География инквизиторских костров показывает, что в центральной и южной Италии их не было (хотя процессы над ведьмами проводились и там), что испанская инквизиция, оказывается, была более милосердной, даже в баскской области. В то же время безумие преследований охватило Францию, Нидерланды, Германию и Шотландию. С уверенностью можно сказать, что репрессии особенно активно, велись в горных районах, начавшись в XIV в. в Пиренеях, затем в Альпах и позже перекинулись в Шотландию. Как же объяснить такую связь? Трево-Ропер категоричен по этому поводу: "Центр великих гонений на ведьм в Европе находился в Альпах и прилегающих областях, Юре, Вогезах, а также в Пиренеях в пределах Франции и в Испании. Это утверждение, которое кстати, предполагает взаимосвязь колдовства и движения катар, наводит на ту же мысль, что и сравнение очагов репрессий и военных действий периода религиозных войн. Православный мир не преследовал ведьм, а горные районы (Балканы) есть и там. В суде над вальдейцами Арраса, а также в многочисленных процессах над ведьмами во Франции, Англии, Нидерландах к суду привлекались жители равнин. И что самое главное — жертвами репрессий в основном были крестьяне (за исключением вальдейцев Арраса и некоторых других процессов). Так, в период 1565–1640 гг. подавляющее большинство апелляций в парламент Парижа по приговорам за колдовство пришло из сельской местности и более половины (57 %) по поводу лиц, связанных с землей. Поэтому не следует задерживаться на образе городской колдуньи Испании (Целестины Рохаса) или Италии, которая занимается колдовством ради денег, являясь в основном пособницей увеселений. Одержимые монашки, чьи монастыри находились в городах и которые были предметом шуток во французских хрониках XVII в., тоже остаются за пределами нашего вопроса. Их истерическое поведение, конечно, проливает свет на демонологию церковников, но оно имеет небольшое значение для вопроса об обвинениях в колдовстве, считавшемся в деревнях обычным занятием.

Используя сельскую доминанту колдовства, можно объяснить женевские процессы, которые проводились отнюдь не над жителями самого города. Доказано, что 50 процентов процессов приходится на деревни, находящиеся в подчинении Женевы и составляющие 7 процентов страны. Этот подсчет лишний раз подчеркивает тот факт, что лица, обвиняемые в колдовстве, были в основном деревенского происхождения. Нетрудно догадаться, что они находились на значительно более низком уровне по сравнению с требованиями и моделью мышления городской знати. Иногда, как например в Лабуре, они говорили на другом языке, чем судьи. Это несоответствие имело для горцев самые плачевные последствия (Савойя пользовалась у образованных людей твердой репутацией страны колдунов). Ясно также (и это не будет противоречить сказанному), что гонения были более жесткими в лесных районах, а в более общем плане — в пограничных районах, удаленных от центра (опять же, как в случае Лабура), где утверждающееся абсолютистское государство стремилось сломить сопротивление.

И еще один бесспорный факт: борьба с колдовством охватила как католические, так и протестантские страны. Может быть, в одних странах гонения были более суровыми, чем в других? В. Монтер снизил признанные ранее цифры при подсчете казней в Женеве времен Кальвина и его непосредственных преемников. Местными властями за 60 лет (с 1537 г.) было сожжено на кострах не 150, а 132 человека (с 1537 по 1662 г.), включая в эту цифру число казней по обвинению в порче скота и насылании чумы (процессы проходили в атмосфере паники из-за эпидемий 1545, 1567–1578, 1571 и 1615 гг.). Для юго-запада Германии периода 1560–1670 гг. Е. Мидельфортом составлена таблица соотношения процессов и казней в протестантских и католических землях.[29]

В этой части Европы репрессии были значительно суровее, чем в католических странах. Они усилились еще больше в XVII в., в то время как в протестантских странах наметилось их ослабление. В Эльзасе тоже католические гонения были более жесткими, чем протестантские. Можно также утверждать, что Англия не так жестоко преследовала за колдовство, как Лотарингия или Нидерланды. Но это всего лишь локальные статистики: в Юре католические и протестантские магистраты судили одинаково сурово. Но в католическом Фрибурге власти были более снисходительными, чем в кальвинистском кантоне Вод, что подтверждается следующими цифрами.

В то же время пресвитерианская Шотландия безжалостно свирепствовала против "пособников дьявола", тогда как папское государство не было подвержено колдовскому наваждению, а испанская инквизиция была на удивление умеренной в своих приговорах по этой части. Наконец, как католическая, так и протестантская вера не только имела теоретиков охоты на ведьм (кальвинист Дано, шотландский король Иаков VI — позже Иаков I английский, лютеранин Карпцов), но они оказывали также взаимное влияние: католик Бинцфельд цитирует протестантов Дано и Зрастуса; голландец Ветиус и немец Карпцов ссылаются на Дель Рио и "Молот ведьм"; «Демономания» Бодэна переиздана на латинский голландским кальвинистом.

В социологическом плане в настоящее время нельзя согласиться с мнением Мишле, будто колдунья — это бунтовщица, которую нищета и отчаяние толкали на отрицание церкви и общества. Современные исследования вносят поправки в это скороспелое произведение романтического историка. Так, в Эссексе, хотя обвиненные в колдовстве занимали более скромное социальное положение, чем их жертвы, большинство из них не были сельскими бедняками. Нельзя установить взаимообусловленность между бедностью и колдовством. Известно, что в Юре лица, проходящие по делу о колдовстве, не были бедняками, отщепенцами или заблудшими. Одни из них принадлежали к сословию буржуа Нешателя и Порентрюи. В сельской местности это были выходцы из почтенных семей, жены наместников, владельцев замков, магистратов. Лишь на севере современной Франции дело вальдейцев Арраса, начавшееся в 1459 г., составляет исключение в смысле городского и высокого происхождения обвиняемых. Исследования колдовства в Камбрезисе подтверждают тот факт, что в общем ведьмы были более бедны, чем их жертвы. Но это не означает, что они были самыми бедными в деревне. Исследования, проведенные в княжестве Люксембург, также вносят некоторые поправки: за исключением районов Люксембурга и Битбурга, большинство обвиняемых были бедняками и конфискация их имущества после казни не могла принести большой прибыли. В документах часто говорится: "Нечего было взять по причине бедности казненной". В то же время в Люксембурге и особенно в Битбурге гонениям подвергались бедняки и люди с положением — старосты, богатые суконщики, подьячие. Ни одна социальная прослойка не избежала этой участи. По документам парижского парламента в конце XVI и начале XVII века большинство осужденных за колдовство, подавших апелляцию, было низкого происхождения. Но были и побогаче, судя по размерам штрафа, который они должны были уплатить; они утверждали, что находятся тут, потому что богаты и их добро хотят у них отнять. Эти поправки не позволяют согласиться с упрощенной точкой зрения на причины гонений. Осужденные за колдовство были в основном бедняками. Но среди них было достаточно и таких, кто не был беден и даже, наоборот, был зажиточным. Поэтому нельзя квалифицировать так называемое колдовство как социальный бунт.

Требует также поправки удобная, но поспешная формулировка "охота на ведьм". Учитывая сказанное, женщины составляли большинство жертв репрессий. Но были и мужские жертвы. И распределение жертв по половому признаку, в зависимости от географии, может быть различным. В 1606–1650 гг. в немецких районах Люксембурга за колдовство было привлечено к суду 31 % мужчин и 69 % женщин; в валлонских районах — только 13 % мужчин, а женщин — 87 %. Подсчет по другим областям дает следующие результаты процентного соотношения мужских жертв от общего числа обвиняемых: в епископате Баль — 5 % мужчин, в графстве Намюр и в Эссексе — 8 %, в княжестве Монбельяр — 14 %, в кантоне Зиттен — 18 %, на юго-востоке Германии и в современном французском департаменте Норд — 18 %, в кантоне Нешатель — 19 %, в Женеве и Франш-Контэ — 24 %, в Толедо — 29 %, в Куэнка — 32 %, в кантоне Фрибург — 36 % и в провинции Вод — 42 %. Можно признать средней цифрой мужских жертв 18–20 %, а также то, что в городе число мужских жертв было больше, чем в деревне. Эта статистика верна как для Арраса XVI в., так и для Люксембурга XVII в. Мужчины, таким образом, составили большое количество жертв, однако основным и традиционным контингентом жертв были женщины.