Заметка в «Обсервере» была еще более воодушевленной: «Что мы видим в этой новой Джульетте? Задатки настоящей звезды. Немногие актеры рождаются с этим даром, и это качество нельзя в себе воспитать».

Сидя в кровати, Физз отшвырнула газеты. Она знала, что такое задатки звезды. Это энергия, которую актер передает зрителям. Физз не спала всю ночь, но утром чувствовала, что способна пройтись в танце вокруг всего земного шара.

Вошла Джесси с завтраком на подносе. Она оглядела покрывало, заваленное газетами, и спокойно, даже печально сказала:

– Помни, дорогая, задатков звезды мало, чтобы преуспеть в театре. Тебе потребуется упорство бультерьера и шкура крокодила.

– Вздор, мамочка.

Физз отмахнулась от слов матери и еще раз перечитала хвалебные статьи. Она и не заметила, что ни один критик даже не упомянул о графе Парисе.

Сэр Октавиус пригласил своего внука пообедать вместе с ним в клубе «Гаррик». После отличного обеда за стаканом портвейна сэр Октавиус заявил, что, не желая вмешиваться в дела внука, он все-таки полагает, что ему пора поездить по стране с гастролирующей труппой. Тут уж точно научишься управлять театром, потому что каждый день что-то идет не так и с этим надо справляться.

При словах «управление театром» лицо Макса просветлело. Он напомнил самому себе, что сэр Октавиус когда-то сам был одним из известнейших актеров-менеджеров в Британии, что он владеет многими театрами и что Макс его единственный внук.

Сэр Октавиус позволил официанту снова наполнить свой стакан и изложил свой план. На прошлой неделе он совершенно случайно встретил старого приятеля Дигби Маршалла, последнего представителя старой школы актеров-менеджеров. Правда, он излишне увлекается бренди, но у него замечательная труппа. Где, как не у Дигби, Макс сможет набраться опыта.

– Я владею несколькими театрами в провинции, – подчеркнул сэр Октавиус, – и я хочу, чтобы ты отправился на гастроли, мой мальчик. А когда ты вернешься, мы вместе отправимся к Беннету и Хопсону, моим адвокатам.

Ну куда уж яснее, подумалось Максу. Старикан практически дал ему понять, что завещает ему все театры Фэйнов. И он с улыбкой согласился выпить еще стакан портвейна.

На условленную встречу с сэром Дигби Маршаллом Макс явился заранее. Он несколько часов просидел в приемной, с завистью поглядывая на других актеров и актрис, то и дело исчезающих за стеклянной непрозрачной дверью кабинета.

В маленьком кабинете, чьи окна выходили на Черинг-кросс, за огромным отполированным до зеркального блеска желтым письменным столом сидел тучный мужчина с моноклем. Сэр Дигби оказался энергичным и приветливым, пузатым, с глазами навыкате, отличным цветом лица (вероятно, от излишка бренди) и розовой гвоздикой в петлице. Если того требовали обстоятельства, сэр Дигби мог рявкнуть так, что у всей труппы кровь застывала в жилах, но на сей раз он использовал все свое Очарование Великого Человека, чтобы поговорить с Максом. Вернее, чтобы говорить перед Максом. Макс даже опомниться не успел, как его приняли на работу. Он, разумеется, и не подозревал, что старики заранее обо всем договорились за ленчем в «Гаррике», и сэр Октавиус предупредил своего старого приятеля:

– Должен сказать тебе откровенно, что мой внук хороший парень, но его здорово избаловали. Мне стыдно это говорить, но Макс просто высокомерный, самодовольный, амбициозный щенок.

Сэр Дигби сверкнул поистине волчьей улыбкой, посматривая на французский коньяк в своем бокале.

– К тому времени, когда твой внук вернется домой, у него останутся только амбиции, – пообещал он.

Труппа Маршалла с блеском начала свои гастроли в Вулвертоне с пьесы «Здравствуйте, я ваша тетя!». Макс в соломенном канотье, полосатом пиджаке и кремовых фланелевых брюках играл выпускника Оксфорда.

Турне предполагало ограничение во всем. Каждый актер находился под влиянием стресса и вечной неуверенности, размышляя о том времени, когда не будет ни работы, ни денег, ни успеха.

К концу первой недели актеры практически между собой не разговаривали. При первых же признаках серьезного скандала сэр Дигби железной рукой наводил порядок. Полный низенький человек обводил медленным свирепым взором каждого актера по очереди, потом останавливал взгляд на самом главном зачинщике и орал:

– Я хочу видеть только улыбающиеся лица в труппе! Это всем ясно? Улыбайтесь!

За удивительно короткое время в дороге Макс научился приспосабливаться, успокаиваться и идти на компромисс. Он научился также справляться с несколькими критическими ситуациями одновременно. Таким образом сэр Дигби выполнил свое обещание, данное сэру Октавиусу.

К концу гастролей сэр Дигби вызвал Макса к себе в гримерную. Менеджер сидел за беспорядочной грудой конвертов. Как только Макс вошел, старик замахал ярко-желтым конвертом:

– Отличная возможность для тебя, мой мальчик. Просто великолепная!

Сэр Дигби получил телеграмму от Бэзила Дина с просьбой порекомендовать ему надежного и многообещающего молодого человека в помощники. Сэр Дигби, знавший, что Макс не поедет с ним в следующее турне, предложил его кандидатуру. Мистер Дин сначала был актером, затем режиссером у сэра Герберта Бирбома, собрал в 1919 году собственную труппу и обладал удивительной способностью придумывать что-то новое. Его неохотно, но признавали гением, и актеры жаждали у него работать.

Макс без колебаний принял предложение, рассчитывая обрадовать этим деда.

На следующее утро, когда Макс пришел в театр, швейцар посмотрел на него как-то странно и велел немедленно идти в гримерную к сэру Дигби.

Тот стоял у газового камина.

– Заходи, Макс, и садись. – Он неловко улыбнулся и протянул ему обе руки. В одной был стакан с виски, в другой «Дейли телеграф», открытая на странице объявлений о похоронах. Макс уставился на большую фотографию своего деда над статьей, перечисляющей его заслуги. Сэр Октавиус умер накануне от сердечного приступа за ужином в клубе «Гаррик».

Максу пришлось вернуться в Лондон. Мими вскользь сказала сыну, что, судя по всему, сэр Осьминог оставил своей жене целое состояние. А это значило, что больше никто не получит ни гроша. Мими полагала, что старая леди держала своего мужа под каблуком до самой его смерти.

И тут Макс разрыдался.

Несмотря ни на что, к мистеру Бэзилу Дину Макс поехал.

К концу второго дня пребывания в Ливерпуле он заметил, что актеры явно боятся своего режиссера. Стоило только появиться мистеру Дину, как все разговоры, даже самые невинные, тут же прекращались. Все начинали волноваться, как будто услышали сигнал тревоги, и успокаивались только тогда, когда становилось точно известно, что мистер Дин больше не появится. Но и в этом случае два слова «Бэзил Дин» никогда не возникали в разговорах, словно одно упоминание о режиссере влекло за собой его мгновенное появление в клубах серого дыма.

Макс проработал на него две недели и понял, что все слухи оказались правдой. Ублюдок Бэзил, как его называли за глаза, не выносил, когда с ним спорили. Дин инстинктивно находил слабые места других людей и давил на них до тех пор, пока человек окончательно не ломался. Мистер Дин был своего рода хирургом, только его вмешательство не лечило, а калечило. Гнев свой мистер Дин обрушивал исключительно на самых запуганных членов своей труппы.

Ставили «Макбета». Старый характерный актер, взращенный на декламаторской традиции девяностых годов минувшего века, Эрни Сэвиль всегда немного переигрывал. Вдруг он осознал, что режиссер решил выбрать именно его мишенью для своего сарказма. Он тут же сбился с ритма, растерялся, запнулся. Шестнадцать раз он произносил одну-единственную фразу.

Мистер Дин был крайне недоволен, всячески уязвляя бедного старика.

После двадцати минут кошмара парик доктора съехал набок, руки дрожали, лицо побелело от волнения, он чуть не плакал и все-таки послушно повтворял единственную строчку: «Пошла! Пошла! Ты слишком много знаешь!»