Позабыв про дела и тревоги, И не в силах себя удержать, Так люблю я стоять у дороги, Запоздалых прохожих пугать. „Гражданин, разрешите папироску“, „А я не курю, извините, пока“, И тогда я так тихо, без спросу Отминаю у дяди бока. Сделав вид, что уж все позабыто, Отбежав на полсотни шагов, Обзовет меня дядя бандитом, Хулиганом и будет таков. Но если женщину я повстречаю, У нее не прошу закурить, А спокойно ей так намекаю, Что ей некуда больше спешить. Позабыв про дела и тревоги, И не в силах себя удержать, Так люблю я стоять на дороге, Но только б лучше мне баб не встречать. Весна еще в начале, Еще не загуляли, Но уж душа рвалася из груди, Но вдруг приходят двое, С конвоем, с конвоем, „Оденься, — говорят, — и выходи“. Я так тогда просил у старшины: „Не уводите меня из весны“. До мая пропотели, Все расколоть хотели, Но, нате вам, темню я сорок дней, И вдруг, как нож мне в спину — Забрали Катерину, И следователь стал меня главней. Я понял, понял, что тону Покажьте мне хоть в форточку весну. И вот опять вагоны, Перегоны, перегоны, И стыки рельс отсчитывают путь, А за окном зеленым — Березки и клены, Как будто говорят: „Не позабудь“. А с насыпи мне машут пацаны, Зачем меня увозят от весны? Спросил я Катю взглядом: „Уходим?“ — „Не надо“. Нет, Катя, без весны я не могу, И мне сказала Катя: „Что ж, хватит, так хватит“. И в ту же ночь мы с ней ушли в тайгу. Как ласково нас встретила она, Так вот, так вот какая ты, весна. А на вторые сутки На след напали суки, Как псы на след напали и нашли, И завязали суки И ноги, и руки, Как падаль по грязи поволокли. Я понял, мне не видеть больше сны, Совсем меня убрали из весны. Ну правда, ведь обидно, если завязал, А товарищ продал, падла, и за все сказал. За давнишнюю за драку все сказал Сашок, И двое в синем, двое в штатском, черный воронок. До свиданья, Таня, а, может быть прощай, До свиданья, Таня, если можешь, не серчай, Но все-таки обидно, чтоб за просто так, Выкинуть из жизни цельный четвертак. На суде судья сказал: „Двадцать пять. До встречи“ Раньше б глотку я порвал за такие речи, А теперь терплю обиду, не показываю виду, Если встречу я Сашка, ой, как изувечу. До свиданья, Таня, а, может быть прощай, До свиданья, Таня, если можешь, не серчай, Но все-таки обидно, чтоб за просто так Выкинуть из жизни цельный четвертак. ЭЙ, ШОФЕР, ВЕЗИ В БУТЫРСКИЙ ХУТОР
Эй, шофер, вези в Бутырский хутор, Где тюрьма, да поскорее мчи. „А ты, товарищ, опоздал, ты на два года перепутал, Разобрали всю тюрьму на кирпичи“. Жаль, а я сегодня спозаранку По родным решил проехаться местам, Ну да ладно, „Что ж, шофер, вези меня в Таганку, Погляжу, ведь я и там бывал“. „Разломали старую Таганку, Подчистую всю, ко всем чертям“. „Что ж, шофер, давай верти, крути-верти назад свою баранку, Мы ни с чем поедем по домам. Погоди, давай сперва закурим, Или лучше выпьем поскорей, Пьем за то, чтоб не осталось по России больше тюрем, Чтоб не стало по России лагерей“. НАМ ВЧЕРА ПРИСЛАЛИ ИЗ РУК ВОН ПЛОХУЮ ВЕСТЬ Нам вчера прислали из рук вон плохую весть, Нам вчера сказали, что Алеха вышел весь. Как же так, он наде говорил, что пофартит, Что сыграет свадьбу, на неделю загудит. Этот свадебный гудеж Потому что в драке налетел на чей-то нож, Потому что плохо, хоть не первый раз уже, Получал Алеха дырки новые в душе. Для того ль он душу, как рубаху залатал, Чтоб его убила в пьяной драке сволота, Если б все в порядке, мы б на свадьбу нынче шли, И с ножом в лопатке мусора его нашли. Что ж, поубивается девчонка, поревет, Чуть засомневается и слезы оботрет, А потом без вздоха отопрет другому дверь, Ничего, Алеха, все равно ему теперь. Мы его схороним очень скромно, что рыдать, Некому о нем и похоронную послать, Потому никто не знает, где у Лехи дом, Вот такая смерть шальная всех нас ждет потом. Что ж, поубивается девчонка, поревет, Чуть засомневается и слезы оботрет, А потом без вздоха отомкнет любому дверь. Бог простит, Алеха, все равно тебе теперь. Что же ты, зараза, бровь себе побрила, Ну для чего надела, падла, синий свой берет? И куда ты, стерва, лыжи навострила, От меня не скроешь, ты, в наш клуб второй билет. Знаешь ты, зараза, что я души в тебе не чаю, Для тебя готов я днем и ночью воровать, Но в последне время чтой-то замечаю, Что ты мне стала слишком часто изменять. Если это Колька или даже Славка, Супротив товарищей не стану возражать, Но если это Витька с первой Перьяславки, Я ж тебе ноги обломаю, бога душу мать. Рыжая шалава, от тебя не скрою, Если ты и дальше будешь свой берет носить, Я тебя не трону, а душе зарою И прикажу в столице ментам, чтобы не разрыть. А настанет лето, ты еще вернешься, Ну, а я себе такую бабу отхвачу, Что тогда ты, стерва, от зависти загнешься, Скажешь мне: „Прости“, а я плевать не захочу. |
