– Нашли Урсина! Нашли Урсина! – кричали мальчишки, увидевшие старого лекаря под охраной царской стражи.

Они побежали по улицам города, желая оповестить всех людей Ура. Каждый предвкушал увидеть казнь царского лекаря. Не часто можно было увидеть такое зрелище. Одно дело – увидеть казнь вора или убийцы, а другое дело – увидеть в ошейнике царского лекаря, человека, который каждый день лечил великого правителя Ларсы и пользовался доверием божественного Рим-Сина.

Когда Шига привел сына к купцу Эйянациру в залог за свой долг, в тростниковой корзинке Абуни лежало несколько глиняных табличек, на которых были образцы тех записей, какие мог потребовать купец, ведя торговлю не только в Уре, но и с купцами соседних городов.

– Ты не сделаешь клейма на моем Абуни, не пошлешь его на тяжкие работы, не будешь его хлестать плеткой, ты мне обещал, – сказал Шига со слезами в голосе. – Не забудь, что я несколько лет учил его в «доме табличек», тратил последнее, чтобы сын стал опорой семьи.

– Все знаю, – ответил сухо Эйянацир. – Ты все твердишь одно и то же, а мне дело нужно. Будет усердным, его минует плеть. А за лень я не поглажу по головке.

Шига покинул дом купца, взяв слово с Абуни, что он не будет лениться. Сын Шиги не плакал, не огорчался, выглядел веселым. Отцу даже показалось, что мальчик доволен. «Он глуп, не понимает, что случилось в нашем доме», – подумал Шига.

Отец не догадался о том, что любопытство побороло и страх, и унижение. Мальчишке было интересно посмотреть богатый дом, где сверкали в солнечных лучах две медные кровати. Абуни никогда не видел таких красивых кроватей, не видел медных кувшинов, бронзовых топориков и деревянных стульев.

«Эйянацир богат и, наверно, жаден. Будет ли он меня кормить? – вдруг подумал Абуни. – Говорят, что все богатые люди очень скаредны. Но если не будет кормить, я не смогу писать. Даже вола кормят, когда приводят в поле пахать».

– Займись делом, – приказал Эйянацир, обращаясь к Абуни. – Пойдем, я дам тебе два ящика, и ты разложишь в них долговые таблички, да так, чтобы потом не искать, а сразу вынуть, как только понадобится. В ящик с красной полосой сложи таблички должников в Уре, а в ящик с синей полосой сложи таблички должников из других городов Ларсы. Когда все сделаешь, возьми табличку сырой глины и запиши мне имена тех, кого я должен потревожить в ближайшие дни, потому что подходит день выплаты.

– А разве уже подошел день выплаты за серебро, взятое моим отцом? – вдруг спросил Абуни, догадавшийся, что, согласно записи, отец должен был вернуть свой долг спустя какое-то время после жатвы, после того когда Хайбани отдал бы ему зерно, а отец смог бы его продать и получить серебро от покупателей. Вот когда надо было вернуть долг.

– Однако ты силен, размышляешь о том, что тебе неведомо, – сказал Эйянацир и тут же оттолкнул мальчика от ящиков и приказал внимательно посмотреть, как нужно укладывать таблички, чтобы не повредить. – Когда подрастешь, тогда поймешь, что золото и серебро, даже медь достаются великим трудом и умением. Если бы у меня не было умения считать и помнить о выгоде, я был бы таким же нищим, как твой отец. И больше не задавай глупых вопросов. Помни, ты не в «доме табличек», здесь нет уммиа, который учил тебя грамоте, а хлыстом я владею сам. Делай все хорошо и послушно!

Абуни не заплакал, но подумал, что лучше бы ему не видеть этих медных кроватей и богатого купца Эйянацира. Он принялся за работу, стараясь ни о чем не думать, чтобы не ошибиться. Мальчик понял, что хозяин не простит ему даже малой оплошности.

До самого вечера Абуни раскладывал таблички и составлял список должников. Страх перед хозяином заставлял его по нескольку раз переписывать список, сверять каждый знак, сделанный тростниковой палочкой. Мальчик проголодался, но не смел просить поесть. Он даже не знал, у кого можно просить еду. Жена Эйянацира, Пушукена, одетая в пестрое платье и увешанная золотыми украшениями, пугала его своим важным видом. К нему то и дело подходили маленькие дети хозяина, голые, пухленькие и веселые. Они все время что-то ели – кто лепешку, кто финики, а самый маленький сосал рыбий хвост. Абуни старался на них не смотреть, вид еды еще больше напоминал ему о голоде. Только в сумерках Пушукена позвала его и дала ячменной похлебки в глиняной миске. Абуни накинулся на эту еду и мигом очистил миску. Он вспомнил заботы своей матери и почувствовал себя одиноким и несчастным.

Спал Абуни во дворе, вблизи кочегарки, где ютились рабы, выполняющие черную работу в литейной хозяина. Рано утром Абуни стал рассматривать устройство литейной. Он увидел три плавильных печи, похожие на громадные ульи. Они стояли на подставках из жженого кирпича и были совершенно черными. Три топки, устроенные в небольшом доме, вели к печам, где уже суетились литейщики. Старый опытный литейщик покрикивал на рабов, которые старательно делали все, что им было приказано. Абуни очень хотелось посмотреть, как плавится медь, но его позвал мальчик-раб и сунул ему миску с жидкой похлебкой. Не успел он поесть, как услышал голос Эйянацира:

– Пошевеливайся, Абуни, скорее принимайся за дело. Прочти письма, полученные от моих заказчиков, и сегодня же напиши ответ. Твое место под этим навесом. Завтра соберешь тростник и сделаешь себе табуретку.

«Изия придет к тебе за медью Иддинсина, покажи ему 15 слитков и пусть выберет шесть хороших, и ты отдай ему: сделай так, чтобы Иддинсин не огорчался…»

Абуни много раз читал и перечитывал это письмо, а потом понял, что не может ответить на него, пока не спросит хозяина: отдал ли он шесть хороших слитков? Но хозяина не было дома, надо было заняться другими письмами. «Ох как это трудно! Может быть, легче таскать кирпичи», – подумал Абуни и почувствовал, что слезы душат его. Абуни вспомнил, как Хайбани рассказывал отцу о своих трех рабах, которые работают на его поле. Он рассказывал о своих заботах, как хорошо он их кормит, как дает им отдохнуть, чтобы они набрались сил. «А я уже на второй день потерял силы от плохой еды, – подумал Абуни, – что же будет дальше? Я побегу ночью домой и расскажу отцу обо всем, скажу, что не могу так жить. Пусть лучше продаст меня в другой дом. Не могу я отвечать на эти письма, не могу так быстро писать, как велит господин. Плохо мне!»

Тростниковый навес, под которым томился Абуни, примыкал к глухой стене в дальнем углу двора. Пользуясь тем, что его никто не видел, мальчик взобрался на крышу и посмотрел, куда выходит эта стена. Она примыкала к дому оружейника, сын которого учился в «доме табличек».

– Я не пропаду! – воскликнул Абуни, спрыгнул вниз и рассмеялся. Он решил писать письмо своему соседу, сыну оружейника, Аннаби.

Абуни забыл о всех своих горестях, воодушевленный мыслью, что можно вызвать Сингамиля. Друг ему поможет. Ведь он добыл хорошие таблички с деловыми письмами. Он заставил его переписывать, не ошибаться. Сингамиль, как Энкиду, поможет ему.

Абуни быстро слепил свежую табличку, подсушил немного и стал писать:

«Я твой сосед, Аннаби. Я переписчик у Эйянацира. Я очень занят, а мне нужен Сингамиль. Позови его и вели подойти к твоему дому и крикнуть меня, я буду ждать под навесом. А навес примыкает к стене рядом с твоим домом. И крыша твоя, будто моя».

Положив свою табличку на крышу дома оружейника, Абуни снова принялся за чтение писем. Его очень встревожило угрожающее письмо Арбитурама: «Почему ты не дал меди Нигананне? К тому же скоро два года, как мы выплатили тебе серебром…»

«Эйянацир хитрый и умный, – подумал Абуни, – а велит мне отвечать на такие письма. Откуда я знаю, что им сказать? Пусть продиктует мне ответ, а я напишу аккуратно и красиво».

В конце дня Эйянацир нашел время ответить заказчикам, намерен ли он выдать обещанную им медь. Абуни все записал, потом составил несколько табличек. Писал он их три дня. Все это время мальчик забыл думать о еде, о доме, только с нетерпением ждал Сингамиля. Он был счастлив, что ему отведен уголок под этим навесом, где он может, при случае, встретить Сингамиля.