Суров же ты, климат охотский,

Уже третий день ураган.

Встает у руля сам Крючковский,

На отдых — Федотов Иван.

Стихия реветь продолжала,

И тихий шумел океан,

Зиганшин стоял у штурвала

И глаз ни на миг не смыкал.

Суровей, ужасней лишенья,

Ни лодки не видно, ни зги.

И принято было решенье,

И начали есть сапоги.

Последнюю съели картошку,

Взглянули друг другу в глаза,

Когда ел Поплавский гармошку,

Крутая скатилась слеза.

Доедена банка консервов

И суп из картошки одной,

Все меньше здоровья и нервов,

Все больше желанья — домой.

Сердца продолжали работу,

Но реже становится стук,

Спокойный, но слабый Федотов

Глотал предпоследний каблук.

Лежали все четверо в лежку,

Ни лодки, ни крошки вокруг,

Зиганшин скрутил козью ножку

Слабевшими пальцами рук.

На службе он воин заправский,

И штурман заправский он тут.

Зиганшин, Крючковский, Поплавский

Под палубой песни поют.

Зиганшин крепился, держался,

Бодрился, сам бледный, как тень,

И то, что сказать собирался,

Сказал лишь на следующий день:

„Друзья!“ через час: „Дорогие!“

„Ребята! — еще через час,

Ведь нас не сломила стихия,

Так сломит ли голод нас?

Забудем про пищу, чего там,

А вспомним про наших солдат…“

„Узнать бы, — стал бредить Федотов,

А что у нас в части едят“.

И вдруг — не мираж ли, не миф ли

Какое-то судно идет,

К биноклю все сразу приникли,

А с судна летит вертолет.

Окончены все переплеты,

Вновь служат, — что, взял, океан?

Крючковский, Поплавский, Федотов,

А с ними Зиганшин Асхат.

Жили-были на море,

Это значит плавали.

Курс держали правильный,

Слушаясь руля.

Заходили в гавани,

Слева ли, справа ли,

Два красивых лайнера,

Судна, корабля.

Белоснежно-белая,

Словно лебедь белая,

В сказочно-классическом плане,

И другой, он в тропики

Плавал в черном смокинге

Лорд — трансатлантический лайнер.

Ах, если б ему в голову пришло,

Что в каждый порт уже давно влюбленно,

Спешит к нему под черное крыло

Стремительная белая мадонна.

Слезы льет горючие,

Ценное горючее,

И всегда надеется втайне,

Что, быть может, в африку

Не уйдет по графику

Этот недогадливый лайнер.

Ах, если б ему в голову взбрело,

Что в каждый порт уже давно влюбленно

Прийти к нему под черное крыло

Опаздывает белая мадонна.

Кораблям и поздняя

Не к лицу коррозия,

Не к лицу морщины Вдоль белоснежных крыш,

И подтеки синие

Возле ватерлинии,

И когда на смокинге венборт под ним.

Горевал без памяти

В доме, тихой заводи,

Зол и раздосадован крайне,

Ржавый и взъерошенный

И командой брошенный

В гордом одиночестве лайнер.

А ей невероятно повезло:

Под танго музыкального салона

Пришла к нему под черное крыло

И встала рядом белая мадонна.

Вы в огне да и в море вовеки не сыщете брода,

Вы не ждали его, не за легкой добычей пошли.

Провожая закат, мы живем ожиданьем восхода,

И, влюбленные в море, живем ожиданьем земли.

Помнишь детские сны о походах великой армады,

Абордажи, бои и под ложечкой ком?

Все сбылось. „Становись, становись“ — раздаются команды,

Это требует море, скорей становись моряком.

Наверху, впереди злее ветры, багровее зори,

Правда, сверху видней, впереди же исход и земля.

Вы матросские робы, кровавые ваши мозоли

Не забудьте, ребята, когда-то надев кителя.

По сигналу „Пошел!“ оживают продрогшие реи,

Горизонт опрокинулся, мачты упали ничком.

Становись, становись человеком скорее,

Это значит на море скорей становись моряком.

Поднимаемся в небо по вантам как будто по вехам,

Там и ветер живей, он кричит, а не шепчет тайком:

„Становись, становись, становись, становись человеком“

Это значит на море скорей становись моряком.

Чтоб отсутствием долгим вас близкие не попрекали,

Не грубейте душой и не будьте покорны судьбе.

Оставайтесь, ребята, людьми, становясь моряками,

Становясь капитаном, храните матроса в себе.

Я теперь в дураках, не уйти мне с земли,

Мне поставила суша капканы.

Не заметивши сходней, на берег сошли,

И навечно, мои капитаны.

Мне теперь не выйти в море

И не встретить их в пору,

Я сегодня в недоборе,

Со щита да в нищету

И теперь в моих песнях сплошные нули,

В них все больше про реки и раны.

Из своих кителей капитанских ушли,

Как из кожи, мои капитаны.

Мне теперь не выйти в море

И не встретить их в порту,

Ах, мой вечный санаторий

И оскомина во рту.

Капитаны мне скажут: „Давай не скули“,

Ну, а я не скулю, волком вою,

Вы ж не просто с собой мои песни везли,

Вы везли мою душу с собою.

А мне теперь не выйти в море

И не встретить их в порту.

Ах, мой вечный санаторий,

И оскомина во рту.

Повстречались в порту толпы верных друзей,

И я с вами делил ваши лавры.

Мне казалось, я тоже сходил с кораблей

В эти токио, гамбурги, гавры.

Но теперь не выйти в море

И не встретить их в порту.

Ах, мой вечный санаторий,

И оскомина во рту.

Я надеюсь, что море сильней площадей

И прочнее домов из бетона

Море лучший колдун,

Чем земной чародей,

И я встречу вас из Лиссабона.

Но мне теперь не выйти в море

И не встретить их в порту.

Я сегодня в недоборе,

Со щита да в нищету.

Я механиков вижу во тьме,

Шкиперов вижу я,

Что не бесятся с жира.

Капитаны по сходням идут с танкеров,

Сухогрузов да и с пассажиров.

Нет, я снова выйду в море,

Снова встречу их в порту.

К черту вечный санаторий

И оскомину во рту.