Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Порфирич остановился и огляделся. Ларьки здесь встречались реже. Он почесал в затылке и направился к ближайшему. Еще постоял немного у витрины, набираясь смелости, но смелости не прибавилось, скорее наоборот. Перед продавцами и милиционерами Порфирич всегда робел. Теперь, когда он стоял у большого, свежеокрашенного ларька, затея купить ящик заграничной выпивки уже не казалась такой естественной.

— Кто мы такие, чтобы заграничного покупать? — бормотал Порфирич. — Обнаглели мы совсем. Ой погонят нас, ой погонят.

Решимость таяла. Порфирич мелкими шажками приблизился к окошку.

— Мать! — просительно сказал он молоденькой продавщице и положил бумажку на прилавок, в истертую железную миску для монет. — Нам бы это… — И тут все слова у Порфирича закончились.

— Сто баксов? — удивилась девушка. — Это вам поменять надо сначала, мы не принимаем.

На «вы» с нами говорит! — подумал Порфирич с нежностью. — Неумелая продавщица, еще не научилась, как разговаривать надо, молодая. Из ее слов Порфирич понял только одно — ему отказывают. Поэтому на всякий случай он просунулся глубже и прошептал хрипло и предостерегающе:

— Христа ради Христа!

— Нет, нам не разрешают, вот там обменник, в павильоне рядом! — Девушка ткнула пальцем куда-то в сторону.

Порфирич понял, что ничего больше не добьется, и с грустью попятился назад.

— Да вот, вот обменник! — Из окошка высунулся рукав желтой кофты и указал Порфиричу направление.

— Ну, дай те Бог Христа… — недоверчиво пробормотал он и пошел, куда указали.

Это был внушительный продуктовый павильон из стекла. Внутри сверкали сыры и колбасы, блестели бутылки и толпились покупатели. А в дальнем углу было слепое окошко с надписью "обмен валют". В очереди к нему стояло несколько человек. Порфирич подошел к павильончику поближе. Через дверь то и дело шмыгали покупатели.

Порфирич знал, что в дверь ему заходить нельзя. Но ведь продавщица зачем-то отправила его сюда? Знала, наверно. Людям Порфирич верил больше, чем своему опыту, поэтому, потоптавшись у входа, все-таки шагнул. За дверью сидел охранник и читал газету.

— Ты чего? Давай отсюда! — пробасил он, лениво подняв взгляд.

— Нам бы долларкой поменяться… — потупился Порфирич и показал бумажку.

Двое рослых парней, разглядывавших бутылки винного прилавка, обернулись. Охранник оглядел Порфирича с ног до головы, пошевелил красными ноздрями, но ничего не сказал и снова опустил взгляд в газету. Порфирич понял, что путь свободен, и засеменил к окошку обменника, стараясь не смотреть на прилавки со сверкающими колбасами. Двое парней переглянулись и преградили ему дорогу.

— Меняться идем… — Порфирич показал долларку и кивнул в сторону окошка.

— Я возьму, — кивнул парень. — Пойдем, эта…

— Не отдадим! — неожиданно для себя сказал Порфирич. — Наша долларка, меняться идем!

— По курсу возьму, без комиссии, — тихо и веско произнес парень.

Второй подошел еще ближе.

Порфирич оглянулся на охранника у входа — тот невозмутимо читал газету. Внимание окружающих, свалившееся на Порфирича в последние несколько минут, сделало свое дело. Порфирич чувствовал себя человеком.

— Не отдадим! — повторил он еще громче. — Меняться идем!

Охранник оторвал взгляд от газеты и повернулся на шум. Порфирич втянул голову в плечи, но парни уже сами отступили к винному прилавку и стали вновь разглядывать бутылки.

Порфирич встал в очередь обменника. От окошка отделилась холеная дама и зацокала к выходу. Охранник углубился в газету. Очередь продвинулась, Порфирич тоже шагнул вперед. Парни у винного прилавка заговорили между собой о своем, изредка поглядывая на Порфирича. Шумно подошла тетка с пластиковой кошелкой, спросила "кто последний?" и брезгливо пристроилась за Порфиричем.

Вот такие санэпидстанцию и вызывают — думал Порфирич, тревожно оглядываясь на кошелку, — позвонит такая районному диспетчеру: бомжи развелись в нашем подъезде, нет житья никакого, приезжайте потравить. И тут уже едет санитарная машина. А в ней баллоны с газом. А сами в масках. Баллоны выкатят, шланги наверх, вентили — р-раз, и весь чердак протравят. И кто спрятаться не успел — тот отходит. А кого газом не взяло, для тех потом на лестнице рассыплют приманку отравленную — бутылки с водкой недопитой, бутерброды. И кто допьет, тот помучится пару часов и тоже отходит. Порфирич никогда не собирал еду на лестницах.

— Мужчина, или меняйте, или отходите! — сказала сзади кошелка, и Порфирич увидел, что окошко освободилось.

Он рванулся вперед. Сквозь толстое бутылочное стекло на него издалека глядела тетка, немного напоминавшая Надьку. Она призывно похлопала ладонью по столу. Порфирич ощупал рукой стекло, но оно не открывалось. Тетка хлопнула еще раз — нетерпеливо — и дернула рычаг. Под стеклом заерзала платформа, и Порфирич понял, что именно туда следует положить долларку. Неожиданно сердце сжала непонятная грусть — не хотелось расставаться с бумажкой, и даже иностранная рожа казалась родной. Но тетка ждала, и Порфирич опустил долларку в лоток. Лоток тотчас покатился и унес долларку за бутылочное стекло. А Порфирич вдруг вспомнил похороны матери. Точно так же тележка увозила тело в глубь крематория, и точно такое же бутылочное стекло встало между ними — только внутри, где-то между глазами и душой.

Тележка выехала обратно — долларка лежала там как прежде.

— Паспорт! — издалека сказала тетка.

— У нас серые отобрали, — честно ответил Порфирич. — Сказали штраф нести. А его нет.

— Нет паспорта? Другой документ!

Порфирич вздохнул.

— Христа ради Христа… — сказал он уныло.

— Без паспорта нельзя, нас теперь строго проверяют! — махнула тетка, — Уходите, не мешайте работать!

— Мужчина, вы или меняйте, или отходите! — раздался сзади нервный голос.

Порфирич поднял с лотка долларку и пошел к выходу.

— Дай возьму, ты че, в натуре? — тихо окликнул рослый парень, снова шагнув навстречу.

Порфирич совсем обнаглел и взглянул парню в глаза. И тут же отшатнулся — лицо парня было рябое, а глаза смотрели наглым прищуром, напоминавшим взгляд бывшего квартирного жильца. Только у того лицо было уверенное и мясистое, а у этого — опухшее, и в глазах злая муть.

— Не отдадим! — громко сказал Порфирич и направился к выходу.

Порфирич шел домой, в сухой подъезд старой башни, на девятый этаж, мимо машинного отделения лифта, через дверцу с раскуроченным замком на чердак, где было сыро и тепло, и пахло голубями. И лежало в углу на опилках рваное войлочное одеяло.

И ведь это хорошо, что долларка у нас осталась, — размышлял Порфирич, — толку нам от нее нет, а когда все станет хорошо, она нам пригодится. Ведь должно стать хорошо когда-нибудь. Как стало нам плохо — так все и обратно пойдет той же дороженькой. Как туда, так и обратно. Туда-обратно. Сначала мы пойдем дачи сторожить. Вспомним, как станция называется, и поедем сторожить. А как зима кончится — вернемся в жэк работать. Потом к нам вернется Надька. Потом нас уволят из жэка и мы пойдем на завод. И бросим пить. Не сразу, полегоньку. Сначала бросим пить по праздникам — по праздникам больше всего люди пьют. Потом после получки и по выходным бросим пить. Потом бросим пить по вечерам после работы. А потом и на работе бросим. На работе вообще никогда не будем пить. Только если праздник, тогда можно на работе стаканчик брякнуть. Хотя что же выходит — работать по праздникам придется для этого? А что ж. Нормально. У нас так издревле повелось — в будни пьем, в праздники работаем, днем спим, ночью гуляем. Летом сани готовим, а зиму у проруби с удочкой сидим. Своя жизнь — как хотим, так и живем. Все будет у нас хорошо! Жить будем счастливо и долго!

Порфирич потянул осипшую дверь подъезда и вошел в пыльный сумрак. Дверь глухо шлепнула за спиной и тут же распахнулась — в подъезд пружинисто входили двое парней из обменника.

май 1999 — ноябрь 2003

36
{"b":"101409","o":1}