Концерт был изумительный. Там было здорово и по-настоящему громко. На исполнении Set the Controls for the Heart of the Sun лабал Рик Мейсон, а Белоснежка и Энди Фэйруэзер Лоу оторвались по полной на своих шестиструнных. И даже прозвучало соло на ударных.

И самое классное, песни были длинные, а это значит, что у музыкантов было время на передышку. В песне было начало, пятнадцатиминутное крещендо в середине и постепенное понижение в конце. Что тут плохого? Кто сказал, что песни должны быть короткими? Явно не Моцарт.

Прошу прощения, что в очередной раз наезжаю на сторонников тщательного пережевывания пищи, но мне кажется, что в последнее время у него развелось слишком много сторонников. Эти ребята решили, что у европейцев должны быть длинные обеденные перерывы, а американские сандвичи – дьявольское изобретение.

Они хотят, чтобы города были забиты кафешками, а площади – людьми, которые приятно проводят время, общаются друг с другом, не торопясь сделать еще один телефонный звонок. Для них Vesta – это еще одно имя Антихриста, и с каждым днем у них все больше и больше сторонников. Большинству нравится идея маленьких магазинчиков, которые продают высококачественную местную продукцию, даже если очередь тянется на улицу, а обслуживание длится часами.

Да, супермаркет – это очень удобно, а бигмак незаменим, если тебе надо перекусить на ходу, но почему это должно касаться музыки? Почему три минуты – это нормально, а двадцать минут уже перебор? Считали бы мы Stairway to Heaven великой вещью, если бы они отрезали половину инструменталки? Не думаю.

Говорят, что радиостанции предпочитают короткие песни и что все эти заунывные речитативы, как их называет Бен Элтон, никогда бы не пошли в эфир, если бы они были написаны сегодня, но я, хоть убейте, не понимаю почему. Старик Джимми Янг вряд ли успеет дойти из своей студии до сортира и обратно до того, как Бритни закончит свою песню. Если он хочет удержаться в обойме, ему как минимум нужен скарамуш в его фанданго.

А может, все дело во внимании. Сейчас музыка служит лишь фоном и совсем не тянет на самостоятельное событие. Мы ставим диск, а сами занимаемся своими делами. Я не помню, когда последний раз включал музыку и слушал весь альбом в кресле с закрытыми глазами.

Но сегодня я займусь этим. И если вы будете в Чиппинг-Нортон и вдруг услышите странный шум, знайте, это я слушаю Won't Get Fooled Again. Да, меня не одурачить. Мне нравится рок семидесятых, и мне не стыдно признаваться в этом.

Фигура у моей старшей дочери далеко не грациозная. Честно говоря, у нее аэродинамические свойства бунгало и координация американского воздушного налета.

Бег ей дается с трудом. Она размахивает руками и ногами, как вертолет, и, чтобы понять, что она двигается вперед, вам необходимо измерить направление ее движения теодолитом. На спортивных мероприятиях она проваливает все задания.

На наше счастье, школа старается придерживаться правила «никакой соревновательности». Игры начинаются, дети выплескивают энергию, игры заканчиваются. Это, правда, не работает во время пятидесятиметровых забегов, но так как в этом случае победителей практически нет, то и проигравших, соответственно, тоже.

Вокруг площадки для соревнований для родителей школьников устраивают пикники. В этот раз меня попросили принести с собой картофельный салат. Это звучало так просто, но для меня это был приговор. Мой салат должен быть самым сочным, приготовленным из отборной картошки – он должен быть самым лучшим картофельным салатом. Именно поэтому я встал в полпятого утра. И приступил к готовке.

Никто не будет втихомолку выбрасывать мой салат в кусты. Никто не будет показывать в мою сторону пальцем и шутить за моей спиной. Я просто хотел выиграть, ворваться на первое место в соревновании салатов.

Дочка меня не поняла.

– Ты же говорил, что если я приду последней в забеге, то это ни на что не влияет.

– Ну да, – согласился я.

– Тогда почему, – давила она, – ты хочешь выиграть конкурс на самый лучший картофельный салат, которого никто не объявлял?

Но его объявили, черт подери. И конкурс на самый лучший салат с макаронами. И на самое лучшее заварное пирожное. Но все эти конкурсы померкли по сравнению с тем, что творилось вокруг шоколадных пирожных с орешками.

Естественно, я выбрал те, которые приготовила моя жена, но меня зажали в женское кольцо. Попробуйте мое, трещали они. И мое! Совсем как в старые добрые школьные времена, когда происходил набор в спортивные команды и все орали «выбери меня, выбери меня».

Меня никто никогда не выбирал. Я всегда оказывался в стороне, забытым, словно пучок зеленого лука на нижней полке холодильника. «О, разве нам нужен Кларксон, сэр? Он же абсолютно бесполезен».

В какой-то момент я решил, что не могу обойти вниманием ни одно пирожное, но этого оказалось недостаточно. Меня вынуждали решить, чье же печенье лучше: моей жены, с кремовой начинкой, печенье с начинкой, присланной из Америки или печенье с орехом пеканом. Они все такие вкусные, сказал я, окончательно потеряв присутствие духа.

Присутствие духа? Какой смысл в том, что мы пытаемся отгородить наших детей от ужаса провала на спортивном соревновании, если их родители уже на старте начинают испепелять друг друга ненавистью? «Мои печенюшки лучше твоих. Признайся в этом!»

Вчера вечером я разговаривал с человеком, который отстегнул полтинник одному из учителей во время спортивного мероприятия, в котором участвовала его дочь, со словами: «Слушай, если она будет идти на первое и второе место, ты знаешь, что делать».

В прошлом году его дочь написала ему письмо, в котором говорилось: «Дорогой папочка, очень тебя прошу, дай мне занять то место, которого я заслуживаю. Не надо никому давать на лапу». Он сделал, как его просили, и она пришла второй. Но ему было этого мало. Он взял выигранный кубок и отнес его к граверу, который выгравировал на нем большую единицу.

Дело не в том, что дети не понимают смысл поражения. Мои, например, постоянно рубятся с пришельцами и отнюдь не всегда выигрывают. Вражьи примочки разворачивают им животы, русские шпионы сносят им бошки. Но есть одно «но»!

Вы можете быть отличными родителями и появляться на спортивных мероприятиях с миской консервированного чернослива. Вы можете заставить своего ребенка выбросить Sony Playstation и начать играть в Monopoly, где нет победителей и проигравших – потому что я не знаю ни одного человека, у которого хватило бы терпения доиграть эту игру до конца.

Если ваш ребенок не узнает смысла поражения, то как он поступит, когда однажды, заглянув на стоянку для велосипедов, увидит свою девушку в недвусмысленной позе с каким-нибудь Миггинсом-старшим? Получится кровопролитие.

Я не хочу, чтобы мои дети были несчастными. Мое сердце было разбито, когда Эмили, как и предполагалось, пришла последней в забеге, перепрыгивая препятствия с грациозностью бегемота. Я не мог видеть, как она глотает слезы поражения.

Что же делать? Может, объяснить, что проигрыш лучше победы? Посудите сами, вы вряд ли рассмешите кого-то, если придете домой первым. «Сделка состоялась, я выиграл в лотерею, проснулся в постели с Кэмерон Диаз и Клаудией Шиффер». Что ж, здорово, но не смешно.

Сохранить лицо в момент выигрыша практически невозможно. Вам необходимо выглядеть гордо и благородно, а это не по силам даже Дастину Хоффману. Михаэль Шумахер выигрывает все и вся с восьми лет, и то до сих пор не научился справляться с лицом.

Все самые смешные люди – презренные неудачники. Вы когда-нибудь видели смешную супермодель или успешного бизнесмена, от которого у вас начинает сводить зубы от смеха каждый раз, когда он открывает рот?

И именно поэтому, когда мы вернулись после того спортивного мероприятия, меня переполняло чувство гордости. Все тащили пустую посуду, вылизанную до дна, – мой тазик был до краев полон несъеденным картофельным салатом.