— Да, — сказал Валлачстейн. — Я тоже хочу.

Тогда я начал смеяться. Слишком больно было снова плакать. Я мог только смеяться.

И плакать.

А потом снова смеяться.

Валлачстейн снова вытер мне лицо влажным полотенцем: — Как ты теперь себя чувствуешь?

— Лучше. Спасибо. — Я понял, как странно должна выглядеть эта сцена, и почувствовал себя неуютно. Попытался встать. Он удержал меня, потом сказал: — Ладно, вставай. Я хочу поговорить с тобой.

— Да, сэр. — Я встал.

— Мы знаем теперь, что что-то происходит с хторрами последние семь-восемь недель. Мы начали терять команды и не понимали, почему, просто они уходили на гнездо и не возвращались.

У нас были предположения, но не было доказательств, поэтому мы выслали

команды с камерами и радио. Потеряли две и все еще ничего не знали. Ваша команда — первая, которая вернулась. Ваш клип — нужный нам ответ. Мы уже обнаружили еще два гнезда с четырьмя хторрами. Оба нейтрализованы. Мы уже изменили наши процедуры. Вы спасли множество жизней.

— Хотелось бы, чтобы об этом сказали раньше.

Валлачстейн снова вытер мне лоб полотенцем. — Я думал, что вы должны были пересмотреть свои действия, после того, как прибыли, и найти ответ сами. Мы не были уверены в том, какого сорта клоуны вы с другом. Мы все еще не уверены в вашем друге, но он занят чем-то и держится в стороне, и мне кажется, что я по крайней мере должен быть ему за это благодарен. Возможно, я мог бы найти для него чего-нибудь, где он не мог бы натворить много хлопот.

Я пропустил все мимо ушей. Это ничего не меняло. — Я не спас Шоти.

— Верно. Он мертв, — ответил Валлачстейн, — и, похоже, таким и останется.

Я сел и глянул на него: — Весьма бездушно.

— Знаю, что это так выглядит, — сказал он. — Форман был прав относительно тебя.

— Форман?

— Как ты думаешь, о чем было интервью? Я хотел знать твое отношение к уничтожению хторров и насколько искренним я могу быть с тобой.

— Что он сказал?

— Что я должен сказать тебе всю правду и ничего больше. Он предупредил, что ты тяжело воспримешь ее.

— В самом деле?

— Да. — Он улыбнулся. — Ну и как, ты хочешь эту работу?

— Не знаю. Я снова буду на передовой?

— Тебе также повысят звание.

— Насколько?

— До лейтенанта.

— Вы шутите.

— Хотел бы. Только офицеры привлекаются к этим исследованиям. Поэтому, если мы хотим добавить члена команды, нам надо сделать его офицером.

— Я могу оставаться «прикомандированным гражданским персоналом»?

Он покачал головой: — Никакой невоенный персонал не допущен к операциям секции слежения. Так каков твой выбор?

— У меня есть время немного подумать?

— Ответ мне нужен сегодня вечером. Поэтому мы пришли к тебе так поздно. Нам надо было принять некоторые решения. Некоторые из них вызваны событиями этого утра. И ты — тоже часть этих решений. Мне пришлось выкручивать руки, чтобы взять тебя на борт. Теперь либо бери ее, либо уходи.

— Что если я уйду? Тогда что?

— Не знаю. Мы найдем для тебя, что делать. Я обещаю, что это тебе не понравится.

— Поэтому у меня нет настоящего выбора, правда?

Он выглядел одновременно раздраженным и извиняющимся: — Сынок, у меня нет времени для игр. Идет война. Ты хочешь участвовать в ней или нет?

Я глянул ему в лицо: — Да, хочу — просто я не получаю прямых ответов, поэтому вы понимаете, что я слегка скептичен?

Он не ответил. Он сказал: — Ты берешь работу?

— Вы сделаете меня старшим лейтенантом?

Он мигнул. Потом засмеялся: — Не дави на меня так сильно. Ладно, пойду на старшего. Но не согласен на капитана. — Он огляделся: Ты не выбросил Библию? Нет, вот она. Встань. Протяни свою правую руку. Повторяй за мной…

Я закончил процедуру, стоя с винтовкой в руках и с чувством дежа-вю.

Это была винтовка АМ-280 с настраиваемым лазерным прицелом. Выходной луч шел в далеком ультрафиолете и, чтобы увидеть его, надо было надеть видео-шлем с окулярами, сфокусированными на сетчатке. Винтовка стреляла высокоскоростными пачками игл, по восемнадцати в пачке, три тысячи выстрелов в минуту. Вы наводили луч на цель и нажимали спуск. Пачки игл вырезали дыры в стальной двери. Говорили, что с помощью 280-й можно разрезать человека пополам. Мне не хотелось бы попробовать.

Я держал винтовку и смотрел на нее. Во рту было кисло. Я верил Дюку и Обаме, а кончил с факелом в руках и Шоти на другом конце. У меня осталось плохое чувство к оружию. Я восхищался технологией. Но меня беспокоило применение.

Лейтенант пододвинул ко мне два ящика на стойке: — Подпишитесь здесь, что получили винтовку и патроны.

Я поднял палец: — Минутку. Кто научит меня владеть ею?

— Ничего не знаю об этом.

— Тогда я не стану подписывать.

— Как хотите. — Он пожал плечами и начал отворачиваться.

— Постойте. Этот телефон защищен?

— Вам нельзя им пользоваться.

— Проехали. Это бизнес компании.

Он было открыл рот, но потом передумал и пододвинул телефон. Я сунул в него карточку и набрал номер, данный мне Валлачстейном.

Линия пискнула, переключаясь в кодированный режим, и трубку поднял Валлачстейн: — Джо в Дели. Его нет здесь.

— Дядя Айра?

— Говорите.

— У меня проблема.

— Расскажи.

— Я не воэьму оружие.

— Почему?

— Похоже, никто не знает, кто отвечает за мое обучение.

— Не беспокойся об этом…

— Я беспокоюсь.

— … тебе не придется им пользоваться. Оно напоказ.

— Извините, сэр, это не очень хорошо.

— Слушай, сынок, У меня нет никого свободного, чтобы научить тебя этой штучке до сегодняшнего обеда. Я хочу только, чтобы ты стоял там и выглядел как солдат. Я прослежу, чтобы ты прошел полный курс подготовки до конца недели.

Я было хотел протестовать, но вместо этого сказал: — Могу я получить это в письменном виде?

На другом конце линии наступила тишина. Потом он медленно сказал: — В чем дело, сынок?

— Ни в чем, сэр. Но это похоже на то, что я вам говорил прошлой ночью. Я никому и ни в чем не верю больше на слово.

Он вздохнул. Я почти видел выражение его лица. Хотел бы я знать, что было бы, если б я пересилил себя. Он сказал: — Я занесу это в ваше личное дело. Вы можете сегодня днем поупражняться сами.

— Благодарю вас.

— Хорошо. — Он закончил разговор.

Я повесил трубку и повернулся к лейтенанту: — У вас есть руководство для этой штуки?

Он глядел кисло: — Ага. Где-то валяется. Подождите минутку. — Он исчез в задней комнате и вернулся с тонким буклетом, бросив его на стойку. — Что-нибудь еще?

— Нет, спасибо. — Я положил книжицу в чехол вместе с винтовкой и двумя коробками обойм и застегнул. Подписал квитанцию и подхватил шлем.

Когда повернулся уходить, лейтенант сказал: — Я верю, что вы лейтенант, не больше, чем во все другие истории, что слышал о вас.

Я встретил его взгляд: — Мне все равно. Не мое дело — во что вы верите.

Я вышел, бросил винтовку со шлемом в багажник и запер его. Вместо того, чтобы вернуться в бараки, я вытащил из бордачка план базы и поискал место для тренировки. Полигон располагался на северном конце лагеря. Дорога занимала десять минут — пришлось долго объезжать.

Когда я приехал, там не было никого. Хорошо. Мне нужно уединение. Я распаковал винтовку и уселся в машине, держа ее на коленях и читая руководство. Я включил оба предохранителя и поупражнялся заряжать и разряжать ее. Пустой магазин выбрасывался автоматически. Полный вставлялся на место так же легко, как кассета в магнитофон. Хорошо.

А теперь, как работает лазерный прицел?

В соответствии с руководством лазер случайным образом переключал частоту каждую десятитысячную долю секунды в различные точки спектра, но всегда вне границ видимого света. Лазер должен высвечивать свои микросекундные вспышки интервалами случайной длительности. Не было регулярности ни в частоте выходного луча, ни в его структуре. Только видеошлем, подключенный к винтовке, мог проследить за мириадами бесконечно-малых пакетов когерентного света. Надевший его мог видеть лазер, как постоянный луч. Никто другой, в защитных очках или без, вообще не мог его видеть, кроме, может быть, случайных подпороговых вспышек. Идея была в том, чтобы воспрепятствовать вражеским снайперам засечь конец луча. Без специального оборудования выследить его было невозможно.