— Во время войны он попал в свою стихию. Такого типа люди по природе своей предназначены для кризисов. Но теперь, мне кажется, он не слишком подходит для роли Саймона. Хотя, конечно, это еще не факт. Просто не знаю, Бен. — Он смотрел на темные, быстро бегущие воды реки под дождем.

Откуда-то издалека донесся раскат грома. Мы двинулись дальше. Делать было нечего, кроме как дожидаться конца совещания, в котором принимали участие Каллистий и Д'Амбрицци. Оставалось только ждать и размышлять о том, что может принести это ожидание.

— Пошли, — сказал он. — Хочу показать вам кое-что еще.

Десять минут спустя мы стояли на улице, напротив изрядно обветшавшего здания, где находились склад и магазин с маленьким ресторанчиком при нем. Уже стемнело, с реки дул холодный ветер. — Церковь владеет этим зданием, — сказал отец Данн. — Точнее, всем кварталом. Неплохое вложение капитала. А владелец некогда был простым священником в Неаполе. Давайте зайдем.

Я последовал за ним через узкий проход, мы обошли здание и оказались у тыльной его стороны. У металлической двери, приоткрытой на дюйм или два, был припаркован старенький, знавший лучшие времена автомобиль.

— Давайте заходите, — повторил он. — Не стесняйтесь.

Данн толкнул дверь. Мы шагнули в узкий плохо освещенный коридор, где пахло соусом для спагетти, моллюсками, чесноком, приправой из трав. Из комнаты в конце коридора донесся какой-то странный звук. Словно кто-то метал стрелы и доску из пробки. Мы остановились возле этой двери.

— Зайдем, — сказал отец Данн.

Мужчина выдергивал из доски стрелы. Обернулся на скрип двери.

Я так давно не видел его. С тех самых пор, как мы с сестрой нетерпеливо поджидали его у двери в надежде, что он наконец выйдет и поиграет с нами. На нем был темно-серый костюм в полоску, белая рубашка с темным галстуком и туго накрахмаленным воротничком, в котором утопали складки шеи.

При виде меня лицо его так и расплылось в широкой улыбке.

Он подошел, потом крепко обнял меня, прижал к себе.

— Сколько воды утекло, Бенджамин. Вы были тогда совсем еще крошками. — Он тряс меня, словно огромную куклу. У него до сих пор были на удивление сильные руки. — Бенджамин...

Потом он слегка отстранился еще раз как следует взглянуть на меня. Я смотрел прямо в глаза кардиналу Д'Амбрицци.

Зачем Арти Данн привел меня в стан врага?

Сестра Элизабет сидела за столом в пустом кабинете, глаза закрыты, руки лежат на толстой стопке бумаг. Из Садов Боргезе она пошла прямо в редакцию, где сестра Бернадин быстро и толково ознакомила ее с материалами, которые должны были пойти в следующий номер. Завершив доклад, сестра Бернадин привалилась спиной к каталожному шкафу, одним движением бедра ловко задвинула выдвинутый ящик и сказала:

— Конечно, это не мое дело, но ты в порядке? Выглядишь, точно тебя оттрепали хорошенько. Ты плакала, что ли?

Сестра Элизабет подняла голову и засмеялась.

— А-а, не больше, чем обычно, — протянула она. И, заметив тревогу на лице верной помощницы, добавила: — Нет, нет. Все нормально. Просто я устала.

— Наверное, это последствия шока после того вторжения в квартиру.

— Наверное.

— Тебе не мешало бы как следует отдохнуть, Лиз.

— Не волнуйся. Со мной все о'кей.

И вот она осталась одна и сидела за столом в кабинете, где царил полумрак, а из портативного радиоприемника «Сони» тихо лились звуки музыки. Затем она нехотя подняла голову и взглянула на зеленоватый мерцающий экран компьютера. Нажала на кнопку, открыла сравнительный файл по Инделикато и Д'Амбрицци, составлением которого занималась несколько недель тому назад. И вновь прочла их биографии, уместившиеся всего в нескольких строчках. И все же не совсем понятно, чем эти двое занимались во время войны. Сомнений в том, что Д'Амбрицци тогда занимался чем-то в Париже, нет. Как же ей хотелось хоть краем глаза взглянуть на записи, сделанные им в Нью-Пруденсе! Но в данный момент ее больше интересовало, чем занимался Инделикато. Работал в Риме. Был близок к Папе...

Она представила этих людей в образе полководцев, собирающих армии сторонников, и все с одной целью. Всю жизнь эти двое стремились к папскому трону. Д'Амбрицци и Инделикато, крестьянский сын и выходец из знатной семьи, они были связаны все эти годы, были одновременно братьями и врагами в сутанах.

Не включая света, Элизабет начала рыться в ящике в поисках наполовину пустой пропыленной пачки сигарет, купленной с полгода тому назад. Она разрешала себе выкурить две-три сигареты в месяц, не больше, и вот такой момент как раз сейчас и настал. Руки у нее дрожали, и когда она нашла пачку, та оказалась пустой. Лежала среди старых газетных вырезок, рулонов скотча, шариковых ручек и сухих крошек табака. Наверняка сестра Бернадин прикончила ее запасы. Господи, неужели я прошу так много? Мне немало пришлось пережить за последнее время, разве не так?

Я хочу курить, всего одну сигаретку! Неужели я прошу слишком много? А знаешь, что о Тебе говорят? Может, это и правда. Она сердито задвинула ящик, а потом увидела вдруг свои руки и уже не могла оторвать от них взгляда...

Сухие, костлявые, точно пергаментные, холодные руки с синими жилами... руки старой монахини.

Она заплакала.

Вспомнились руки Вэл, о, у нее они были совсем другие, сильные, загорелые, округлые. И теперь Вэл никогда не состарится, не превратится в бесполую старуху, оплакивающую семью и детей, которых у нее никогда не было...

Сквозь слезы она продолжала разглядывать свои руки.

Зазвонил телефон.

Она вытерла глаза салфеткой, подавила новые подступающие к горлу слезы, сняла трубку.

В ней раздался мужской голос, и она тут же узнала его. Монсеньер Санданато.

— Послушайте, сестра. Оставайтесь на месте. Не выходите из офиса. Ни с кем и ни при каких обстоятельствах. Дождитесь меня. Вы слышите, понимаете, что я говорю? Вы в опасности. Я должен срочно поговорить с вами. Уже выезжаю.

Санданато приехал минут через пятнадцать. Он задыхался, лицо было бледно и блестело от пота. Вошел, присел на край письменного стола и испытующе уставился на Элизабет лихорадочно горящими глазами.

— Где вы были? Сначала в Париже, а потом куда-то исчезли! Это безумие. Я страшно волновался.

— Мне очень жаль, — ответила она. — Но в Париже я случайно встретилась с Беном Дрискилом и отцом Данном...

— О Господи, — выдохнул он. — И что же дальше?

— И мы вместе поехали в Авиньон.

— Но зачем?

— А почему бы и нет? — Внезапно она рассердилась. — Что это вы устраиваете мне здесь допрос с пристрастием? Оба они хорошие люди. Может, вы со своим кардиналом, в отличие от меня, и не принимаете историю с ассасинами всерьез, но им удалось найти человека, способного пролить свет на все это...

— Какого еще человека? О чем это вы? — Он перегнулся через стол и взял ее за руку. — Сестра... простите меня, я веду себя как безумец. Но сейчас вы должны сказать мне всю правду. Мы у цели. Скоро мы освободим Церковь от всей этой нечисти, сестра. Очистим ее, обещаю. Но вы должны рассказать мне об этом человеке из Авиньона. Пожалуйста!... — Он крепко сжал ее руку.

И тут Элизабет испустила вздох облегчения, точно сбросила с плеч тяжкую ношу. И принялась рассказывать Санданато о встрече с Кесслером, он же Кальдер. В конце она осторожно заметила, что, по предположению Кальдера, Д'Амбрицци и Саймон одно и то же лицо. И уставилась на собеседника, ожидая взрыва возмущения.

Но его не последовало. Санданато поднялся и принялся расхаживать по комнате, сунув руки в карманы и удрученно качая головой.

— Вот что, сестра, вы с Дрискилом должны немедленно выйти из этой игры. Послушайте меня. Вы даже не игроки, вы просто зрители, и я не хочу, чтобы вас где-нибудь переехал грузовик без номеров. Понимаете?

— Нет. В данный момент я почти ничего не понимаю. Ни вас, ни Дрискила, ни всех остальных. Но я просто не могу поверить, что кардинал Д'Амбрицци может быть виновен...