Дальше пошло лучше.
Чтобы измерения не искажались радиацией источника нейтронов, счётчики находились в комнате, далеко отстоящей от лаборатории, где проводилось облучение. Возбуждённая радиоактивность в том или ином элементе бывала очень непродолжительной, и, чтобы успеть её зарегистрировать, экспериментаторы неслись по коридору сломя голову.
Понятно, что одного щёлканья счётчика для каких-то научных выводов из эксперимента было недостаточно; следовало определить, что же получается из элемента, подвергшегося воздействию нейтронов. Для этого нужен был профессиональный химик. «Божий промысел» располагал и этим. В его лаборатории работал Оскар Д'Агостино, и профессор Трабакки познакомил с ним всех нейтронных энтузиастов группы Ферми. Правда, Д'Агостино стажировался тогда в области радиохимии в Париже, в лаборатории М.Кюри, в Риме же он находился лишь на пасхальных каникулах. Но узнав о работе, которую предлагает ему Ферми, он «не воспользовался обратным билетом в Париж», по выражению Сегре.
Определение образовавшихся элементов проводилось по методу, который использовал недавно Фредерик Жолио-Кюри. Эксперименты велись систематически и последовательно освещались в научном журнале.
Резерфорд, которому Ферми направил отчёт о своих опытах по наведению радиоактивности с помощью нейтронов, не замедлил горячо поблагодарить молодого физика. «Поздравляю Вас, — писал он, — с успешным побегом из сферы теоретической физики! По-видимому, Вы откопали неплохое занятие для начала. Возможно, Вам будет интересно узнать, что профессор Дирак также проводит некие опыты. Это кажется хорошим предзнаменованием для будущего теоретической физики!».
Следует иметь в виду, что вовсе не обязательно, чтобы после воздействия нейтронов на ядро в нём возбуждалась позитронная эмиссия. Стандарта не было: при ядерных превращениях наблюдалось выделение альфа-частиц или протонов, гамма-лучей или электронов. При поглощении нейтрона ядро становилось неустойчивым, нестабильным, но предугадать, какого характера излучения последует за этим, в то время не представлялось возможным.
Приняв все предосторожности, Ферми и его группа обстреляла нейтронами уран, установила, что он активизируется, и стала выяснять, какой элемент получается в результате ядерного превращения. Уже описанным методом соосаждения и последующей регистрацией активности молодые итальянцы искали в осадке элементы, расположенные согласно периодическому закону в непосредственном соседстве с ураном. Ни один из элементов, начиная с атомного номера 86 и кончая ближайшим к урану номером 91, не регистрировался. Оставалось предположить, что образуется совершенно новый, в природе неизвестный элемент, номер которого больше последнего в таблице, т. е. 93.
Рассуждение было вполне логичным: при захвате нейтрона ядро элемента становилось неустойчивым, после чего выбрасывался электрон и образовывалось устойчивое ядро большего порядкового номера.
Сообщение о проделанных опытах было очень осторожным, и в нём не упоминалось об открытии нового элемента, ибо Ферми и его группа считали, что для такого утверждения требуются более веские доказательства.
Вся исследовательская группа римских физиков организовалась стараниями декана физического факультета профессора Корбино. Он всегда покровительствовал ей, помогал во всём, был в курсе всех её работ и гордился достижением своих мальчуганов, как он их называл. Крайне обрадованный их успехами, Корбино на сессии академии в присутствии короля выступил с речью и обронил неосторожные слова: «По этим успешным опытам, за которыми я слежу ежедневно, я полагаю себе вправе заключить, что этот элемент (93-й. — Б.К.) уже получен». Страстная речь патрона очень обеспокоила Ферми, настолько, что он не спал по ночам. Дело в том, что фашистская печать на следующий день подняла трезвон о «культурных завоеваниях фашизма», о том, что «Италия при фашистском строе снова выступает в своей давнишней роли учителя и представляет собой ведущую силу во всех областях».
Сам Ферми не имел абсолютной уверенности в получении им элемента № 93, не говоря уже о том, что шумиха вокруг этого события ему просто претила. Он чувствовал, что вся его репутация учёного поставлена на карту: его легко могут обвинить в неоправданных спекуляциях, хотя он сам к этому не имеет никакого отношения. А тут ещё в одной из итальянских газет появилась сенсационная выдумка о том, что Ферми подарил королеве Италии маленький флакончик с 93-м элементом.
Зарубежная пресса живо откликнулась на известие о новом элементе — броские заголовки останавливали внимание физиков всего мира. В Лондоне отнеслись ко всему этому с большой осторожностью: «Известие из Рима об искусственном получении нового элемента… вызвало огромный интерес в научных кругах. Английские учёные воздерживаются от каких-либо выводов до получения дальнейших подробностей о работе академика Ферми, а до тех пор не считают возможным согласиться с предположением, высказанным сенатором Корбино».
Ферми был страшно огорчён: ведь английских физиков возглавлял не кто иной, как Резерфорд, который, конечно, был для него непререкаемым авторитетом. Именно от него так недавно было получено замечательное, одобряющее и ободряющее письмо, вдохновляющее на продолжение работ по наведению радиоактивности с помощью нейтронов. Сейчас же Ферми чувствовал, что сомнения английских физиков, и Резерфорда в том числе, вполне правомерны.
Корбино, с которым посоветовался Ферми, несмотря на свою убеждённость в том, что открытие состоялось, согласился с доводом, что подобные заявления слишком опасны, и необходимо как-то утихомирить разбушевавшиеся страсти. Совместно они написали заметку в газету, где Ферми указывал на то, что его работы показали лишь возникновение радиоактивности в элементах, обстреливаемых нейтронами, и превращение их в другие элементы; открытие элемента № 93 пока только предположительное; чтобы считать его доказанным, потребуется ещё немало тщательнейших исследований… С полной недвусмысленностью Ферми указывал, что главная цель исследований его группы заключается не в том, чтобы получить новый элемент, а в изучении явления в целом.
Это заявление Ферми мало чему помогло, и вокруг 93-го элемента в учёной среде разгорелись споры и дискуссии.
Когда-то алхимики верили в существование «философского камня», с помощью которого можно было бы превращать одни элементы в другие, прежде всего, конечно, неблагородные металлы в золото. Теперь же передовые учёные склонялись к мысли, что нечто подобное найдено. Нейтрон — это истинный философский камень, именно он превращает одни элементы в другие. Какое там золото! С помощью нейтрона удалось получить элемент, какого и в природе не существует!
Но удалось ли? Физики разных стран повторяли эксперимент Ферми, проверяли, уточняли и расходились во мнениях. У приверженцев получения 93-го элемента складывалось мнение, что он тоже радиоактивный элемент. В общем, представлялась такая же картина, какую давно уже выявили физики — цепь радиоактивных превращений урана или тория, только идущая за пределы периодической системы. Среди опровергателей особенно выделились немецкие физики супруги Ида и Вальтер Ноддак, которым принадлежала честь открытия редчайшего элемента рения. Ида Ноддак в серьёзном научном журнале выступила со статьёй, в которой указала на возможность получения при бомбардировке урана нейтронами не новых тяжёлых («сверхтяжёлых» — по таблице) элементов, а наоборот, уже хорошо известных — лёгких, образующихся в результате распада ядра на два или несколько крупных осколков.
Несмотря на большой авторитет Ноддак, к их предположению никто из ведущих физиков с серьёзностью не отнёсся, слишком оно казалось невероятным. Ида Ноддак уговорила своего мужа обратиться по этому вопросу к его близкому другу, ученику Резерфорда — Отто Гану, состоявшему профессором в Институте кайзера Вильгельма. Свидание учёных состоялось, но осталось без последствий. Отто Ган, выслушав своего друга, придал своему лицу суровое, даже воинственное выражение и, затянувшись сигарой, безапелляционно заявил: «Это невозможно!» Он предложил Ноддакам оставить сумасбродную идею о расщеплении урана и никогда о ней не вспоминать, ибо в научном мире такую глупость никогда не простят. Ида Ноддак свою статью прислала Ферми, но ни сам он, никто из его группы не придал ей значения.
