому его утверждения не могут быть достоверными и убедительными.

Не могут, считал Ван-Гельмонт, быть истинными составными частями всех тел и элементы алхимиков — ртуть, сера и соль, ибо их присутствие в телах доказать нельзя. Главной составной частью всех тел, по утверждению этого учёного, является… вода. К такому выводу привёл его ставший хрестоматийным знаменитый опыт с пятилетним выращиванием ивы в цветочном горшке. Дерево, в течение этого времени ничего не получавшее, кроме воды, дало (с учётом опавших листьев и веса земли) привес более 164 фунтов.

Исследования Ван-Гельмонта положили начало развитию химии газов, и его можно считать родоначальником пневматической химии. И сам термин «газ» введён этим учёным. Довольно подробные сведения дал Ван-Гельмонт об углекислом газе, который он назвал «лесным духом» (или лесным газом).

Ван-Гельмонт высказал весьма важное положение о том, что элемент («первоначальная материя»), даже подвергнутый химическим превращениям, в известном смысле сохраняет свою индивидуальность во вновь образованном продукте. Он показал, что серебро после растворения в азотной кислоте содержится в растворе и может быть оттуда выделено в виде рогового (хлористого) серебра, из которого можно получить и металлическое серебро. Проводя параллель, Ван-Гельмонт пришёл к заключению, что известный всем пример с появлением меди на железе никак нельзя считать подтверждением превращения металлов. Просто медь выделяется из раствора и осаждается на железе.

Правда, в этом Ван-Гельмонт не был первым. До него о том же говорил, например, Анджело Сала, но авторитет Ван-Гельмонта как экспериментатора был настолько высок, что пальма первенства в опровержении одного из стойких заблуждений алхимиков досталась ему. Это никак не означает, что Ван-Гельмонт вообще противник алхимии. Совсем наоборот. В идею трансмутации он верил безоговорочно и даже описал опыт, в результате которого ему удалось якобы превратить ртуть в золото и серебро с помощью ничтожного количества философского камня. Однако Ван-Гельмонт ни словом не обмолвился, как досталось ему это чудодейственное вещество — заветная мечта алхимиков.

Заветная, недостижимая и ложная… Ну а если «очистить» эту мечту от религиозно-мистической шелухи и, конечно, оставить без внимания хвастливое заявление Раймонда Лулла, напоминающее угрозу сказочной синицы море поджечь, то что останется?

Мир — это стихии плюс движение. Так учили древние. Тут между ними не было несогласия. Несогласие проявилось в понимании стихий. Стихии непрерывны, говорили одни (от Фалеса до Аристотеля). Нет, стихии прерывны, доказывали другие (от Левкиппа до Лукреция — о них у нас ещё будет разговор). Ну а раз стихии непрерывны, то что им мешает переходить друг в друга? Аристотель сказал: ничто. Алхимики были с ним согласны: опыт и интуиция подсказывали им, что мир един. Они не знали только законов развития этого единого мира и не умели их познавать. Путь, которым они шли, был ошибочен, но они ошибались по незнанию.

И ещё потому, что они взялись за дело раньше времени.

Алхимики в течение ряда веков топтались на месте. К шести металлам, которые были известны с давних пор, они прибавили всего пять новых «элементов» — мышьяк, сурьму, висмут, цинк, фосфор. Число химических соединений благодаря их стараниям увеличилось раз в десять. Было разработано простейшее оборудование. Вот, пожалуй, и всё, чего они достигли. За то же время астрономия и физика достигли неизмеримо большего. Но случаен ли тот факт, что и Лейбниц, и тем более Ньютон, так много сделавшие для научного познания мира, были алхимиками? Отнюдь нет. Механические формы движения материи наглядны, вот они — на виду, а химические скрыты за семью печатями. Простейшее лабораторное оборудование позволяло алхимику соединять одни вещества с другими, но совершенно не давало возможности «заглянуть» внутрь химических превращений. Он работал вслепую, методом «проб и ошибок», но работал, сам того не подозревая, ради накопления знаний.

Вот что останется, если трезво взглянуть на то, чем занимались алхимики более тысячи лет в Европе и более двух тысяч лет на Востоке.

Дракон — распространённый символ алхимии. Той самой, для которой философский камень был и целью, и средством. Но под влиянием растущих общественных потребностей (развития металлургии, ткачества, военного и строительного дела, роста городов с их ремесленным производством) алхимия, не отказываясь от этой цели, стала постепенно расширять круг своих интересов. В её недрах формировалось направление, представителей которого в исторической науке принято называть химиками-технологами. Ещё Р.Бэкон разделял алхимию на теоретическую и практическую. Натрохимики были в известном смысле первыми, кто повернул алхимию лицом к нуждам общества. Больше всего, однако, для развития этого направления сделали Бирингуччо, Агрикола, Палисси и другие химики-практики.

В десяти книгах огромного труда «Пиротехния», составленного Ваноччо Бирингуччо и вышедшего в свет в 1540 г., рассказывается о добыче и свойствах руд, купоросов, серы, поваренной соли, на уровне практических знаний того времени приводятся сведения о добыче и очистке золота, описывается литейное дело, обработка металлов, производство стекла, изготовление фейерверков и многое другое. Любопытно, что Бирингуччо приводит наблюдение, которое было научно объяснено только два столетия спустя — в результате рождения, развития и смерти теории флогистона. Речь идёт об увеличении веса металлов при их прокаливании.