Конец званого вечера получился каким-то смазанным. Все молчали. Никто, похоже, не понимал, что делать дальше. Неужели кардинал считал, что все его гости разойдутся по домам и спокойно заснут? Он стоял в дверях, пожимал руку каждому из людей, которых знал так давно, с которыми делил и радости, и печали. Держался он, как обычно, просто, неофициально.

Сестра Элизабет видела, что Бен чем-то озабочен. Целиком погружен в свои мысли, и лицо его мрачно. К ним подошел отец Данн.

— Что-то вы не слишком довольны, — сказал он.

— Это вас удивляет?

— Ну, разумеется, нет. С другой стороны, вы узнали почти все, что хотели. Спасибо и за это.

— Мне не слишком нравится то, что я узнал.

— А вы действительно думаете, что это должно было вам понравиться? Ведь подтвердились ваши худшие подозрения. Разве этого не достаточно?

Дрискил молча смотрел на него.

— Вы что же, думали, они поместят Хорстмана в тир? Чтоб вы и другие могли изрешетить его пулями? Перестаньте, друг мой, будьте же реалистом...

— Арти...

— Да, сын мой?

— Заткнитесь, пожалуйста.

— Грубо, — буркнул Данн. — Но я на вас не сержусь.

— А как быть с Санданато? — встревоженно спросила сестра Элизабет. — Нельзя же допустить, чтобы он бродил по Риму в таком состоянии.

— Ты права, — сказал Дрискил, играя желваками. — Возможно, мне следует его найти.

— Да забудьте вы о нем, — сказал Данн.

— Он может причинить себе вред, — заметила Элизабет.

— Он священник, — возразил отец Данн.

— Пресвятая Дева Богородица! — воскликнул Дрискил. — Этот человек убийца! Неужели до вас еще не дошло?

— Ну, не совсем убийца, — возразил Данн.

— Нечего его защищать, Арти! Он сообщник убийцы. Он нарочно вывел меня на лед тогда, в Принстоне. О чем я только думал? Он попросил меня пойти с ним покататься... сказал, что это пойдет мне на пользу! Боже мой!...

— Думаю, он просто сумасшедший, — сказала сестра Элизабет. — Все время вспоминаю, что он мне тогда наговорил... Тогда мне казалось, он хочет меня предупредить, но все звучало чисто теоретически. — Тут она увидела, что к ним направляется Д'Амбрицци. И добавила: — Сегодня остаюсь ночевать в Ордене. По его просьбе. — И она кивком указала на кардинала.

— Хочу поблагодарить за то, что терпеливо выслушали еще одну мою исповедь, — сказал Д'Амбрицци. — Хотел внести ясность.

— Но вы на время совсем забыли об Инделикато.

— Не совсем так, Бенджамин. Простите, сестра, мне необходимо поговорить с этими господами. Я попросил Дрю Саммерхейса и его... э-э... телохранителя проводить вас. — И с этими словами он взял Элизабет за руку и довел до дверей. — Спокойной ночи, моя дорогая. Завтра увидимся.

Элизабет ушла вместе с Саммерхейсом, и Д'Амбрицци обратился к Данну и Дрискилу:

— Хочу, чтобы вы прошли со мной.

— Как прикажете, — ответил Данн.

— Зачем это? И куда? — спросил Дрискил.

Д'Амбрицци вздохнул и посмотрел на часы. Была уже половина третьего ночи.

— В Ватикан. Мы должны повидать Папу.

Монсеньер Санданато брел в ночи куда глаза глядят. Начался дождь, но он его не замечал. В ушах стоял звон, сердце так билось в груди, что, казалось, вот-вот разорвется пополам. И еще казалось, он вовсе утратил способность мыслить.

Остановился передохнуть на площадке, там, где начиналась лестница. И не заметил высокого мужчину в черном дождевике и шляпе с низко опущенными полями. Тот затаился в тени.

Но вот монсеньер Санданато начал спускаться и не услышал шагов у себя за спиной.

Каллистий еще не спал, когда ему сообщили, что в приемной дожидается Инделикато.

— Пусть войдет. Потом посплю. И прошу не беспокоить.

Кардинал вошел и стоял перед ним, худой, измученный, мрачный. На груди висел тяжелый, усыпанный драгоценными камнями крест. «Малая толика фамильного наследства», — подумал Каллистий и улыбнулся про себя.

— К вашим услугам, ваше святейшество, — сказал Инделикато.

— Чего это ты такой кислый? — спросил Каллистий и позволил себе улыбнуться. Он лежал на постели, под спину подложены пышные подушки с монограммами. — Смотри веселей. Последнее, что хочет видеть умирающий во мраке ночи, так это кислую мину посетителя.

— Прошу прощения, ваше святейшество. Что я могу для вас сделать? Вы только прикажите.

— Тогда ответь-ка мне, Фреди, правда ли то, что я слышал о тебе недавно?

— Не понимаю...

— Мне говорили, будто ты антихрист, Фреди. — Папа тихо усмехнулся. — Правда ли это?

— Простите, ваше святейшество. Я вас не расслышал.

И вдруг Каллистий со всей пронзительной ясностью увидел свою комнату. Дождь за окном, письмо на постели, рядом с ним старый документ, тускло-желтоватый свет настольной лампы, на мерцающем экране телевизора с выключенным звуком идет футбольный матч. Он ощутил плотную ткань простыней, ощутил собственную руку, сжимающую край этой простыни, услышал шорох одежд Инделикато. Но он воспринимал все это лишь половинкой мозга. Второй его половиной он видел все, что происходило ночью в затерянной в снегах хижине, людей, застывших в ожидании, слышал завывание холодного ветра, слышал, как Саймон подбадривает их, ощущал запах оружия...

— А ты подойди поближе, Фреди, тогда услышишь. Это важно... — Он сжимал в пальцах древний пергамент. Казалось, он вот-вот раскрошится в прах. — Вот. Тут кое-что для тебя.

Кардинал Манфреди Инделикато приблизился к постели.

Наклонился взять документ. Увидел старинную сургучную печать.

Рука Каллистия бесшумно скользнула под простыни...

Я находился в самом сердце Ватикана, в Апостольском дворце. Вот уж никак не рассчитывал, что когда-нибудь попаду сюда. Казалось, здесь обитают только призраки. В коридорах ни души, лампы горят тускло, звук шагов заглушают толстые ковры. Стены увешаны гобеленами, на них исторические сцены, армии в походах и сражениях, целые стайки чего-то требующих ангелов и бог еще знает что. Казалось, гобелены полны звуков ярости, криков битвы и зазывного пения рожков, просто кто-то убавил громкость. Или же они просто не в силах кричать в полный голос.

Д'Амбрицци деловито вышагивал впереди, мы с Данном поспевали следом. В приемной сидел за письменным столом священник-дежурный. Д'Амбрицци тихо сказал ему что-то, и он не двинулся с места. Мы вошли в спальню.

Странно, просто вошли в дверь без всяких формальностей. Без стука. Без доклада.

И вскоре выяснилось, что никто бы нам и не ответил.

Поперек постели лежал лицом вниз кардинал Инделикато. Совершенно неподвижно. Даже с расстояния десяти футов было ясно, что он мертв. Я просто отметил этот факт, не задумываясь о последствиях. Отец Данн торопливо перекрестился и выдохнул:

— Господи Иисусе...

Д'Амбрицци склонился над другим человеком, я не сразу его заметил. Каллистий лежал под одеялом, придавленный весом мертвого тела. Я подошел ближе.

— Ваше святейшество? — пробормотал Д'Амбрицци. — Вы меня слышите? Саль... это я, Саймон. — Он выждал, прислушался, затем приложил пальцы к запястью правой руки Каллистия и начал прощупывать пульс. — Он жив. Просто без сознания, но жив. Помогите мне.

Данн молча наблюдал за тем, как мы с Д'Амбрицци перевернули тело кардинала Инделикато на спину.

В спальне стоял полумрак. Телевизор работал, но с выключенным звуком. По стенам метались призрачные тени. На миг показалось, что находимся мы на сцене.

Д'Амбрицци включил еще две настольные лампы вдобавок к той, что стояла у постели. Окинул внимательным взглядом мертвое тело, потом взглянул на меня и на Данна.

— Этот человек скончался от сердечного приступа.

Из груди Инделикато торчала золотая рукоятка кинжала. Мы с Данном переглянулись.

— Да, так оно и есть, — сказал Данн. — Фигурально выражаясь.

— Обширный инфаркт, — сказал Д'Амбрицци и медленно вытащил кинжал из груди покойного. Потом достал из коробки на столике несколько бумажных салфеток и старательно вытер ими лезвие. Пересек комнату, выдвинул ящик бюро, положил туда кинжал. — Флорентийская работа. Великие были мастера. — И он задвинул ящик.