Война началась. Пока, правда, мы только наблюдаем, как готовится к ней Австралия. Радио передает нам все воинственные речи и боевые приказы. Мы знаем, что на нас будет выслан целый воздушный флот. Мы повсюду расставили воздушные посты, и дядя ворчит:

— К чему это все? Если бы правительство было благоразумно, оно бы поняло, что с нами воевать бесполезно. К чему же допускать лишнее кровопролитие? Наши враги воображают, что могут забросать нас гранатами и пустить ядовитые газы, которые уничтожат всех нас в несколько часов. Наивная мысль! Я дал распоряжение загородить наши границы непроницаемыми лучами… Когда я продемонстрировал перед лордом Альбернуном действие гамма-лучей, это было неспроста… Я хотел предостеречь лорда от непоправимой ошибки. Не моя вина, если это предостережение не принято во внимание…

Мы с дядей летим осматривать наши посты. По всем данным австралийское правительство сегодня откроет военные действия против нас. Наш аэроплан снабжен исключительно чутким приемником, мы вооружены прекрасными подзорными трубами и электрическими «беспроволочными ушами». На нашем телеграфе принята новая, секретная азбука.

Мы парим почти неподвижно в высоте. Я слышу шум в слуховом аппарате… Дядя берется за приемник.

— Они идут.

— Откуда?

— С юга.

Дядя делает мне едва заметный знак. Я понимаю: на юге находится гора Руссель. Враги устремились к нашим сокровищам.

Через некоторое время до нас доносится жужжание множества аппаратов. Дядя командует:

— На встречу!

Мы с бешеной скоростью несемся к югу.

До наших воздушных заграждений осталось не больше километра.

Навстречу нам мчится враждебная эскадрилья.

Это очень красивое зрелище: пятьсот аэропланов, по двадцать пять в ряд. В середине цеппелин — очевидно, в нем расположен главный штаб.

Австралийцы — отважные молодцы. Мы слышали, как военный министр разъяснил им, с каким врагом придется сражаться. Они знают могущество наших машин, и все-таки…

На мгновение воздушный флот приостановился. С цеппелина раздается какая-то команда. Шесть аэропланов летят прямо на нас. Они нас заметили. Они хотят вступить в открытый бой, но… все шесть останавливаются, как будто между ними и нами воздвигнута невидимая стеклянная стена. Мы даже невооруженным глазом видим, как их пилоты изо всех сил налегают на руль… Напрасно! Аэропланы не в силах сдвинуться с места.

Они поворачиваются и летят обратно, к цеппелину. Дядя встает, выпрямляется во весь рост и разражается таким смехом, какого я еще не слыхал у него. Мы летим на высоте восьмисот метров. Дядя хохочет не умолкая…

Там, на цеппелине, держат военный совет.

Весь воздушный флот выравнивается в одну линию. Вероятно, на цеппелине думают, что причиной остановки ринувшихся в атаку аэропланов является наш аппарат, такой маленький, такой безобидный на вид.

Против нас открывают огонь. С пятисот аэропланов раздаются дружные залпы… Но дождь снарядов падает перед асе той же незримой воздушной стеной… Мы в полной безопасности и спокойно наблюдаем за этим фейерверком. Когда пули попадают в область наших лучей, они мгновенно превращаются в капельки расплавленного металла и сгорают.

Австралийцы не трусы, но загадочность, абсолютная непонятность того, что происходит у них на глазах, приводит их в ярость.

Вот один из аэропланов устремился вперед с таким бешеным натиском, перед которым не устояла наша стена. Вот аэроплан уже прорвался, и мы слышим торжествующий крик пилота, но в этот же момент вспыхивает столб огня. Секунда — и все исчезло в пламени: аппарат, люди, ручные гранаты. Аэроплан растаял, превратился в газ, сгорел…

Лицо дяди бледно. Он тяжело дышит и говорит:

— Я не виноват. Я предупреждал. Я не хотел человеческих жертв. Они не послушались меня.

Бескровная битва длится весь день. Вражеская эскадрилья поднимается значительно выше. Мы следуем за ней. На всякий случай мы захватили теплую одежду и балконы с кислородом.

Австралийцы забираются все выше и выше, рассчитывая хоть там прорваться на нашей завесой. Напрасные усилия!

Воздушный флот поворачивает обратно.

Дядя удовлетворенно кивает головой.

— Это благоразумно. Они потеряли только один аппарат и отделались двумя убитыми.

Мы спустились ниже. Наступил вечер. И снова нам было продемонстрировано эффектное зрелище. Отчаявшись победить нас в воздухе, австралийцы начали бомбардировку наших владений дальнобойными орудиями.

Забавно было смотреть, как снаряды отскакивали от стены наших лучей и сгорали.

Новое нападение! На этот раз — ядовитые газы. Их постигает та же участь. Коснувшись невидимой завесы из лучей, они мгновенно вспыхивают.

Однако у нас есть одно уязвимое место: город Аллистер и гавань в Кэмбриджской бухте. Я был удивлен, когда мы возвращались ночью в Электрополис. На пути я увидел все наши цеппелины, аэропланы, несметное количество автомобилей, стада верблюдов и слонов… Невдалеке от города китайцы работали над разгрузкой.

Я недоумевая спросил дядю:

— Что это значит?

— Город Аллистер переселяется.

— Зачем?

— Я сдаю гавань. Она ненадежна. Море своей огромной водяной поверхностью оттягивает лучи на себя. Недавно здесь сгорел пароход. Я не хочу рисковать вторым… Кроме того, гавань мне больше не нужна.

— А австралийцы?

— Австралийцы, судя по полученным мною донесениям, будут здесь со своими пушками завтра рано утром. На здоровье!

На следующий день битва возобновилась, и мы с дядей были снова мирными свидетелями ее. Аллистер и Холльборн вылетели на двух аэропланах охранять нашу южную границу, мы же с дядей направились на север.

Солнце взошло над морем. Покинутый город Аллистер был тих…

Но вот — глухой удар там, внизу, и кверху взлетает столб земли.

Дядя говорит:

— Недурной прицел. Надо от дать справедливость этим гранатам, они разрыхляют землю лучше, чем наши плуги.

Через три часа бомбардировка прекратилась, и военные суда австралийцев осторожно подходят к берегу. Надо полагать, что наши враги немало удивлены тем, что мы позволяем им стрелять сколько угодно, не оказывая никакого сопротивления.

Дядя, глядя на великолепно снаряженные суда, говорит:

— Достаточно в Электрополисе повернуть только один рычаг, — и все эти гордые корабли были бы объяты пламенем. Но я — мирный человек и не хочу жертв.

Первые спущенные на волу шлюпки подошли к берегу.

Когда солдаты высадились и перетащили из шлюпок оружие, над ними высоко в воздухе раздались голоса:

— Не ходите дальше! Двадцать шагов на юг — и вас ждет верная смерть.

Мы видим, как солдаты сперва удивленно поднимают головы, потом смеются.

Офицер машет рукой. Мы слышим команду. Двадцать орудий наведены на нас и… начинается вчерашняя игра; снаряды перед заградительной завесой из лучей. Мы остаемся невредимы.

Минута затишья. Моряки возвращаются на корабли, которые, повернувшись к нам бортами, открывают адскую канонаду из всех орудий. Минут десять слышен сплошной грохот и гул, но для нас это всего-навсего блестящий фейерверк.

Выстрелы смолкают. На мачтах выбрасываются сигналы. Суда уходят в открытое море.

Дядя говорит:

— Они все еще ждут нападения с нашей стороны. Напрасно!

Мы возвращаемся в Электрополис ночью. Светит полная луна. Ночь тиха и прекрасна. Под нами тянутся длинные караваны верблюдов и слонов. С высоты, на которой мы находимся, огромные животные кажутся нам муравьями.

Дядя уезжает в Сан-Франциско. Я уже знаю, что означают эти поездки. В нашей химической лаборатории кипит лихорадочно-напряженная работа. За последние недели мы добыли большие запасы урановой смоляной руды из рудника горы Руссель и вырабатываем радий. Он транспортируется в особых стеклянных бутылочках, обернутых в специальную изолирующую ткань.

В рудник мы спустили большой металлический сосуд, который может вместить приблизительно два центнера руды. Дядя велел вырыть в горе еще одну маленькую боковую пещеру. Он хочет устроить там на всякий случай склад.