Макс сразу же заметил красивую блондинку с классическим пучком на затылке. Интересно, это звезда или спонсор?

Одетая в платье, напоминающее покроем греческую тунику, с поясом, украшенным настоящими бриллиантами, Бетси намеревалась соответствовать статусу главного спонсора движения «Маленькие театры» Западного побережья. Она увидела, как Джек посматривает на часы, и поняла, что пора уходить. Муж и так был просто душкой, что пошел с ней, ведь он буквально ненавидел подобные мероприятия. Чем раньше он уйдет, тем больше будет сумма его пожертвования.

Бетси гадала, как скоро им с Джеком удастся улизнуть, и вдруг заметила у входа высокого, темноволосого, красивого молодого мужчину. Бетси бесцеремонно прервала говорившего вопросом:

– Простите, кто этот молодой человек? Он только что вошел.

Один из актеров обернулся к дверям:

– Это Ли Страсберг.

– Нет, я имела в виду другого, того, что рядом с ним.

– Это Макс Фэйн, английский студент из школы-студии.

Вечер сразу же стал для Бетси намного интереснее. Она указала на ничего не подозревающего Макса Черному Джеку.

Черный Джек медленно, зловеще улыбнулся.

– Ребенок – заложник судьбы своего родителя, Бетси. Легче всего заставить страдать мать, причинив вред ее ребенку.

При этой мысли Бетси широко улыбнулась и начала двигаться в толпе.

– Привет, Ли, – пропела она, коснувшись легким поцелуем бледной щеки.

Страсберг повернулся к Максу:

– Ты наверняка знаком с Бетси, покровительницей искусств и богиней Маммоны…

Фиалковые глаза Бетси остановились на Максе. Ли отошел.

– Простите, я не расслышал вашего имени, – вежливо сказал Макс.

– Бетси.

– Бетси… А дальше?

Тут ее кто-то толкнул в спину, и Бетси нашла удобную возможность заставить Макса замолчать. Она пролила шампанское ему на брюки и тут же театрально охнула:

– Что же теперь все подумают?

Макс усмехнулся, когда его новая знакомая прикрыла рот рукой и восхитительно хихикнула.

Июнь 1928 года

Физз прижалась к Максу:

– Ты в самом деле по мне скучал?

– Каждый день.

– Ты мне изменял?

– Ни разу, – очень убедительно солгал Макс.

– Это заметно, дорогой, – Физз удовлетворенно вздохнула.

– После того как герцог Веллингтон победил Наполеона в битве при Ватерлоо, его жена сказала подруге: «Три раза… до того, как он снял сапоги».

– Благодарение богу, ты не герцог Веллингтон, – прошептала Физз.

В июне 1928 года Макс вернулся в Великобританию, но работы для него по-прежнему не было. Он наприглашал половину Нью-Йорка забегать, если кто часом окажется в Лондоне, и теперь он с изумлением осознавал, что его новые американские друзья поняли его буквально. Бедные студенты и актеры путешествовали по Европе и надеялись, что Макс не откажется приютить их в Лондоне на одну ночь в гостиной на кушетке. Одна ночь неизменно превращалась в неделю или две. Как-то раз Физз прямо заявила мужу, что уже забыла, какого цвета обивка на их кушетке, что она устала от вечных потертых чемоданов и рюкзаков в прихожей и чужих мочалок за дверью в ванной комнате.

А Макс радовался гостям. Он охотно закупал пиво, чтобы потом до полуночи можно было спорить, что лучше – традиционная постановка или игра прямо в зрительном зале, при минимальном количестве костюмов и реквизита.

А однажды Макс задумался. А почему, собственно, он не может начать карьеру режиссера?

Утром в следующее воскресенье в кабинете Тоби Макс произнес заранее отрепетированную речь. Он осторожно начал с того, что благодарен отцу за постоянную финансовую поддержку, но что настала пора ему подумать о том, как самому зарабатывать деньги.

Тоби, давно понявший, что актера из Макса не получилось, внимательно слушал.

Макс заговорил о преуспевающем драматурге мистере Шоу.

«Ах вот оно что, Макс решил писать пьесы».

А Макс продолжал:

– И зрителям нравится современная постановка.

Тоби фыркнул:

– Ну да, голая сцена, костюмы из простыней или мешков, а освещение такое, будто сейчас грянет гроза и электричество вот-вот отключат.

– Да, простые декорации, чтобы ничто не отвлекало от текста. Как ставит Гордон Крэйг.

С лица Тоби исчезло выражение непонимания. – Ты пытаешься мне сказать, что хочешь заняться дизайном декораций?

– Нет, папочка, я хочу стать режиссером.

Тоби задумчиво забарабанил пальцами по подлокотнику кресла. Этот путь мог стать спасением для Макса. В качестве актера ему придется соревноваться с такими талантливыми молодыми людьми, как Гилгуд, Оливье и другие. Но молодых многообещающих режиссеров в Британии немного.

Вечером после спектакля Лилиан Бейлис вернулась в свой кабинет и застала там Физз. Молодая женщина сидела в гамлетовском кресле, оперевшись локтями на конторку, и сморкалась в большой носовой платок. Лилиан кашлянула, но Физз не услышала. Мисс Бейлис осторожно тронула ее за плечо. Физз вздрогнула, резко обернулась и, увидев, что это Лилиан, заплакала опять.

– Я не могу больше терпеть этот брак, мисс Бейлис. Я прихожу домой и вижу в гостиной батарею пивных бутылок, американских парней в помятых рубашках, которые непрестанно говорят о конструктивизме и важности социального реализма…

– Актерские браки все таковы, – сухо сказала мисс Бейлис.

Физз уткнулась в грудь Лилиан.

– Макс всегда меня поддерживал, а теперь он говорит: «Разумеется, ты должна взяться за эту роль», а потом делает все возможное, чтобы я не попала в театр. Где сам он, кстати, бывает крайне редко. Если у него находится время посмотреть на меня в спектакле, он засыпает на середине и начинает храпеть… Это просто оскорбительно!

Мисс Бейлис осторожно погладила спутанные белокурые волосы и пожала плечами:

– Многие театральные мужья стали просто экспертами по разрушению личности жены. Они делают это спокойно и неторопливо.

– Ну уж нет! – с вызовом воскликнула Физз.

На лице мисс Бейлис появилось скептическое выражение.

Понедельник, 3 сентября 1928 года

Вооружившись благословением Тоби и его обещанием ежемесячно выписывать чек, Макс отправился в непрестижный пригород Лондона – Барнс. Пару лет назад в маленьком, на крошечной сцене, зале кинематографа ученик Станиславского Федор Комиссаржевский поставил две пьесы Чехова. Макс видел эти постановки и был восхищен. Многие серьезные театралы были готовы отправиться в пригород, чтобы посмотреть постановки в театре Барнса.

У театра Макс выпрыгнул из своей низкой спортивной машины, не открывая дверцы, надеясь произвести хорошее впечатление на мистера Комиссаржевского. Макс надеялся, что режиссер примет его в качестве помощника, тем более что Макс был согласен работать без жалованья. Перед Максом стоял лысеющий мужчина в твидовом пиджаке и мятых серых фланелевых брюках. Он был чем-то похож на Ленина, только без бороды.

– Это вы тот самый мистер Фэйн, который написал письмо? Отлично, что у вас есть машина. Это может пригодиться.

Макс с уважением посмотрел в раскосые зеленые глаза – проницательные, умные и веселые, – сидящие на плоском, типично славянском лице.

Мистер Комиссаржевский дернул курносым носом:

– Вы понимаете, что мы не можем вам платить? Идите за мной. – Он направился к главному театральному входу.

Макс с облегчением вздохнул. Теперь он сможет продолжать дело, начатое в Америке.

К концу дня Макс понял, что он нашел своего Учителя. Это был просто перст божий.

Прошло всего несколько дней, и Физз заметила изрядные перемены в облике Макса. Он снова стал тем веселым, кипящим энергией молодым человеком, за которого она выходила замуж. У вновь рожденного Макса оказался только один недостаток. Он без умолку говорил о Комиссаржевском, которого запросто, как и вся труппа, называл Комисом.