– Трусы! – воскликнула она, забывая о собственном страхе. – Трусы! Допустите ли вы, чтобы они теперь убили вас? Где ваша храбрость? Неужели вы боитесь горстки карабинеров, которых можно сравнить с грязью под вашими ногами? Мне стыдно за вас!

Мессенджеру же старуха тихо прибавила:

– Теперь настало время действовать! Второй мост находится в 300 ярдах отсюда. Как только мы переедем его, опасность минует нас. Но мы должны рискнуть и некоторым придется погибнуть. Как светло, проклятие! Я никогда не видела такой светлой ночи!

– Вы не рассчитывали найти здесь людей, по крайней мере вы об этом не упоминали, – сказал Мессенджер, закусывая губу.

– Да, я не предвидела этой неожиданности! – И, вдруг обернувшись, воскликнула: – Боже мой, лес горит!

Яркий свет падал на них в эту минуту, бросая красноватый оттенок на темные тени леса и ярко освещая пропасть. От костра, зажженного наверху холма для испанки, загорелась окружающая чаща; огонь переходил с лужайки на лужайку, с куста на куст, с дерева на дерево, пожирая все встречающееся на пути. Даже те, кто шел по тропинке, могли хорошо видеть свой путь. Казалось, огромный вулкан выбрасывал пламя, охватывавшее величавые сосны, развесистые каштаны и ползучие растения. Шипя, с треском прокладывая себе путь через пропасть в чащу, быстро поднимаясь по высочайшим стволам, пугая кричащих птиц, загоняя кабанов в пропасть и овраги, окрашивая небо в багровый цвет, огонь распространялся повсюду.

Вскоре долина окрасилась в багровый цвет, отряд солдат стоял освещенный, как при солнечном свете, река казалась окрашенной в кровавый цвет, стада перебегали в ужасе пастбища, в церквях раздавался звон, спавшие в хижинах проснулись. Но находившиеся на выступе обомлели от страха, не в состоянии идти к отдаленному мосту, который вывел бы их из холмов. Огонь подкрадывался к ним все ближе, горящие головни падали на мулов; горячие прутья били в лицо, им грозила опасность задохнуться от дыма и гари, окружавших их.

Солдатам в долине это зрелище казалось необъяснимым. Они были посланы, чтобы поймать беглых англичан, но здесь природа исполняла эту обязанность. Они стояли, онемев от удивления, пока мулы кричали на тропинках, а испанка бранила погонщиков.

Между тем огонь дошел уже до края горной тропинки; люди, мулы и лошади начали падать вниз на скалы. Из шестнадцати мулов семь скатились в долину; из всей шайки осталось только 8 человек, когда показалось небольшое плато, ведущее к выступу через вторую пропасть шириной в 30 ярдов, где был новый мост. Огонь бушевал наверху; горящие головни падали на деревянный мост, угрожая каждую минуту истребить его; сзади каравану угрожала та же опасность.

Мулов оставалось теперь только пять, а испанцев – только 6 человек, да и те падали, задыхаясь, призывали смерть. Мессенджер, почти падая с лошади, начал жалобно стонать и нервно ухватился за Фишера. Огонь опалил ему лицо, и несчастный совершенно ослеп.

– Хель! – воскликнул он, крепко схватив протянутую ему руку. – Я лишился зрения, Хель, я ослеп, голова горит! Дайте мне ваши руки! О, какой мрак, я лишился зрения!

– Не может быть! – воскликнул Фишер, крепко держа протянутые руки. Держитесь теперь за меня; нам надо перейти через мост. Это не продлится более десяти минут. Слыхали ли вы, чтобы кто-нибудь так неистовствовал, как эта старая ведьма?!

– Где она? – спросил Мессенджер, держась за юношу в полном отчаянии. – Где они все? Спасены ли деньги? Разве вы не видите, что я слепой? Голова горит; я не могу переносить этого, теперь у меня в глазах огонь! Боже мой, какая боль!

– Испанка теперь бьет погонщиков кнутом, по крайней мере тех пятерых, которые остались в живых! – отвечал Фишер. – Они не идут в огонь, а она заставляет их. Разве вы не слышите ее голоса? Но здесь нельзя останавливаться, пусть пропадают деньги – скалы накаливаются и мост начинает гореть!

– Во всяком случае, я не оставлю испанку, – сказал Мессенджер, отступая назад, – мы вместе погибнем или спасемся! Она не покидала меня, кроме того, здесь замешано 500 тысяч фунтов стерлингов. Слышите? Я говорю о деньгах, проведите меня к ним! Где Берк, Кеннер? Эй, Кеннер? Что же вы не откликаетесь? Вы всегда мешкали, Кеннер, и думали только о вине. Ха-ха! Утопитесь вы в нем! Отведите меня к испанке, слышите!

Фишер, не обращая внимания на этот бред, быстро провел его через мост, говоря, что дорога к деньгам шла здесь. Переход был короткий; выстрелы солдат в долине не попадали в них. Но мост во многих местах так сильно горел, что их обувь подгорела. Перейдя на другую сторону, Мессенджер упал в изнеможении на лужайку, а Фишер остановился наблюдать за испанкой, которая, принуждая погонщиков попытаться перевезти груз, сама выжидала, пока эти шесть человек и пять мулов въезжали на мост.

Выдержит ли мост? Этот вопрос задавали себе сотни людей, наблюдавших за транспортом. В этот момент огонь сильно бушевал; холмы были освещены потоками света, скалы блестели, как драгоценные камни. Все пространство, охваченное огнем, было покрыто обуглившимися деревьями и опаленной травой. Местами высокие деревья горели, как факелы. Мост также был охвачен пламенем, и люди, находившиеся на нем и над ним, тяжело дышали.

Возможно, что если бы испанка и ее соучастники пошли пешком, они были бы спасены. А всем известно, что лошади и мулы боятся огня, и страх мулов был причиной трагического исхода всего дела. Хотя погонщики завязали глаза животным лентами, оторванными от своего белья, но им стоило большого труда заставить животных подойти к мосту; да и то, при первом прикосновении пламени мулы пятились назад, падая на шедших сзади. В следующий момент два из них с их грузом и погонщиками слетели вниз на скалы, перевернувшись два раза в воздухе. Из троих, шедших сзади, двое пытались проехать по узким доскам, но сломали перила и быстро упали; последний мул стоял неподвижно, его нельзя было заставить идти ни словами, ни кнутом. Таким образом, дорога была загорожена. Испанка стояла, вне себя от нетерпения. Между тем огонь охватил мост и, наконец, рухнул, выбросив большое пламя с фонтаном искр; бревна, люди и животные провалились вниз.

Обрушившийся мост увлек за собой испанку – и ее предсмертный крик раздался по холмам; в ответ опять послышался прежний зловещий крик сверху, звучащий, как предсмертный стон погибающего человека.

Рано утром на второй день после перехода моста Фишер и Мессенджер стали обдумывать, как им теперь поступить. Перейдя пропасть, они пришли в большую долину, которая, несмотря на всю жизнь в ней, была тихой долиной, лес и озера были мрачные, и даже маленькие каскады в том месте, где река стекала с высоких гор, направляясь к морю.

Непроходимые пропасти окружали Фишера и Мессенджера со всех сторон; это защищало их от преследования. Но Фишер не знал, что ему делать.

Мессенджер все еще ничего не мог видеть. Он совершенно и безнадежно ослеп и знал об этом. Он мог только лежать на траве маленького леса, куда его привел Фишер, дрожа от боли и едва осмеливаясь спрашивать, что случилось, где остальные, где они сами находятся. Фишер ухаживал за ним, как любящая женщина. Он завязал ему глаза мокрыми тряпками, принес в изобилии сладких плодов и, стараясь утешить его, сказал, что со временем все исправится к лучшему.

Это несколько успокоило Принца, но было ясно, что если он не встанет, то оба умрут здесь от голода. Орехи, корни и плоды были слабой поддержкой для людей, разбитых нравственно и физически; потрясение ужасной ночи требовало более существенного питания. В кармане Мессенджера нашлась бутылка коньяку, но и этого было недостаточно для подкрепления.

На вторую ночь Фишер заговорил со своим спутником серьезно, уговаривая его отправиться в путь.

– Послушайте, лучше бы я видел вас в руках испанских солдат, чем в таком состоянии! По крайней мере, они облегчат вашу боль, а я ничего не могу сделать, совсем ничего!