– В таком случае у академика Хамата тоже юношеский максимализм? – с улыбочкой поинтересовался Илиодор, вызвав в Архиносквене бурю возмущения:

– Что вы тычете мне этим своим Хаматом? Да, был степняк Илиодор с братьями, ставший первым Златоградским Императором и завоевавший все Поречье и южные земли, вплоть до Теплого моря, но ведь не в одиночку же! За ним шли НАРОДЫ! А кто идет за вами? Я уверен, человечеству не нужна магия, и вы пытаетесь восстановить мир, который в обывателе вызывает дрожь ужаса и омерзения.

– Вы, батюшка, палку-то не перегибайте! – возмущенно ткнул кулаки в бока черт. – Ежели я вам лично неприятен, то так и скажите, а всю мою семью вот так вот освинячивать незачем!

– Вот! – всплеснул руками архимаг. – Яркий пример того, что вы пытаетесь вернуть людям. И это, я вам замечу, самый миролюбивый образчик прошлого!

– Кто прошлое?! – выпучил глаза черт, но Илиодор как бы невзначай задвинул его за спину:

– На мой взгляд, очень мало шансов вернуть миру родственников Пантерия, – заявил он сладеньким голосом, – их сон так глубок, что это скорее смерть. Люди – единственные существа на сегодняшний день, которые способны получить какую-либо выгоду от магии. Представьте: два урожая на полях и сказочные дворцы, возникающие по мановению руки – разве это в вас не будит… э-э… энтузиазма?

Глаза Архиносквена азартно сверкнули. Несмотря на возраст, энтузиазма в нем было хоть отбавляй. Он бы, наверно, в пляс пошел, кабы перед ним был не чернокнижник, а свой брат колдун. Пантерий, стоявший с поникшими плечами за спиной Илиодора, вдруг заревел дурным голосом и, ткнувшись кудлатой головой в бок златоградца, шумно высморкался:

– Один я, как есть сирота! Мамки нет, папки нет, тетки с дядьками все дры-ы-ыхнут!

Спорщики осеклись, а он полез на колени к Архиносквену и, моча слезами его бороду, принялся откровенничать:

– Проклятая моя душа, пропащая совсем! Отчего, думаете, я по свету мыкаюсь в одиночестве, во всяком непотребном виде? – Он задрал рубаху и с презрением оттянул детский жирок на животе. – Думаете, я завсегда вот такой был? Да я, между прочим, принц наследный, у меня демоны в роду были! А потом, дернул черт, поцапался с Пречистой Девой, и понеслась карусель! – Пантерий притиснулся к Архиносквену, заглядывая в глаза: – Было это в жуткие времена, нечисть дохла, как чесоточные клещи в серной ванне.

У меня привычно побежали по телу мурашки, как только я услышала его задушевный тон, хоть и думала сейчас о вещах куда более жутких, чем все фантазии Пантерия. А тот не унимался, заговорщицки проникновенно шепча. Илиодор и Архиносквен склонили головы, вслушиваясь.

– Это вы вот говорите «позаснула», словно на бочок прилег и мирно захрапел, а вот хрена вам столового на блюде! Волками выли, визгом визжали, волосы на голове стояли, как рога, руками не прижмешь! В озеро сунешься – нет водяного, в лес зайдешь – пропал леший. Навкам, Проказе, Моровой деве рад был, как родным сестрам, верите? И тут вдруг случай – проигрался мне один молодчик в пух и перья, знаете, как оно бывает, зашел в постоялый двор, кружку-другую выпил, загулял, сел поиграть в карты, а на другой день и кошель вывернут, и штаны твои сосед примеряет. – Пантерий покосился на Илиодора, видимо припомнив свой последний выигрыш. – Одни в таком разе в тоску впадают, а этот рубаху на груди рванул и говорит: «Играю на свою душу!» По тем временам предложение смелое, желающих много было, и я не отказался. Раздали карты, парень глянул и побледнел, а я ему так серьезно, чтобы сразу понял – «Смотри ж теперь, придет срок – приду», – и, довольный, на улицу. А там – ОНА, стоит, осуждающе глядит и говорит, дескать, даже не думай. Я говорю: а кто ты такая? Я не я буду, если свое не возьму! Она головой качнула, говорит: ты сказал. Глаза по-козьи сузила, ну, думаю, быть беде. Должник мой еще долго по свету гулял, я сам чуть не помер, ожидаючи, когда срок придет, уж ползал еле-еле, и вдруг как локтем кто в бок толкнул – пора! Я в ту пору и сам обморочный был, чую – далеко, но ползу, на когтях, на зубах, где крысой прошмыгну, где котом перепрыгну. Время поджимает, а я чуть не визжу от страха – боюсь не успеть. Добежал до Ведьминого Лога, смотрю – дом, а в дому покойник. Вокруг нашего брата видимо-невидимо, и все одичалые, рвут друг друга, в окна ломятся, в трубу лезут. Я смекнул, ага, не одному мне он в должники записался! Каждый хочет вырвать себе кус. Смотрю: бегут две девчушки, на заложного покойника[12] глянуть, а при этом слепенькие, что вокруг них творится – не видят.

Пантерий тяжело вздохнул, видимо вспоминая те времена, когда людям дано было не только видеть нечисть, но и дрожать перед ней в ужасе. Воспоминания оказались чересчур тоскливыми, он скис и скомкал конец рассказа: – Перекинулся я котом и давай тереться об их ноги, только не сообразил, дурак, что как только они меня в дом внесли, так и вцепились в четыре руки, дескать, не трогай каку, нехорошо, нельзя! Я от тоски так об пол лбом шарахнулся, что чувств лишился, а как очнулся, так и стало, по словам Пречистой Девы, – сделался я не я. Вон какая пакость получилась, а ведь был принц.

Он потянул на себя Архиносквенову мантию, желая с чувством обсморкать и ее, но опомнившийся маг не дал, ссадив великовозрастного дитятю с колен, несколько неуверенно прокомментировав:

– Врун ты, братец.

– С каких это щей я врун? – поднял на него красные от рева глаза Пантерий. – Или вы, батюшка, и существование Пречистой Девы отрицаете?

Предстоятель открыл возмущенно рот, Илиодор, напротив, сделал губы трубочкой, дескать, его это не касается, он вообще насвистывает, но тут над болотами горько-тоскливо завыл волк, и мы забыли о спорах.

Я поднялась со своего бревнышка и всмотрелась в даль. Сразу за реденькими кустами начиналось болото. Кочки, поросшие свежей Травой, изумрудно зеленели, золото заходящего солнца плавилось в лужицах, небо над болотом было бездонно высоко, и в нем носились быстрокрылые птицы, склевывая повылезший по причине теплого дня болотный гнус. Все как всегда и совсем не страшно. Только каждая жилка в теле звенела, не веря красивой и безмятежной картинке.

Я обхватила себя руками и, набравшись мужества, произнесла вслух то, что решила про себя еще вчера:

– Пойду я прибью эту гадину.

– Я с тобой, – тут же вырос у правого плеча Илиодор.

– Не надо мне твоих спектаклей!

Он хмыкнул и, достав из-за пазухи кулек изюма, заглянул в него с таким видом, словно ожидал обнаружить внутри все тайны мироздания.

– Я обязательно помогу вам, – запоздало спохватился Архиносквен, а черт стукнул себя кулаком в грудь, выражая решимость биться с Фроськой, даже несмотря на то что хитрое Илиодорово заклятие на версту его не подпустит к Чучелкиной могилке.

– Я бы советовал вам заняться более насущными делами, – поднял со значением бровь златоградец и, ссыпав в рот горсть изюма, сначала сладко зажмурился, а потом беззаботно отправился убивать Фроську. Я метнулась к архимагу:

– Дядя Архиносквен, если вы собрались сейчас вызывать других колдунов, то, может, не надо?

– Да что ты, Маришечка, – очень ненатурально попробовал отмахнуться от меня предстоятель, но я от досады чуть не боднула его в живот:

– Я знаю, что вы это можете, и он, – я покосилась на Илиодора, – знает. Не нравится мне все это. А вдруг это ловушка?

Архиносквен хотел было и дальше сюсюкать со мной как с ребенком, но, заглянув в мои глаза, посерьезнел, нахмурился и даже губу закусил, задумавшись:

– Знаешь, Мариша, меня самого господин Илиодор настораживает. Ландольфы вообще всегда были люди… к-хм, – он кашлянул, – с причудами. И число это настораживает. Двенадцать магов, двенадцать резонаторов… Невольно дрожь по телу пробегает.

– Вы думаете, он вас?! – Я почувствовала, что у меня подгибаются ноги, но предстоятель обнял меня за плечи, успокаивающе похлопав, и улыбнулся:

– Нет, двенадцать – это даже для него чересчур. Три, четыре – я бы еще поверил, но дюжина… это нереально.