– Если же муж упьется допьяна в кабаке, да тут и уснет, где пил, останется без присмотра, ведь народу-то много, не он один, за каждым не уследишь. И в своем перепое изгрязнит на себе одежду, утеряет колпак или шапку. Если же были деньги в мошне или кошельке – их вытащат, а ножи заберут – будет ему и укор, и позор, и ущерб от чрезмерного пьянства. А если домой пойдет, да не доберется, пуще прежнего пострадает: снимут с него и одежду всю, все отберут, что при себе имел, не оставят даже сорочки.

– Вот ему бы и читал, пернатый, – буркнула я, пытаясь лапой выбить из головы назойливую птицу.

Илиодор, напившись рассола, пустыми глазами уставился на черта, и тот, как тяжелобольному, медленно растягивая слова и плавно поводя руками, объяснил:

– Я Митруха, это твоя кошка. Купил. Мы друзья, мы в Малгороде.

– Я… – сипло выдавил из себя Илиодор, и Митруха недоверчиво на него воззрился:

– Хозяин, не может быть, чтобы все было так плохо.

Илиодор сглотнул и отчего-то басом продолжил:

– Я с девкой какой-то… – и сделал руками хватательные движения, но, заметив, что на него с интересом смотрят ребенок и, возможно несовершеннолетняя, кошка, смутился, потер нос и, смело отбросив одеяло, обнаружил, что раздет. Не знаю, что щелкнуло в его голове, но он вдруг радостно, как в бане, заявил:

– Бася, – и задумался, пытаясь вспомнить, что же было дальше.

– Докатились, хозяин, – осуждающе качая головой, взглянул на всех Митруха.

Я сделала честные глаза, Пантерий, перекинув через плечо полотенце, бухнул на табурет лохань с теплой водой. Потом глянул на просвет склянку с дорогим розовым маслом и, словно от себя оторвав, капнул в воду две капли, третью скаредно прижав пальцем, задумался, глядя на грязный, обкусанный ноготь, благоухающий заморским парфюмом, и потер себя этим пальцем за ушами.

– Вы, хозяин, зря покойниц с утра поминаете. Присосется, упырище, и житья от нее не будет.

– Да я… ничего, просто к слову пришлось. – Илиодор привычно макнул пальцы в плошку с мылом и неожиданно задумался, зачем он это сделал? Мыться с похмелья совершенно не хотелось, но Пантерий всем видом дал понять, что не даст поганить чистое полотенце, и буркнул:

– Когда просто к слову, тогда с карманами, полными золота, домой не возвращаются.

– Какое золото?! – уставился на мальчугана Илиодор, проследил за его выразительным взглядом и не поверил собственным глазам.

Суконная куртка, грязная до каменного состояния, валялась в углу, завязанная в мертвые узлы, однако таким манером, что было сразу видно – кто-то пьяный пытался на скорую руку соорудить из нее подобие походного мешка. Хотя и без особого успеха, поскольку брошенная на пол куртка бесстыдно рассыпала все свое содержимое. Странные монеты червонного золота с гербами неведомых стран, словно змеиные языки, торчали изо всех дыр. Они были грязны и воняли тиной, словно их выкапывали прямо из болотной жижи.

– Зря вы, хозяин, ее обокрали. Теперь житья не даст, так и будет всю дорогу хвостом волочиться.

– Бася? – снова тупо переспросил Илиодор.

Я поскребла когтями по столу, поскольку меня эти разговоры уже начинали нервировать.

Это был бабушкин запасной план.

– Если застукает тебя, ты – Бася. Пришла за золотом, – наставляла бабуля.

И тут же, как ножом по сердцу, из своего угла подала голос противная сестрица:

– Бася! Да ты – ведьма?!

Я закрыла глаза, быстро сосчитав до тысячи, но все равно не успокоилась. Мне и в голову не могло прийти, что эта нечисть, этот банник, Митрыч, который жил не одну сотню лет на Лисьем хуторе, оказывая ведьмам различные услуги, – такой пустобрех! И считала, что, вырвавшись из рук златоградца, снова могу ходить с гордо поднятой головой. Однако стоило Ланке сунуть нос на Лисий хутор, как по ее зубастой улыбке я поняла, что моя жизнь кончена.

– Бася! – радостно раскинула она руки, удивительно точно копируя златоградца.

Вот поэтому я и терзала стол когтями, намекая, что пора бы черту и о деле поговорить. А дело было такое, что бабка назначила нам с сестрой по телохранителю. Ланке достался боярин, а мне – Илиодор.

– И чтоб в одиночку даже до ветра не ходили, – сурово пристукивала она сухим пальцем по столу. – Кончились хиханьки, чую, пока эта змея подколодная всех не перебьет – не успокоится.

– Как же мы ее ловить-то будем, если ты нас так пугаешь, бабушка?

– Резво будете ловить, – отрезала бабуля, – вон вам, целого чиновника Разбойного приказа даю, – и она с сомнением посмотрела на осоловевшего Мытного, – хотя с ведьмами у него не очень получается. Ну да, может, волколаков сыщет. Там же целый медведь.

– Да, – умно покивала головой Ланка, – медведь – это не иголка.

Я побегала по двору, сжимая руки в кулаки, но так и не нашла причины, по которой не должна ехать с Илиодором. Сколько я ни фантазировала, столько мне казалось, что бабка меня враз раскусит. А раскусив, сотрет златоградца в порошок и свиньям скормит за растление любимых внучек. «Значит, не буду думать о нем вовсе, – решилась я наконец, настраивая себя на деловой лад, – в конце концов, что важнее: Фроська, которая моей смерти хочет, или какой-то там златоградец? – И, чувствуя как ноги становятся мягкими, я взвыла: – У-у, губосос!»

– …а еще вы с Адрианом Якимовичем об заклад побились, что изловите банду Фроськи Подаренковой раньше него.

– Я?! – сделал удивленное лицо златоградец, до этого придирчиво выбиравший, какую из двух абсолютно похожих друг на дружку батистовых рубашек ему на себя натянуть. – А велик заклад?

– А десять тысяч кладней,– важно заявил Пантерий закашлявшемуся Илиодору, сгреб все золото, что лежало в углу, и, сунув в руки тощий кошелек, осуждающе покачал головой: – Азартный вы человек, хозяин, что кушать-то в дороге станем? Это ж вы все до последней медяшки втюхали в свое пари.

Илиодор неверяще сунул нос в кошель, хищно блестевший голодной шелковой изнанкой: в нем не было даже соринок.

– От, – важно поднял палец черт и тут же спрятал руку за спину, тихо недобрым словом помянув нашу бабулю, от которой и он начал перенимать вредные привычки.

Илиодор так и смотрел завороженно на груду уплывающего мимо рук богатства вплоть до того момента, пока Ким Емельянович не захлопнул перед его носом тяжелую дверцу сейфа. Этот сейф был специально сработан и заклят от воров еще в ту пору, когда существовала Академия Магов, а потому стоил существенно дороже того золота, что мог в себя поместить.

– Ну-с, господа, – пожал он руки обоим спорщикам, – удачи.

Вид у златоградца был такой, словно он только что схоронил родственника. А я подумала: «Вот мерзкий тип. Так убивается из-за денег. Ведь накануне он гораздо больше потерял – меня». И, словно услышав мои мысли, Илиодор спросил у Митрухи, который, как он полагал, знает все местные байки, легенды и сплетни:

– А скажи-ка, малой, не могло ли такого случиться, что ваша Бася была ведьмой?

Я снова зажмурилась, быстро считая, безошибочно угадав в гомоне толпы мерзенький смешок сестрицы:

– Бася! Да ты – ведьма?!

– У-у! – застонала я отчаянно, а оба моих спутника покосились на меня.

– Чего-то сегодня Муська не в духе. Слушай, а как же это чудище, которое ее схватило?

– Не знаю, – пожал плечами Митруха, – домой она ничего не приносила. Может, прикопала где. Кошки ведь они запасливые. Не хуже собак.

Илиодор скептически улыбнулся, поощрительно потрепав Пантерия по шевелюре, но тут к нему как раз подвели коня по кличке Бес, выданного щедрой рукой Мытного во временное пользование златоградцу. Илиодор лишь глянул в его мутные, налитые кровью глаза, так с первого взгляда и понял, что дружбы между ними не получится. Бес относился к той породе коней, которые родились в княжеской конюшне и, с рождения питаясь отборным овсом под присмотром десятка влюбленных в них конюхов, грезят заливными лугами, свободой и целыми табунами кобылиц. Считая, что единственным препятствием на пути к их счастью являются назойливые людишки.