для семей военнопленных, которые согласно приказу Верховного главнокомандующего обвинялись в измене Родине, что неизбежно влекло за собою дискриминацию и даже репрессии;
для матерей и жен, сыновья и мужья которых числились пропавшими без вести, но счастливого возвращения которых, несмотря ни на что, матери и жены ожидали, ожидали до самой своей смерти;
для сирот, которые, оставшись без кормильцев, без заботы отцов, предоставленные сами себе голодали и, умирая, предсмертным шёпотом звали на помощь своих погибших на войне (или томящихся в отечественных лагерях) отцов;
для 5 миллионов юношей и девушек, вернувшихся на Родину после насильственного рабского пребывания в Германии, а теперь вынужденных быть «без вины виноватыми» со всеми вытекающими из этого последствиями;
для жителей городов и сел, находившихся на оккупированной врагом территории, многие из которых были участниками сопротивления, потерявших имущество, средства к существованию, но теперь вынужденных конфликтовать с возвращающимися из глубокого тыла реэвакуантами из-за жилья и рабочих мест, из-за веры в свою равноправность с ними, веры в справедливость (эта конфликтность достигла такого уровня обострения и масштаба, что руководители государственных органов бывших в оккупации областей вынуждены были, как, например, секретарь ЦК Компартии Украины Н. С. Хрущев, обращаться к правительству страны с просьбами упорядочить сам процесс реэвакуации (и, кстати, именно в связи с этим Н. С. Хрущев был смещен с должности 1-го секретаря компартии Украины и заменен командированным из Москвы Л. М. Кагановичем);
для тех политзаключенных периода репрессий 1937–1938 годов, которые выжили в тюрьмах и лагерях и у которых окончились приговорные сроки наказания; этим страдальцам не разрешали покидать лагерных районов, а при особой настойчивости под всякими предлогами вновь судили и приговаривали к следующим годам заключения, а в других, немногочисленных случаях, разрешив выезд, запрещали (без учета прежнего места жительства) поселяться в крупных городах и некоторых других районах, а также работать по прежней специальности;
для жителей тех районов Западной Украины и республик Прибалтики, в которых продолжалась вооруженная борьба войск госбезопасности с отрядами УПА и «лесными братьями»;
наконец, для сотен тысяч воинов-калек, которые жертвенно сражались за Родину, были тяжело ранены или обморожены, затем спасены медиками, но изуродованные, нетрудоспособные, беспомощные, вдруг оказались никому, кроме самых близких людей, не нужными и вначале брошенными на произвол случайностей, а затем и вовсе изолированными в так называемых спецмедучреждениях.
Вернувшиеся с войны живыми фронтовики отличались от себя, довоенных, моральной, нравственной сущностью, исповедуемыми ценностями, прямотой и бескомпромиссностью и поэтому в большинстве не адаптировались к реальной жизни. Научившиеся презирать смерть и безразличные к страху, верящие в справедливость и товарищество, ожидающие естественного общественного и государственного признания своих военных подвигов и даже, быть может, материальной поддержки, мужественные и отважные, они столкнулись с равнодушием общества приспособленчества и потребительства, карьеризма и вероломства.
Трагедия состояла не только и не столько в том, что «искалеченные», а на самом деле перевоспитанные войною солдаты не сумели влиться в общество, а в том, что само общество оказалось не в состоянии и не захотело подняться до их нравственного уровня, который не только открылся, но и был их сутью, смыслом существования на войне.
Увы, такое общество тяжело больно, а его отношение к своим защитникам – один из сигналов смертельной болезни. За этим с логической неизбежностью следует исполнение правила: «Народ, который не хочет кормить свою армию, обречен кормить армию врага».
Все это не могло не приводить и приводило к бытовым и служебным конфликтам; это не нравилось властям, привыкшим к безропотности и слепой покорности населения.
Ярчайший пример тому послевоенная судьба легендарного Александра Ивановича Маринеско, неповторимого своими военно-профессиональными деяниями и подвигами командира подводной лодки, больше всех других уничтожившей вражеских судов в Балтийском море, которого фюрер Германии – Адольф Гитлер – назвал своим личным врагом № 1. А. И. Маринеско усилиями военных бюрократов был не только лишен заслуженных воинских наград, но и в полном здравии и в зените своего таланта был вышвырнут с военно-флотской службы, а впоследствии, оклеветанный и осужденный как уголовник, умер в безвестности и в нищете.
В дальнейшей истории страны малочисленность и разобщенность рассмотренной жертвенной части народа привели сначала к медленному, а затем и к нарастающему ослаблению патриотизма и, как следствие, к утере ответственности всех вместе и каждого в отдельности за судьбу Отечества.
ПАРАД ПОБЕДИТЕЛЕЙ?
Но вернемся в 1945-й и следующие за ним годы. Жизнь продолжалась. У нее были свои неотложные нужды. С энтузиазмом и самоотверженностью, естественными для военного времени, все трудоспособное население восстанавливало и развивало разрушенные экономику, города и села, заводы и колхозы.
В итоге после десяти лет упорного труда рабочих, крестьян, инженеров, агрономов, ученых не только полностью было восстановлено народное хозяйство, утверждены экономическая и оборонная независимость страны и всеохватывающий паритет Советского Союза с другими державами мира, но и обеспечен достойный жизненный уровень населения.
Вновь проявилась мобилизующая роль государства и, что безусловно нужно признать, лично И. В. Сталина. Одновременно люди не видели (или боялись видеть), не понимали (или боялись понимать), что основными приоритетами управления остались ранжирование (отчуждение друг от друга) людей, принуждение, репрессии, произвол.
В самых тривиальных анкетах, требуемых при решении любых проблем работы или учебы, кроме «обычных» пунктов о социальном происхождении, партийности и национальности, появились вопросы: были ли Вы или Ваши ближайшие родственники в плену или на оккупированной территории; были ли Вы или Ваши ближайшие родственники за границей или судимы и т. п. Кроме того, в обязательных рукописных автобиографиях требовалось подробно изложить все значимые события личной жизни и личной жизни членов семьи и близких родственников (вплоть до информации о том, кто из них, как и где умерли и похоронены).
Жители сельской местности не были паспортизированы, то есть не имели паспортов, не имели право не только поменять место жительства, но даже и выехать из пунктов постоянного проживания на длительное время.
Вообще же любые изменения места проживания осуществлялись только по разрешению правления колхозов и органов власти. В колхозах же, которые были основными производственными предприятиями в сельской местности, не было гарантированной оплаты труда, а начисляемые так называемые трудодни оплачивались натуральной сельхозпродукцией без учета ее фактической стоимости, по остаточному принципу, после выполнения всех сельхозпоставок и обязательных платежей. В целом зарплата колхозников была ничтожной, а нередко колхозы оставались должниками государства. Сельские семьи существовали, в основном, с помощью приусадебных участков, которые также облагались налогами. Отказ от работы в колхозе без особо уважительных причин, например инвалидности, считался уголовным преступлением и наказывался в судебном порядке.
Жители городов и приравненных к ним поселков были относительно более благополучны; однако они аналогично сельским жителям также не имели права не работать, но были паспортизированы; работающим обеспечивалась регулярная заработная плата, зависящая как от профиля предприятия, занимаемой должности, так и, отчасти, от квалификации и производительности труда. При этом существовал государственный орган (комитет по труду и заработной плате), который должен был увязывать заработную плату с прожиточным минимумом (цены на товары, не внесенные в прожиточный перечень или считающиеся «роскошью», устанавливались намного выше, чем их реальная цена). Такая модель логично увязывалась с бесплатным образованием всех уровней и услугами здравоохранения при минимальных коммунальных и транспортных тарифах и ценах на простейшие лекарства и печатную продукцию. Во всем остальном жители городов в правовом отношении не отличались от жителей сельской местности. Они также не имели возможности без разрешения власти менять место жительства или работы. Более того, существовал официальный перечень специальностей, в который входили практически все, сколько-нибудь значимые виды трудовой занятости, согласно которому госорганы и ведомства, подобно армии, не испрашивая согласия работника, могли перевести его в любой регион страны, на любое предприятие. Всякое уклонение от исполнения перевода расценивалось как прогулы и наряду с отсутствием легального места работы (так называемым тунеядством) считалось уголовным преступлением и наказывалось в судебном порядке.
