Для духовника сомнений не должно быть: этот подозрительный попутчик, сбивший жертву с пути праведного, этот хозяин пира и плясок в ночной долине не кто иной, как Сатана. И у него копыта — по этому признаку его сразу можно узнать. Поэтому дознание обязательно должно содержать вопросы о форме ног того, кто обязательно должен оказаться Люцифером. "Если они говорят, что не видели ног, следует спросить, хотели бы они иметь такие же. Если ответят, что нет, то следует сказать: так какие же были ноги, если они не похожи на ваши?"

Другой тип вопросов: "Какие были ноги? Вы видели чулки и туфли?" Если он ответит, что нет, продолжайте с упорством: "Вы видели его ноги? Какие они были? Как у людей или как у животных? Говорите правду! Вы хотели бы иметь такие ноги?"

Если кающийся соглашался с этой деталью, которая была основной для Божьего человека, но не имела никакого значения для крестьянина, не разумевшего в ученых трудах по демонологии, то все прояснялось. У духовника появлялась причина упорно продолжать допрос, а обвиняемому оставалось только признать вину, отречься от дьявольской секты и вернуться в спасительное лоно Церкви. Ничего нет удивительного в том, что при таком методе внушения Монуар и его духовные собратья выявили в Бретани столько ведьм и колдунов!

С точки зрения истории как науки важным и интересным является следующий вопрос: почему правящая культура была охвачена колдовским наваждением во времена Возрождения и Реформации, а не в мрачный период средневековья?

Трево-Ропер видит причину в том, что духовенство и юристы получали аристотелевское образование; в XVI в. они были рационалистами, верили в мир разума и из показаний обвиняемых делали вывод о реальности сказанного. Доминиканцы, на которых лежит большая ответственность за безумие гонений на ведьм, были бесконечно преданны учению Аристотеля из-за своего духовного учителя — Фомы Аквинского. Они создали манихейскую демонологическую систему, которую отличала внутренняя логика, но которая не была связана с реальной сложностью мира. Между тем неоплатонизм, делая акцент на «естественную» магию и концепцию «природы», указал путь развития истинной науке.

Однако эти аргументы и глобальный взгляд на проблему не могут убедить историка. С одной стороны, признается, что такие последователи Аристотеля, как Нифо, Помпонацци, а в более общем плане падуанцы, не видели в колдовстве дьявольского вмешательства. С другой стороны, даже учитывая скептическое отношение к официальной демонологии таких неоплатонистов, как Агриппа, Кардан, Парацельс, нельзя не видеть в этом доминирующем в эпоху Возрождения культурном течении иррациональной стороны. Неоплатонизм отдавал предпочтение белой магии, астрологии, алхимии, населил мир демонами (не в отрицательном значении этого слова). Однако Св. Августин учит, что все демоны злы, поэтому распространение неоплатонизма среди духовенства привело к тому, что Сатана стал вездесущ и его власть безмерна.

В более широком плане следует ответить на вопрос: не гуманизм ли содействовал тому, что высшее общество было охвачено верой в колдовство и колдовские мессы? Знание древних писателей и книгопечатание способствовали распространению произведений Горация, Овидия, Петрония, Апулея. В них-то и содержались многочисленные описания ведьм, заговоров, колдовских обрядов, вакханалий. Античные произведения, ставшие доступными для образованных людей и которые нередко читались через призму христианских догм, естественно должны были способствовать росту сатанинского наваждения и веры в дьявола на уровне правящей культуры.

Что касается интеллектуального развития образованного слоя общества эпохи Возрождения, то в качестве гипотезы можно привести также такое рассуждение: не увеличился ли разрыв между научной и народной культурами вследствие накопления знаний и распространения литературы? Возможно, что возврат к классической латыни, мифологии, иконографии и греко-римской философии создал обстановку изоляции образованной части общества от того мира, которому язык эрудитов был недоступен. До того времени, когда началось триумфальное распространение науки посредством учебных заведений, письменная культура оставалась хрупкой и изолированной среди мира простонародной устной культуры. Если это так, — а я сторонник этой точки зрения, — то этот фактор может стать еще одной составляющей в ментальности осадного положения, присущей тому времени. Так или иначе, расхождение двух культур усиливало отчуждение и отвращение элиты к непонятному укладу жизни крестьянской массы. Различие порождает агрессивность. В этом смысле можно согласиться с тем, что существует человеческая потребность видеть себя добрым и нормальным, а другого — дурным и ненормальным. Процессы над ведьмами были проявлением самозащиты доминирующей этики.

Поэтому излишне задаваться вопросом, кто несет большую ответственность за охоту на ведьм — светские суды или церковные. И те, и другие, поскольку они защищали общие для них власть, знания, язык. Духовенство и судьи имели одно и то же социальное происхождение и одинаковый образовательный уровень. Это были два опорных столпа христианства. Показателен в этом отношении тот факт, что духовный теоретик демонологии иезуит Дель Рио был сначала гражданским судьей, генеральным прокурором Совета Брабанта. Судьи и богословы, цитируя друг друга, имели такое чувство, будто ведут общую борьбу. Гопкинс, "генеральный контролер ведьм" Эссекса, не старался прикрыть свою деятельность религиозными мотивами. Многие из его жертв принадлежали духовенству, его противниками были ярые пуритане. Однако он был убежден, что служит общественному делу, отводя нависшую угрозу. В общей борьбе с колдовством духовенство было носителем идеологии, а судьи считали, что выполняют святую миссию, и были орудием репрессий. В условиях слияния гражданских и церковных властей государство разыгрывало партию на двух досках, используя при этом язык Церкви. Так, Филипп II в ордонансе, изданном в Брюсселе в 1592 г., в это злосчастное время объявляет войну "великим грехам": колдовству, ведовству, гаданию, внушению и безбожию. Ссылаясь на "духовные каноны" и "гражданские законы", он поручает это дело гражданским судам и епископам. Так, Церковь и Государство объединились в борьбе против вражьей силы — Сатаны, "который погоняет людей словно вьючных лошадей до последнего вздоха, а чтобы они освежились на том свете, им уготованы вечное пекло и горящая сера".

Мы вновь видим свидетельство страха правящей культуры. Носители этого страха пребывали в убеждении, что колдовство завоевывает мир, его злодеяния множатся, сообщество подручных Сатаны непомерно разрастается. Власть, как гражданская, так и церковная, находится в осадном положении. Подтверждений этому несть числа. Приведем некоторые из них, с тем чтобы воссоздать ментальность осадного положения защитников общества. С середины XVI в. по середину XVII в. бытовало мнение многочисленности ведьм. Во время вальдейского процесса в Аррасе инквизиторы объявили, что христианский мир переполнен ведьмами и колдунами (даже некоторые епископы и кардиналы — колдуны), что треть христиан на самом деле замаскированные колдуны. Булла "Стремящиеся…" 1484 г. и "Молот ведьм" приводят другие данные, но предупреждают, что эта опасность растет. Папа пишет: "Недавно до наших ушей дошло и очень нас опечалило известие, что… многие лица того и другого пола (в Германии), забыв о спасении и католической вере, отдали себя в руки демонов как в женском, так и в мужском обличье". Авторы "Молота ведьм" также утверждают, что людское лукавство растет и что Враг "посеял на поле Господа нашего удивительный еретический разврат".

Число таких свидетельств растущего страха резко увеличилось в период с середины XVI в. до середины XVII в. Для Ж.Бодэна быстрое размножение ведьм дано людям в наказание: "Так же, как Бог насылает чуму, войну, голод посредством злых духов, вершащих справедливость, так же он создал колдунов за осквернение имени своего, как это делается сейчас всюду безнаказанно и свободно, так что даже дети искусны в этом".