Мужчина шагнул следом.
– Что-то случилось? – участливо спросил он.
– Нет-нет, – торопливо ответила она, отворачиваясь
– Вы уверены?
Он заглянул ей в лицо с таким участием и тревогой, что слезы сами брызнули из глаз.
– Сядьте, прошу вас, – он мягко усадил ее. – Я не представился. Меня зовут Курт Домбровски.
Курт достал из кармана лыжных брюк пачку сигарет и протянул девушке. Она вытянула дрожащими пальцами сигарету, он дал ей огня и сел рядом. Несколько мгновений они молча курили.
– Как здесь красиво! – сказала Вера, вытирая слезы, не в силах рассказать, что с ней случилось.
– Это враг, – пожал плечами Курт.
– Что? – не поняла девушка.
– Горы – враг. Мой враг. Моя тюрьма.
– Что вы такое говорите? – от неожиданности Вера поперхнулась дымом и закашлялась.
– Разве вы не понимаете, что здесь мужчине не место? – жарко воскликнул Курт. – Провести всю жизнь в этих горах – идиотизм, иначе не скажешь. Мир рушится, а я трачу время на то, чтобы толстые девочки не зарывались носом в снег.
– Ну. Тогда почему бы вам не помочь миру, который рушится? – саркастически заметила Вера.
– Я пытался. Полгода провел в Вене. Хотел найти нужную, полезную работу. И знаете, что я в конце концов нашел? Меня взяли в ресторан. Убирать грязную посуду за туристами. И я вернулся. Здесь, по крайней мере, мне платят приличные деньги. В этом вся Австрия. За ерунду тебе платят, а настоящего дела нет, – с горечью закончил он.
Вера молчала, не зная, чем его утешить. Подумав, что странным образом отвлеклась от собственной беды.
– Извините меня, – словно прочел ее мысли Курт.
– За что?
– За жалобы. Мне стыдно за себя, – смущенно проговорил он. – Не знаю, что на меня нашло. Обычно я не разговорчив. Но мы здесь одни, раннее утро, и горы и солнце. Почему-то мне показалось, что вы можете меня понять. А местные. Волы. Есть, спать, зарабатывать деньги. Вчера вечером я хотел поговорить с вами. Мне показалось, я вас чем-то обидел…
Он наклонил голову, вычерчивая прутиком на снегу какие-то замысловатые фигуры.
«Какой он трогательный и милый», – подумала вдруг Вера.
– Жаль, что не поговорили, – вырвалось у нее.
Все могло сложиться иначе. Не было бы Генриха и этой ужасной ночи.
И он, словно вновь прочитав ее мысли, проговорил:
– Генрих был у вас этой ночью.
– Откуда вы знаете? – глаза ее наполнились слезами.
– А вы ничего не помните? Ну да, вы были без чувств.
– Так это вы.
– Да, моя комната расположена по соседству с вашей. Я услышал шум, ваши крики, вошел и вышвырнул мерзавца. Вы не первая девушка, которая попадает здесь в подобную ситуацию.
Она молчала, глаза ее наполнились слезами. Он осторожно погладил ее руку.
– Ну-ну, будет! Он не успел причинить вам вреда. Кроме психологического, разумеется. Но ведь это забудется! Вы так молоды! Сколько вам лет?
– Восемнадцать, – едва вымолвила Вера.
– Восемнадцать! – задумчиво повторил он, словно эта цифра имела какое-то значение.
– И вы русская?
– Я не знаю Россию. Родители эмигрировали во время революции. Мама была беременна мною. Я родилась во Франции, – она как будто оправдывалась, хотя, разумеется, знала много из рассказов родителей и их друзей, которыми всегда был полон их дом.
– А что сейчас с вашими родителями. Почему вы здесь одна?
– Они умерли в прошлом году от какой-то инфекции. Диагноз так и не поставили. Оставили мне небольшое наследство. Вот я его и проживаю. Не самым удачным образом, – горько добавила она. Его расспросы помогали ей успокоиться. Она достала из кармана платок.
– Позвольте мне.
Он бережно промокнул ее глаза, тихонько дотронулся до щеки.
– У вас синяк на скуле. Ничего, это быстро пройдет. Давайте-ка я сделаю вам холодный компресс.
Соорудив из плотного снега лепешку, он протянул ее Вере.
– Нужно подержать минут пятнадцать. Отек спадет. Вера послушно приложила снег к щеке.
– А что вы делаете в Австрии?
– Учусь. Я училась музыке. Хотела стать пианисткой. Мне посоветовали Вену.
– И как? Вам нравится?
– Все школы одинаковы. Того, что нужно, никогда не найдешь.
Он улыбнулся.
– Вы умница. Жаль, что впечатление от Австрии так испорчено.
– Да. Еще вчера, когда они пели эту песню.
– Хорста Весселя?
– Ну да. Я никак не ожидала, что в этой глуши есть нацисты.
– Разумеется, есть. Они есть везде, – удовлетворенно проговорил Курт.
Вера вскинула на него испуганные глаза.
– Что вы так смотрите?
– Вы как будто рады этому. Вы сочувствуете нацистам, которые поют гимны штурмовиков, врываются ночью к женщинам, насилуют их, поднимают на них руку?.
– Бросьте! – жестко перебил Курт. – Генрих ворвался к вам не потому, что он нацист, а потому, что скотина. Грязная свинья! То, что он еще и нацист, – совпадение. Более того, ему никогда не быть хорошим нацистом.
– Вы тоже из них? – угадала наконец Вера, и глаза ее испуганно расширились.
– Разумеется. И нечего удивляться. Просто вы начитались бульварных газетенок. Представьте, мы не едим детей! Более того, мы с вами ближе друг к другу, чем вам кажется. Потому что мы боремся с коммунистами, которые, в частности, лишили вас Родины.
– Разве? Мне казалось, что Сталин и Гитлер друзья-соратники.
– Бросьте! Пройдет несколько лет, и Гитлер освободит Россию от коммунистов. Попомните мои слова.
– Мне это, собственно, безразлично, – пробормотала сбитая с толку Вера. – Россия не моя Родина.
– Но это Родина ваших родителей. Отчизна, которой их лишили. И кто знает, как они переживали эту утрату. Может, они боролись со сталинским режимом. Вместе с другими русскими эмигрантами-подпольщиками. И поплатились за это жизнями.
– Что?! Откуда вы?… С чего вы взяли? – вскричала Вера.
– Я только предположил, – торопливо произнес Курт, стискивая ее ладони, удерживая девушку на месте.
Он горячо продолжил:
– Простите меня, я наговорил лишнего. Мне просто показалось, что мы с вами родственные души, что мы можем понять друг друга. Еще раз извините меня. Вы пережили ужасную ночь, но уверяю вас, все это забудется. А мерзавец понесет наказание, я об этом позабочусь. Не говорите сейчас ничего! Что касается вашего отдыха, я сегодня же перевезу вас в другое местечко. Еще лучше этого. В десяти милях отсюда есть уютный маленький отель, где нет никаких нацистов. Вы придете в себя, все забудется. А я буду приезжать каждый день и учить вас кататься на лыжах.
– Мне нечем платить за уроки, – буркнула Вера.
– Вы будете давать мне уроки русского языка. И мы будем в расчете. Идет? – весело предложил он.
Вера молчала. О дальнейшем пребывании в проклятой гостинице фрау Фигельман не могло быть и речи. Возвращаться же в Вену в таком плачевном виде тоже не хотелось. К тому же Курт оказался ее спасителем. И вообще он ей понравился – тонкий, открытый, честный человек, полный участия и сострадания.
– Что ж. пожалуй, – пробормотала она.
ИЮНЬ 1945, Подмосковье
Хижняк спрыгнул с подножки трамвая, который, погромыхивая вагонами, отправился в депо. Казалось, война каким-то чудесным образом миновала эту окраину Москвы, где, по сути, уже начиналась Московская область. Деревянные домики с открытыми ставнями с цветами герани на подоконниках, выкрашенный голубой краской магазинчик. Стоявшие у его дверей женщины весело переговаривались, обсуждая, видимо, последние новости. Ослепительно-солнечный день одаривал мир щедрым теплом, и все живое радовалось ему. Березовая рощица, сквозь которую убегала и скрывалась за поворотом проселочная дорога, сверкала ярко-зеленой листвой. Здесь же, прямо под ногами, с веселым гомоном стайка воробьев купалась в пыли, и, боже мой, в воздухе порхали бабочки! Прислушавшись, можно было уловить далекое конское ржание. Волнуясь, словно перед свиданием с возлюбленной, Хижняк быстрым шагом направился сквозь рощу туда, где простиралась обширная территория конного завода.