То обстоятельство, что радий всегда добывался только из урановых руд, наводило на мысль, что и сам он — всего лишь ступень в цепи превращений элементов. Содди попытался накопить сколько-нибудь радия непосредственно из урана, однако это ему не удалось, и исследователи сделали вывод, что уран и радий — не соседние звенья радиоактивной цепи. Так оно и оказалось впоследствии. Болтвуд тогда заинтересовался актинием, радиоактивность которого показана была А.Дебьерном ещё в 1899 г. Исследования, начатые Болтвудом и следом за ним Резерфордом, закончились установлением новой цепи превращений: актиний — радиоактиний — актиний-X — актинон — актиний-A — актиннй-B — актиний-C.
Все эти превращения сопровождались излучением; в большинстве своём испускались альфа, реже бета-, а иногда и гамма-лучи.
Описание всех подробностей этих трансформаций не является предметом нашего рассмотрения, и мы того, кто этим заинтересовался, отсылаем к современному учебнику физической или даже неорганической химии, либо к соответствующим популярным изданиям.
Для нашей темы любопытно было то, что активность в ряде превращений, наконец, прекращалась и образовывалось вещество, уже не излучающее. Химики, определяя его атомный вес, получали неодинаковые величины, но всякий раз очень близкие к атомному весу одного из самых известных и обиходных элементов — свинца.
Профессор Берлинского университета В.Марквальд извлёк из остатков урановой иоахимстальской руды короткоживущий радиоэлемент и назвал его радиотеллуром. Некоторые учёные не согласились с Марквальдом. По мнению одних, открытый им радиотеллур не что иное, как полоний; по мнению других, это висмут. Марквальд много спорил и с теми, и с другими. Последних ему удалось разбить очень просто и наглядно. Он погружал висмутовую палочку в раствор, содержащий радиотеллур, и тот отлагался на палочке — хорошо известный способ контактного вытеснения одного металла другим.
Однако Марквальду всё же пришлось уступить, ибо другие исследователи, и прежде всего Мария Кюри, доказали, что радиотеллур идентичен не только полонию, но и радию — всё это разные названия одного и того же вещества. Марквальд отнёсся к этому в высшей степени философически и сказал шекспировскую фразу: «Как розу ни назови, а пахнуть она будет так же приятно». Но любопытно то, что и радий-E тоже оказался полонием, если судить об этом по атомному весу. Таким образом, теория превращения элементов приобрела необычайную притягательную силу, хотя и вызывала в умах сторонников классических взглядов невообразимую путаницу и тревогу.
Жестокие сомнения испытывал Д.И.Менделеев. Не только потому, что для всех новообразованных элементов не хватало места в таблице. Совершенно необъяснимым казался тот факт, что эманация получалась из различных исходных веществ, имела совершенно одинаковые химические свойства, но… различный атомный вес. Ведь этим, казалось, подрывается вся сущность периодического закона, согласно которому свойства элементов есть периодическая функция их атомного веса.
Так до сих пор блестяще оправдывал себя этот закон, так много дал науке, а теперь вот на основании сомнительных экспериментов кое-кто спешит объявить его ниспровергнутым…
Радиоактивность — замечательное явление, в реальности его никто не сомневается, но что оно такое? Менделеева по-прежнему волнует вопрос: откуда берётся энергия, чтобы вырвать из атома все эти пресловутые частицы?
В седьмом издании «Основ химии» Д.И.Менделеев писал: «…всё то, что мне было показано… первыми исследователями радиоактивных веществ… производило на меня впечатление особых состояний, свойственных лишь преимущественно (но не исключительно, как магнетизм свойствен преимущественно, но не исключительно, железу и кобальту) урановым и ториевым соединениям».
Незадолго до кончины Дмитрия Ивановича Н.А.Морозов подготовил к печати книгу «Периодические системы строения вещества», в которой проводил идею эволюции элементов. По свидетельству Морозова, об этой книге он беседовал с Менделеевым; он пытался убедить Дмитрия Ивановича в том, что выделение радием особой эманации, «превращающейся постепенно в гелий», — общепризнанный факт. Однако Менделеев отнёсся к этому факту скептически. «Скажите, пожалуйста, — воскликнул он, — много ли солей радия на всём земном шаре? Несколько граммов. И на таких-то шатких основаниях хотят разрушить все наши обычные представления о природе веществ!»
Тем не менее Морозов сумел заинтересовать Дмитрия Ивановича новой теорией; они условились ещё раз поговорить на эту тему, когда Морозов вернётся из деревни. К сожалению, больше встретиться им не удалось…
Д.И.Менделеев не отмахивался от экспериментальных достижений науки, но проявлял величайшую осторожность и предостерегал от поспешных выводов. В уже упомянутом письме к Винклеру Менделеев сообщал, что намеревался было посетить Сан-Луи, Чикаго и Нью-Йорк, куда его приглашали, и там «изложить своё мнение о полуспиритическом состоянии, в которое ныне хотят вовлечь нашу науку». Это сказано немного резковато, но не безосновательно. Менделеева насторожило то, что явление радиоактивности, в котором ещё столько неясного, некоторыми учёными использовано для ниспровержения атомов и вообще материи. Так, Вильгельм Оствальд, которому наука многим обязана, в начале 90-х гг. прошлого столетия провозгласил, что первоосновой мира является не материя, а энергия. В своей книге «Учение об энергии» он писал, что материя является не носителем, а формой проявления энергии. Взгляды Оствальда были подняты на щит философами-идеалистами. В восторженных статьях они возглашали, что учение Оствальда «навсегда положило конец субстанциальному понятию материи».
Против «заболевшего энергетизмом» Оствальда выступили даже его ближайшие друзья, коллеги по работе в области физической химии, крупнейшие термодинамики. С.Аррениус писал Оствальду: «При помощи бескровных термодинамических функций крайне трудно двигаться вперёд. Мне кажется, что физикам всегда будут необходимы материальные механические представления… Энергетика никуда не годится для экспериментальных работ…» Вант-Гофф считал, что не термодинамика, а атомистика составляет «центр тяжести» химической науки. В.Нернст был раздражён выступлением Оствальда, где тот провозгласил, что «гипотезы об атомах и молекулах можно отбросить, как костыли, в которых не нуждается зрелая наука». «Как тебе нравится, — писал он Аррениусу, — что Оствальд пичкает нас, бедных читателей «Цейтшрифт», своей любекской стряпнёй?»
С резкой критикой Оствальда выступил и Д.И.Менделеев, который показал, что учение Оствальда представляет собой не что иное, как возвращение к «динамизму» древних, считавших, что материя — всего лишь проявление сил. «В динамизме, — писал творец периодической системы, — движется, так сказать, ничто». А.Г.Столетов, Н.Н.Бекетов, Д.П.Коновалов, Н.А.Умов, И.А.Каблуков, Н.С.Курнаков и другие русские учёные также энергично выступали против энергетизма и отстаивали атомно-молекулярное учение.
Очень аргументированной критике подверг все положения Оствальда Л.Больцман. По этому поводу С.Аррениус заметил: «С энергетикой ему (Оствальду. — Б.К.) не особенно повезло, Больцман разрушил ему всю систему».
Крупнейшие учёные XIX в. стояли на позициях естественноисторического материализма, т. е. разделяли, по словам В.И.Ленина, «…стихийное, несознаваемое, неоформленное, философски-бессознательное убеждение подавляющего большинства естествоиспытателей в объективной реальности внешнего мира, отражаемой нашим сознанием». А тут эта «объективная реальность», настолько привычная и, казалось бы, так очевидная, вдруг начала куда-то исчезать в таинственных явлениях радиоактивности, в самопроизвольном распаде атома. И вот уже Анри Пуанкаре, тот самый, что в своё время так помог Беккерелю, провозгласил вдруг, что современная физика — это «руины старых теорий», что в новейшей физике происходит «всеобщий разгром принципов». С лёгкой руки физика Л.Ульвига на все лады стало склоняться утверждение: «Материя исчезла».
