— Думай, голова, думай, на работе это иногда рекомендуется, — и, бросив бумагу ошеломленному Гришке, выскочил в коридор. Там я несколько раз глубоко вздохнул, чтобы прийти в себя, и машинально одернул пиджак. Перед руководством надо являться в подобающем виде, особенно если в первый раз тебя вызывает новый начальник объединения.

Собственно, не такой уж он новый — бывший главный инженер, отличный парень, с которым я был на короткой ноге. Сколько раз в былые времена забегали после работы в близрасположенную «Рыбную», где водился весьма приличный коньячок, или расписывали у меня дома пульку. Впрочем, весь коллектив, кажется, был с ним на короткой ноге. Как гларчого инженера мы его и не чувствовали: Гудимов всех подминал под себя. Его дьявольской энергии хватало на всю руководящую работу. Даже уходя в отпуск, он решал дела на месяц вперед. Некоторых это устраивало, но не всех. Я сам много раз чувствовал себя оскорбленным ролью механического исполнителя при умном начальнике. Так же и главный инженер, работавший ранее директором крупного завода, чернел лицом и скрипел зубами, когда Борис с ходу отменял его распоряжения. Каким-то теперь окажется Леонид Ефимыч? Сколько раз мне приходилось с горечью наблюдать, как власть преображает человека.

Я знал, зачем он меня вызвал. Происходило естественное перемещение. Главный инженер стал начальником объединения, я как начальник технического отдела котировался на главного инженера. Но… эта история с убийством в моей квартире. Тем более что следствие еще не закончено, убийца не назван, и общественность, которая, по идее, должна негодовать, не получила морального удовлетворения. А с другой стороны, без главного инженера тоже нельзя. Как-то они выкрутятся? С утра замминистра, курирующий наше объединение, секретарь парткома Романов и новый начальник обговаривали эту пикантную ситуацию, искали тонкий ход. Конечно, проще пригласить какого-нибудь директора провинциального завода, но прописка… Сейчас с этим туго. Лимит в Москву закрыт. Да и тенденция нынче другая: смело выдаивать молодых и энергичных. А я как раз в том счастливом возрасте, который считается самым перспективным для выдвижения. Впрочем, какое мне дело. Я вовсе не рвусь в Наполеоны.

— Привет, Леонид, — сказал я, решив не менять привычного обращения. Оборвет, так оборвет.

— Привет, — буркнул он, не поднимая глаза от бумаг. — Садись.

Я сел. Леонид черкнул размашистую подпись на документе и поднял на меня хмурый взгляд.

— Значит, так, Юрий Дмитриевич, прошу к пятнице изложить в письменном виде мнение о перестройке нашей работы.

Так вот зачем он меня вызвал. Вовсе не для того, чтобы поздравить с новой должностью. На миг я почувствовал разочарование и здорово разозлился на себя за это.

— У нас же было партсобрание по перестройке. Два часа говорили, вроде бы все решили.

— А что решили? Ты почитай протокол, вот он, вникни. По сути же, ничего не решили. «Повысить требовательность к руководителям подведомственных предприятий», «Принять дополнительные социалистические обязательства», «Добиться стопроцентного выполнения плана…» — Он с отвращением отбросил бумагу. — Перестройкой здесь и не пахнет. Нужна была Гудимову перестройка, как зайцу, — он фыркнул. — А нам нужна. Сейчас вопрос стоит просто: по какую сторону баррикады ты определяешь свое место. Так вот, наше место — не на той стороне, где был Гудимов. Лицемерить я не буду и вам не дам. Поэтому будем считать, что партсобрания не было, а в пятницу устроим мозговой штурм. Ты, я, начальники отделов будем думать, с чего начать, какие цели поставить. Иначе говоря, начнем с нуля. И тебе здесь — главная роль.

— Это почему же мне?

— Да потому, что испачкан ты с ног до головы и надо отмываться. А отмыться можно только работой. Как тебя угораздило в такую помойку лезть? Баба-то хоть стоящая была, а то, может, зря погиб человек?

— Иди ты к черту! — в сердцах сказал я.

— Нет, вы только посмотрите на этого неблагодарного! — он развел руками. — Почтенные люди два часа ломали заслуженные головы, как бы увеличить ему зарплату, не оскорбляя стыдливого целомудрия общественности, и если бы не Скважина…

Скважиной мы втихомолку называли нашего куратора за преклонный возраст и дотошность, доводящую подчиненных до исступления.

Об этом человеке стоит сказать несколько слов хотя бы потому, что, где бы он ни работал, о нем непременно слагали легенды. Он пришел в промышленность с фронтов гражданской войны и навсегда остался лихим кавалеристом, нацеленным на мировую революцию. Начал с простого рабочего и быстро выдвинулся благодаря острому уму и отличному знанию дела. Но не это отличало его от других руководителей, выросших в годы первой пятилетки. И даже не то, что он не признавал авторитетов — одно время это стало модным. Кстати, в это время он уже начал их признавать. Но то, что в каждой ситуации он поступал так, как считал правильным, не поддаваясь условностям, создало ему репутацию неуживчивого, опасного чудака. Эта репутация и помешала ему продвинуться дальше заместителя министра, хотя по своим деловым качествам он был способен на гораздо большее.

Когда он был еще начальником цеха передового в стране гигантского комбината, директор прислал ему ордера на пальто и костюм. Высокое начальство, приехавшее из центра, собирало производственное совещание, из тех, которые в печати именовались «поворотными», и Скважина, как начальник ведущего цеха, обязан был выступить. То было трудное время, когда все выдавалось по ордерам. Директор получил ордера обратно с запиской, что такие премии выдаются только по решению профсоюза за отличную работу и получение их каким-либо другим путем незаконно. Скважина выступил на совещании в старой выцветшей гимнастерке, другого костюма у него не было. Говорят, он произнес самую толковую речь, но в газетах она не цитировалась, и его фамилия даже не попала в репортаж.

Став директором этого же комбината, он первым делом велел заколотить особый «директорский» вход в комбинатоуправление, а ковры и статуи оттуда передал в детский сад.

Через полмесяца после его назначения заместителем министра, еще в старом министерстве, секретарь со значительным видом положила перед ним плотный конверт.

— Что это? — не понял Скважина.

— Конверт, конечно.

— Вижу, что конверт, не слепой. Что в нем?

— Деньги, конечно, — удивилась она.

— Какие деньги? За что деньги? — нехорошим голесом спросил Скважина, и в глазах его появился блеск, тот самый, что испугал некогда директора комбината. Секретарь чуть не плакала.

— Ну деньги же! Полагается вам.

Скважина протянул руку, щепетильно сложив пальцы. Брезгливо оттолкнул конверт на край стола.

— Отнесите обратно и скажите, что мне вполне хватает зарплаты.

У него были неприятности из-за этого. Его вызывали, втолковывали и наконец обязали брать конверты. Он вынужден был подчиниться, как подчинялся многому.

Года два назад он ездил в Японию, знакомился с промышленностью. С собой взял группу работников министерства, в том числе Бориса. Я тоже должен был ехать, уже оформил документы, но как раз развелся с женой (она потребовала после пятилетнего фактического разрыва), и меня не пустили. По приезде Скважина собрал всех руководителей министерства, директоров заводов и сделал великолепный доклад. И хотя говорил он о Японии, о ее блестящих успехах, у каждого слушателя возникали горькие аналогии. Под конец Скважина что-то вспомнил и неловко, с натугой, сказал:

— Ну и, разумеется, товарищи, не следует забывать, что Япония капиталистическая страна и империалисты жестоко эксплуатируют рабочий класс.

Не знаю почему, мне стало его жалко. Я вдруг ясно увидел, что Скважина уже старик. Нудный, брюзжащий и, в общем, не такой уж счастливый старик.

И вот теперь Леонид сообщил, что Скважина нашел выход, как сделать меня главным инженером, «не оскорбляя стыдливого целомудрия».

— Ну, при его-то опыте… — сказал я.

— Вот-вот. Мы с Романовым и так и эдак крутились, как бы тебя преподнести. Сам понимаешь: обсуждать на парткоме надо? Надо. Выговор будет? Как пить дать, иначе какая же это воспитательная работа! Как же повышать с выговором? Конечно, можно сначала повысить, а потом выговор, но ведь не поймут…