Комков стоял на остановке. Автобус номер шесть, «мерседес» турецкой сборки, все никак не хотел за ним приезжать. Маршрутные «газели», помигивая поворотниками, подруливали, торопливо высаживали пассажиров и уносились прочь. Андрей поднял воротник своей потертой кожаной куртки: ветер был холодный. Ему было хорошо. Его не расстраивали ни пасмурный серый день, ни грязная снежная жижа, летящая из-под колес автомобилей, ни этот вечно опаздывающий «шестой» автобус. Он с интересом поглядывал на симпатичных особ противоположного пола не старше тридцати. У Комкова было радостное ощущение школьника на каникулах. Отпуск – это те же каникулы. Еще целых три недели он будет с удовольствием валять дурака: умеренно потреблять спиртное с друзьями-товарищами и хулиганить девчонок. Красота!

…В госпитале они с Симоновым провалялись две недели, отъедая бока на казенных харчах и наконец-то вволю выспавшись. После госпиталя их дважды вызывали к генералу и допрашивали с пристрастием, задавая всякие коварные вопросы. Но, убедившись, что версии и лейтенанта, и снайпера хорошо согласованны и ничего нового они уже не скажут, от них отстали, еще раз настрого предупредив о «неразглашении». К этому времени бригаду вывели на отдых к месту постоянной дислокации, и Черняк выгнал их в очередные отпуска, пообещав потом «спустить шкуру». Отпускные и боевые дали – о чудо! – почти не измотав нервов. И два солдата ненадолго почувствовали себя наследниками богатого американского дядюшки. Это дело они отметили уже на вокзале, нарезавшись так, что еле погрузились в купе. К счастью, вместе они ехали только сутки и пропить все деньги просто физически не успели. На одной из занесенных снегом железнодорожных станций их пути разошлись: Комков сошел с поезда и на дребезжащем автобусе поехал навещать матушку, а Симонов продолжил путь в направлении столицы, поскольку жил в Подмосковье.

У матери, в маленькой деревушке из пяти дворов, Андрей пробыл четыре дня.

За прошедший с момента последней встречи год мать изменилась. В глазах появилась пугающая усталость. Резче стали морщины. Больше седины в волосах.

– Приехал, – сказала она, увидав входящего сына. – Как знала – пирогов напекла. Мой руки и марш за стол.

Выросшая в военной семье, мать не переносила «телячьих» нежностей. И вообще нрав имела суровый.

Они пообедали, хлопнули по маленькой ядреного деревенского самогона.

– Когда женишься, оболтус? – спросила мать. – Старший в Афгане без следа сгинул. Ты с войны не вылезаешь. Внуков мне, старухе, когда ждать? Доживу ай нет?

– Ну какая женитьба, мам, – сказал Андрей. – Куда я жену-то приведу? В малосемейку, что тетя Майя оставила, или сюда?

– А чем мой дом плох? – вскинулась мать. – Крыша не течет. Тепло, просторно. И сад хороший. И земли хватит, чтобы руки приложить. Чего не жить-то?

Андрей хмыкнул. Ага, затащи какую-нибудь девчонку сюда в глушь, к коровам. Щазз. Словно прочитав его мысли, мать покачала головой:

– Нынешние-то девки не те… Зачем пахать, лучше в городе порхать. По дискотекам. Я в молодые годы с Егорушкой по гарнизонам моталась, вас двоих вынянчила…

Андрей с отсутствующим видом рассматривал черно-белое фото деда на стене. Фотографии отца рядом не было. Для мамы отец до сих пор был жив… Никто в семье не знал, где и как он сгинул. Все прятала сухая формулировка: пропал без вести, выполняя задание командования.

– Мертвым его не видели, – сказала тогда мать. – Значит, вернется…

Андрей не знал, откуда она это взяла, но мать твердо верила, что держать в доме на видном месте фото любимого человека – к разлуке. Поэтому фотографии отца были только в старом семейном альбоме, который Андрей с некоторых пор не любил рассматривать: он напоминал о близких людях, которых уже нет.

Дед в парадной летной форме блестел белозубой улыбкой. На груди орден Ленина и боевое Красное Знамя. Это был его последний снимок. Через четыре месяца МиГ-15 капитана Комкова был сбит на взлете американским F-86 «Сейбр». Воевать дед начал еще в Отечественную, одержав первую победу летом 1943 года под Курском. Войну закончил, имея на своем счету девять сбитых немецких самолетов, к которым в Корее добавил еще трех американцев.

Когда-то в детстве романтика рыцарских поединков в небе покорила Комкова. Он зачитывался воспоминаниями Кожедуба и Ворожейкина. Представлял себя в кабине Яка или «лавочкина». Но с летной карьерой у него не сложилось, и сейчас, положа руку на сердце, Андрей не жалел об этом. Не то чтобы его перестало манить небо, просто иногда, глядя на прикованные к земле из-за отсутствия топлива МиГи, он понимал: сидел бы сейчас где-нибудь и хлестал с тоски спирт вместо полетов…

«Летал» он только за компьютерным столом, в «Ил-2. Забытые сражения». Когда приезжал в отпуск. То есть редко. Начал кампанию под Ленинградом на Ла-5, да так и застрял вылета после десятого.

– А все равно жениться надо. Ну и пусть вертихвостка попадется, лишь бы ребенка родила. А я уж как-нибудь сама его на ноги поставлю…

– Мам, ты то помирать собираешься, то малыша нянчить, – сказал Андрей и тут же пожалел о своей грубости.

Мать ловко и деловито отвесила ему подзатыльник:

– Коли будет чего ради жить, не скоро меня закопаете-то.

Андрей почесал затылок – рука у мамы была тяжелая – и торопливо сказал:

– Ну извини, мам, ляпнул сдуру… Ты еще и меня переживешь.

– Тьфу, дурак, не дай бог. – Мать подумала, не огреть ли сына еще разок, но вместо этого плеснула ему в рюмку еще первача.

– Выпей вот, а то несешь с похмелья невесть что…

Андрей проглотил ядовитую жидкость как лекарство. Мать верно подметила: их «ударные» сутки с Олегом давали о себе знать.

– Лезь на печку, воин, отсыпайся, – сказала мать. – Дела завтра будешь делать.

Следующие дни Андрей «делал дела», требующие мужских рук. Мать с видимым удовольствием играла роль сурового старшины. Комков рад-радешенек был, что на дворе зима, иначе бы дел было раз в десять больше. Вечерами они с матерью пили густой душистый чай с ватрушками или блинами, говорили ни о чем, рассматривали старые альбомы с пожелтевшими от времени фотографиями. Привечали соседей, собравшихся поглядеть на Егорова сына и порасспросить о злой кавказской войне. В общем, все как обычно. Так было каждый раз, когда Андрей приезжал сюда в отпуск.

В последний вечер мать опять извлекла из схрона бутыль с сизым самогоном. И, конечно, снова завела речь о женитьбе.

– Найди себе хорошую девушку, Андрюш. Ну, пожалуйста, как мать прошу. Последний ты из рода остался. Не шутки ведь! Хватит кол-то свой для потехи чесать!

– Мам! – Андрей чувствовал себя виноватым: мать была права, но… Не получается у него пока. Некогда. То училище, то война… Как ее, «по заказу», хорошую-то найдешь? Через службу знакомств?

– Чего «мам»? – Мать лихо опрокинула рюмку самогона, захрустела соленым огурцом. – Возраст у тебя сейчас кобелиный, но семью-то строить надо! Кто после тебя Родину защищать будет?.. То-то!

Они помолчали. Мать вздохнула и принялась убирать со стола грязную посуду.

– Автобус завтра рано пройдет, вставать до света надо. Так что ложись давай. Погостил у старухи, помог – хватит… Я тут тебе гостинец соберу, пирожков там в дорогу, варенье-соленье.

– Мам, ну куда мне, с того года еще стоит! – Андрей мысленно представил себе огромную неподъемную сумку, которую ему придется завтра тащить полтора километра до шоссе.

– Борьке отдашь, коли самому не надо.

Борька Скворцов – одноклассник и старинный приятель Комкова, с которым они жили в одном доме, – был для матери примером серьезного семейного мужчины. Ну как же: двое детей, тихая денежная работа в банке. Не то что сын-вояка.

– А жену себе найди! Слышишь?

– Слышу, – вяло отозвался Андрей.

Он умылся на ночь, не торопясь переоделся ко сну. Забрался на печку, под одеяло. Тело, натруженное за день, приятно ныло. Мать приглушила свет ночника, чтобы не мешать сыну. Андрей вдруг почувствовал себя маленьким мальчиком. Ему было хорошо, уютно.