– А ежели она уж и мне начала глаза отводить? – борясь с неповоротливым языком, спрашивал Васек.

– А о таком ты даже думать не смей! – горячилась Марта, но на всякий случай Митяю тоже велела смотреть в оба. – Давай, Митенька, ты у нас тоже простой породы, так что гляди, гадину эту высматривай. А то она разбираться не будет, прихлопнет как мух – и все дела.

– Вот спасибо вам, тетя Марта, – прохрипел Митяй и покосился на замшелую корягу, – дух бы перевести, а то мы уж вон до самых Горелок добежали!

Марта покосилась на заплесневелый лужок и покачала головой.

– Поганое местечко, нехорошее, – и вдруг, прислушавшись к шуму леса, встрепенулась. – Та-ак, отдыхайте, я быстро.

Тотчас с неба упала рядом с Митяем на корягу хищная неясыть, а с кочки на кочку запрыгала длинноносая ворона, шумно хлопая крыльями и простуженно каркая.

Илиодор представлял себе выслеживание и поимку опасных преступников как-то иначе, по-книжному солидно и достойно, что ли. Во всяком случае, без этой сутолоки и гама. Когда Муська второй раз прогнала мимо него длиннохвостого хорька, до него наконец дошло, что этот бедлам неспроста, а вокруг него гоняют одного из приспешников разыскиваемой ведьмы. Вот тогда он и заорал в азарте:

– Хватай его, Муська!

Мимо него пробежала, рискуя угодить под копыта идущих по тракту битюгов, Ланка Лапоткова, и он кинулся вслед за ней, досадуя, что вот уж в который раз он кидается в лес безоружным, в то время как в сундуке ржавеет себе без дела дорогой матушкин подарок – кремневый пистоля. А сейчас на поясе ни черта нет, кроме четырехгранного стилета, который, конечно, опасен в кабацкой драке, но против дубины, например, выглядит просто жалко. «Интересно, – подумал Илиодор, прыгая через широкую канаву вслед за Муськой и Ланкой, – а у них есть дубины?»

Митруха, шельмец, тоже перепрыгнул через канаву и вломился в лес с таким видом, словно в одиночку собирался повязать всю банду.

– А ну вернись домой, щас уши откручу! – попробовал выкинуть его обратно Илиодор, испугавшись за ребенка.

Но пострел не только вывернулся у него из рук, но и припустил так резво, что златоградец только диву дался. Его красная, по уговору даренная Илиодором рубаха мелькала то здесь, то там. Он еще попробовал какое-то время гнаться за пареньком, но вскоре понял, что тот попросту водит его по кругу, как леший, и если так продолжится дальше, то он заблудится, выдохнется и падет, как загнанная лошадь.

– Эй! – закричал он, остановившись. – Есть тут кто-нибудь? Муська! – Потом задумался и более робко поинтересовался: – Госпожа Лана!

Оглядевшись, он обнаружил, что ломать кусты вовсе не обязательно, вокруг имелось множество тропинок, надо просто выбрать, по какой идти. И, как человек разумный, Илиодор выбрал самую широкую, на которой и столкнулся через пару шагов нос к носу с Мытным.

– Не замай! – взревел Селуян, видя, как разгоряченный Серьга собирается сделать из одного златоградца двоих. Сабля сверкнула перед самым носом Илиодора.

– Однако ж этак вы спор раньше времени выиграете, – укорил он Мытного.

– Гроссмейстерша где? – выкрикнул вместо извинения Адриан.

– А мне почем знать? Вы ж ее охраняете! – не удержавшись, съязвил Илиодор.

И тут на весь лес заблажила та, о коей шла речь.

– Там! – бросился, не разбирая дороги, Серьга, а Илиодор удивился тому, как быстро грозные выкрики гроссмейстерши перешли в простой поросячий визг. И златоградец, прикрыв голову полой куртки, чтобы ветки не выхлестнули глаза, побежал на крик, недоумевая: режут ее там, что ли?

Ланка теперь визжала не переставая, и чем дальше, тем сильнее. Покачав головой, оттого что слишком часто с ним происходит одно и то же, Илиодор покрепче уперся в землю, раскинув руки, и зажмурил глаза. И точно угадал – через миг сшибившись с неуемной девицей.

– А-а! – заорала она, глядя ему в лицо пустыми глазами.

Илиодор хотел было выдать какую-нибудь шутку, но тут на тропу со стоном осела черемуха, и он, увидев здоровенного медведя, сам едва не завизжал, как гроссмейстерша. Когда он успел вскочить с Ланой на плече и кинуться прочь – Илиодор так потом и не мог вспомнить, но при этом он смог обогнать и Мытного, и обоих его охранников.

– Врассыпную! – подал умную мысль Селуян, и они порскнули в разные стороны, как стая воробьев.

– Заломаю!!! – прорычал им вслед Медведь, тряся осины.

И тут, на беду оборотня, на тропу выскочил Митруха, оглядел зверя презрительно и с ехидцей поинтересовался:

– А такого ты видел? – напыжился, сгорбился и поднялся от земли даже не медведем, а этаким медвечудищем – белым, огромным и страшным.

– Мама! – съежился оборотень и во все лопатки кинулся прочь, швырнув на всякий случай в черта изувеченной осиной.

– Эй! А бороться? – обиделся черт, только никто его уже не слышал. Он растерянно огляделся вокруг и начал шумно втягивать ноздрями воздух, сам себе жалуясь на то, что работа у него не чертячья, а собачья.

Фроська ж меж тем все пела и пела, и, повинуясь ее голосу, шевелились могильные холмы на полянке, оживало забытое кладбище.

– Вставайте, вставайте! – требовательно вздымала она руки к небу, и земля стонала. Стонали мертвецы, прикрываясь костлявыми руками хоть и от закатного, но злого солнца. – Вставайте! – визжала Фроська.

И Митяй сползал по коряге, тыча пальцами вокруг.

– Эта… эта…

– Эх, утопи меня болотник! – не веря собственным глазам, сползал за Митьком по коряге царек.

Августа и Рогнеда шипели, приседая около молодцев, требуя указать им на ведьму. Да только Фроську ни тот ни другой не видели, поскольку стояла она на другом конце полянки, и только эхо доносило ее визгливый голос, путая ведьм еще больше.

– Где ты, покажись! – не выдержала Рогнеда.

Августа ткнула ее в бок, да было поздно, поскольку Фроська, услыхав их, захохотала.

– Ну, теперь держись, – расстроенно хлопнула себя по ляжкам носатая архиведьма, а Рогнеда, поняв свою ошибку, испуганно забормотала:

– Лес-батюшка, земля-матушка, помогите, защитите. Лес-батюшка, земля-матушка, помогите, защитите.

Августа, напротив, присев прямо на землю, закрыла глаза и, словно перед детской зыбкой, затянула колыбельную.

– Чего они? – испуганно пополз Митяй, боясь даже взглянуть на лужок, где натужно, через силу из могил поднимались мертвецы.

Васек кривился от боли, но, поняв, что с саблей, раненный, не управится, поймал за штаны Кожемяку.

– Куда, дурень? На тебе саблю, хотя нет, сломаешь, медведище! Вон выверни ту березку – кажись, еле сидит – и бей всех, кто подойдет.

– Всех? – не понял перепуганный Митяй, заставив разбойника тяжело вздохнуть.

– Вот по виду ты парень – просто загляденье, но рот тебе лучше не раскрывать.

Митяй пристыженно замолк и, повиснув на березе, сумел-таки вывернуть ее из земли. Взял ее покрепче и стиснул зубы, чтобы не клацали от страха. На далеких, но отлично видимых хуторках собаки завыли, да забеспокоились лошади на дороге. Люди вертели головами, не понимая в чем дело, а по лужку шли, покачиваясь, мертвецы.

Ефросинья стояла, закрыв глаза, и чувствовала то, о чем раньше читала только в книгах, будто каждый из поднятых ею мертвецов стал частью и продолжением ее. Она смотрела их пустыми глазницами, слышала их давно сгнившими ушами. И в воображении ее мелькали одна за другой возможности расправы над двумя старухами, пока в какой-то момент она не поняла, что попросту засыпает вместе со своими мертвецами под колыбельную носатой грымзы.

– Ах ты! – взвизгнула она, обиженная, и ближайший к Августе мертвец вскинул заржавленный меч.

Но тотчас ноги его опутала трава, а из леса хлынула волна разнообразного зверья. Мыши, белки, лисицы, куницы так яростно вгрызлись в умертвие, что от него вмиг осталась одна труха.

– А лечить их потом, чтобы чуму не разнесли, кто будет? – буркнула Августа, отвлекаясь от колыбельной.