Нет острых ощущений, все — старье, гнилье и хлам.

Того гляди, с тоски сыграю в ящик.

Балкон бы что ли сверху иль автобус пополам,

Вот это — дело, это — подходяще.

Повезло. Наконец, повезло.

Видит бог, что дошел я до точки:

Самосвал в тридцать тысяч кило

Мне скелет раздробил на кусочки.

И вот лежу я на спине загипсованный,

Каждый член у меня расфасованный

По отдельности и до исправности,

Все будет в целости и сохранности.

Эх, жаль, что не роняли вам на череп утюгов.

Скорблю о вас. Как мало вы успели.

Ах, это ж просто прелесть — сотрясение мозгов.

Ах, это ж наслажденье — гипс на теле.

Как броня на груди у меня

А на руках моих крепкие латы.

Так и хочется крикнуть: — Коня мне, коня.

И верхом ускакать из палаты.

И вот лежу я на спине загипсованный,

Каждый член у меня расфасованный

По отдельности и до исправности,

Все будет в целости и сохранности.

Задавлены все чувства, лишь для боли нет преград.

Ну, что ж, мы сами часто чувства губим.

Зато я, как ребенок, весь спеленатый до пят

И окруженный человеколюбием.

Под влияньем сестрички ночной

Я любовью к людям проникся,

И — клянусь — до доски гробовой

Я б остался невольником гипса.

И вот лежу я на спине загипсованный,

Каждый член у меня расфасованный

По отдельности и до исправности,

Все будет в целости и сохранности.

Вот хорошо б еще, чтоб мне не видеть прежних снов,

Они, как острый нож для инвалида.

Во сне я рвусь наружу из-под гипсовых оков,

Мне снятся свечи, рифмы и коррида.

Ах, надежда, ты гипса броня

От того, кто намерен кусаться.

Но одно угнетает меня

Что никак не могу почесаться,

И вот лежу я на спине загипсованный,

Каждый член у меня расфасованный

По отдельности и до исправности,

Все будет в целости и сохранности.

Вот я давно здоров, но не намерен гипс снимать,

Пусть руки стали чем-то вроде бивней,

Пусть ноги истончали, мне на это наплевать,

Зато кажусь, кажусь значительно массивней.

Я под гипсом хожу ходуном,

Я наступаю на пятки прохожим

Мне удобней казаться слоном

И себя ощущать толстокожим.

И вот по жизни я иду загипсованный,

Каждый член у меня расфасованный

По отдельности и до исправности,

Все будет в целости и сохранности.

Я самый непьющий из всех мужиков,

Во мне есть моральная сила,

И наша семья большинством голосов

Снабдив меня списком на восемь листов,

В столицу меня снарядила,

Чтобы я привез снохе с ейным мужем по дохе,

Чтобы брату с бабой кофе растворимый,

Двум невесткам — по ковру, зятю — черную икру,

Тестю — что-нибудь армянского разлива.

Я ранен, контужен, я малость боюсь

Забыть, что, кому по порядку,

Я список вещей заучил наизусть,

А деньги зашил за подкладку.

Ну, значит, брату две дохи,

Сестрин муж — ему духи,

Тесть сказал: давай бери, что попадется!

Двум невесткам — по ковру,

Зятю — беличью икру,

Куму — водки литра два, пущай зальется!

Я тыкался в спины, блуждал по ногам,

Шел грудью к плащам и рубахам,

Чтоб список вещей не достался врагам,

Его проглотил я без страха.

Но помню: шубу просит брат,

Куму с бабой — все подряд,

Тестю — водки ереванского розлива,

Двум невесткам — по ковру,

Зятю — заячью нору,

А сестре — плевать чего, но чтоб красиво..

Ну, что ж мне, пустым возвращаться назад?

Но вот я набрел на товары.

— Какая валюта у вас? — говорят.

— Не бойсь, — говорю, — не доллары!

Так что, отвали мне ты махры,

Зять подохнет без икры,

Тестю, мол, даешь духи для опохмелки!

Двум невесткам — все равно,

Мужу сестрину — вино,

Ну, а мне — вот это желтое в тарелке.

Не помню про фунты, про стерлинги слов,

Сраженный ужасной догадкой.

Зачем я тогда проливал свою кровь,

Зачем ел тот список на восемь листов,

Зачем мне рубли за подкладкой?

Ну где же все же взять доху,

Зятю — кофе на меху,

Тестю — хрен, а кум и пивом обойдется,

Как же взять коня в пуху,

Растворимую сноху,

Ну, а брат и самогоном перебьется.

Полководец с шеею короткой

Должен быть в любые времена.

Чтобы грудь почти от подбородка,

От затылка, сразу чтоб спина.

На короткой незаметной шее

Голове уютнее сидеть

И душить значительно труднее,

И арканом не за что задеть.

А они вытягивают шею

И встают на кончики носков.

Чтобы видеть дальше и вернее,

Нужно посмотреть поверх голов.

Все, теперь он темная лошадка,

Даже если видел свет вдали.

Поза неустойчива и шатка,

И открыта шея для петли.

И любая подлая ехидна

Сосчитает позвонки на ней.

Дальше видно, но не дальновидно

Жить с открытой шеей меж людей.

А они вытягивают шеи…

Чуть отпустят нервы, как уздечка,

Больше не держа и не храня,

Под ноги пойдет тебе подсечка,

И на шею ляжет пятерня.

Вот какую притчу о востоке

Рассказал мне старый аксакал.

Даже сказки здесь и те жестоки,

Думал я и шею измерял.

Шея длинная — приманка для петли,

А грудь — мишень для стрел, но не спешите,

Ушедшие не датами бессмертье обрели,

Так что живых не очень торопите.