Тут-то и вступили в игру самолеты. Сбросив сразу несколько огненных шаров, они воздвигли между троицей и границей стену взрывов. Графиня резко направила ковер вверх, в него ударила теплая волна. Прапорщик и сама колдунья удержались, а вот Лавочкин упал.
Ему повезло. Он свалился в глубокий сугроб и почти не ушибся. Так, затылком приложился. К тому же в сумерках и дыму никто не заметил, что свалился пассажир. Даже Колины спутники.
Страхолюдлих на всех парах ворвалась в воздушное пространство суверенного Наменлоса. Погоня прекратилась.
– Хельгуленочек, ты просто Чкалов какой-то, – выразил восторг Дубовых. – Правда, рядовой?.. Э, а где рядовой?!
Филипп Кирхофф не представлял, с чего начать завоевание сердец вальденрайхской публики. Беглый поп-кумир сидел в трактире, распивая с лютнистом Ларсом и его приятелем Дрюкераем пиво. Уже на второй день от Филиппа нельзя было добиться ничего, кроме бессвязных жалоб на кончину таланта.
Потерявший типографию журналист переживал из-за пожара и оплакивал карьеру газетчика. Пил угрюмо, тупо, много.
Ларс, слегка отошедший от «артистических ломок», уже не трясся по вечерам, хотя петь хотелось ужасно. Он-то и предложил устроить маленький пробный концерт для ремесленников и купцов.
– Давайте найдем удобное местечко. Кирхофф споет, я сыграю. Ты, Дрюкерай, скажешь приветственное слово. Ты же хоть и погорелая, но знаменитость!
Идея была встречена на ура. Перехватив инициативу, бывший газетчик составил план действий. Площадку для выступления отыскали быстро – пригодилось старое лобное место. Казней все равно не было несколько лет. Журналист раздобыл бумаги, написал объявления.
Филипп залез в неприкосновенный запас: продал жемчужину, потратил немного мелочи на шляющихся на улице пацанов. Велел им бегать по городу и зазывать людей на концерт.
Вечером следующего дня, в назначенный час, на площади собралось немало горожан. Началось выступление.
На помост вышел Дрюкерай:
– Добрый вечер, дорогие любители песен! Сегодня у нас в гостях музыкальный король Дриттенкенихрайха, золотой голос Пикельбурга, соловей иностранной песни… Встречайте, Филипп Кирхофф!
Публика зааплодировала. Певец появился в ярком цветастом наряде, сшитом из множества лоскутков. На голове Филиппа покоилась аляповатая шапочка, увенчанная тремя павлиньими перьями.
– Пугало какое-то, – зашептались зрители.
– Здравствуй, Стольноштадт! – выкрикнул Филипп. – Не вижу ваших рук.
Люди недоуменно уставились на ладони. Кое-кто нерешительно помахал певцу, мол, не волнуйся, руки на месте, это у тебя с глазами непорядок.
– А народ-то у вас не пуганный настоящим зрелищем, – прошептал Кирхофф Дрюкераю.
– Варвары, – ответил бывший газетчик, двигаясь к авансцене.
– Друзья! В Дриттенкенихрайхе сейчас, увы, война. Но тамошняя публика любит хорошую музыку, и ей страшно… – Самодеятельный конферансье закашлялся. – Ей страшно нравится наш гость! Давайте перед концертом я задам Филиппу несколько вопросов. От вашего, как говорится, лица.
– Валяй! – донеслось откуда-то сзади.
Это был голос кузнеца, простого, но очень сильного мужика.
– Тогда сразу вопрос. Как вы достигли такой бешеной популярности?
Кирхофф сделал скромное лицо героя:
– Секрет прост: ежедневная работа, любовь к зрителю и неслабые денежные вливания. А поначалу я пел везде: на концертах, на днях рождения, на свадьбах и даже на похоронах.
– Как интересно, – наигранно поразился Дрюкерай. – Можно поподробнее?
– Ну, вот похороны. Мы поем, слушателям нравится. А у нас в народе как? Если нравится, то наливают. Одна, две, а потом: «Что это у нас виновник торжества не подпевает? Что мы как мертвые? Оп! Оп!..»
– Да, дорогие друзья, – газетчик-погорелец обратился к присутствующим, – тяжела работа музыкантов. А представляете, каково им наутро?
Народ сочувственно повздыхал.
Дрюкерай продолжил публичное интервью:
– Скажите, Филипп, а бывали ли какие-нибудь смешные случаи на выступлениях?
– Ну, не знаю… Вот штаны у меня однажды упали. Я исполнял песню о том, что человек держит в руках собственную судьбу, а тесемка развязалась, и такой неприятный конфуз получился…
– Да, интересная у вас, артистов, жизнь. Веселая, – оценил Дрюкерай. – Я вот тоже шутки люблю. Бывает, отмочу что-нибудь этакое – и все заулыбались.
– Да с тобой уже все порядком заулыбались! – крикнул кузнец. – Пусть уж поет, раз приехал.
– И то верно, – стушевался газетчик. – Нашему гостю аккомпанирует Ларс, лютнист-виртуоз!
Дрюкерай уступил место музыканту. Ларс начал наигрывать вступление.
Кирхофф развел руки в стороны. Публика притихла.
– Вообще-то, когда я так делаю, зал обычно хлопает и кричит: «Ах, это Филипп!»
– Не сегодня, приятель, – буркнул кузнец. – Хотя лучше бы я уже действительно хлопнул чего-нибудь крепкого, чем торчать на этом концерте.
«Совершенно мертвый зал», – подумал Кирхофф и запел:
Зайка я, ты волк, и точка.
Ручка я, ты чан кипяточка.
Шейка я, ты гильотинка.
Бойня моя, я скотинка.
Ты меня бьешь, обзываешь,
Жрать не даешь, не ласкаешь,
Режешь меня, нож втыкая.
На фиг любовь мне такая?
Я не знал, что любовь может быть так жестока,
А сердце таким одиноким, я не знал…
Слушатели жиденько поаплодировали. Филипп обескураженно смотрел на публику. И верно – варвары. Эта песня три года завоевывала симпатии на любых дритенкенихрайхских концертах.
Собравшись с мыслями, Кирхофф решил обратиться к беспроигрышному варианту – исполнить что-нибудь народное:
Секс да секс кругом.
Путь в бордель лежит.
А в борделе том
помирал мужик:
– …А жене скажи,
что в степи замерз
и любовь свою
всю с собой унес!
– Ладно, гость иноземный, – вновь раздался голос кузнеца. – Поешь неплохо, только с репертуарчиком тебе ох как не свезло.
Люди пошли по домам.
Стоя на сцене, Кирхофф невольно слышал отзывы публики.
– Да, не барон Николас, конечно, но пусть поет…
Филипп аж рот раскрыл.
В народе еще жила память о сногсшибательных серенадах Коли Лавочкина, адресованных первой красавице Стольноштадта – несравненной Занне Знойненлибен.
Дрюкерай поспешил сойти с помоста, но тут его поймали за локоть. Газетчик дернулся, но не освободился. Глянул, кто же это такой цепкий.
Остановивший его человек был одет в серый длиннополый плащ. Голова незнакомца пряталась под большим капюшоном.
– А вам, собственно, что?.. – начал спрашивать журналист, но тут человек слегка приподнял край капюшона, и Дрюкерай обмер.
Перед ним был Дункельонкель собственной персоной.
– Веди в тихое место. И музыкантишку позови, – прошелестел одними губами владыка Черного королевства, и газетчик отлично услышал, хотя толпа галдела неимоверно.
Прихватив Ларса, Дрюкерай отвел его и Дункельонкеля в свою каморку.
Глава Доцланда сразу заговорил о деле:
– Вы оба отлично мне послужили. Когда я завоюю это королевство, вы ощутите, насколько я вас ценю. Сейчас же мне нужно быть уверенным: существует Молот Ведьм, или нас хотят пустить по ложному следу?
– Ваше величество, – дрожащим голосом обратился к Дункельонкелю лютнист. – Я несколько дней находился возле барона Николаса и ведьмы Грюне. Я постоянно подслушивал их беседы. Грюне и барон не были знакомы. Николас не догадывался, с кем имеет дело, пока ведьма не рассказала ему о Молоте. Она – очень скрытная дамочка. Пока не появился Николас (а, как выяснилось, она ждала именно его), я и представить не мог, что прибившаяся к нам с Филиппом девушка – хранительница некоего магического артефакта. Вместе с тем у меня ни разу не возникло чувства, будто она лжет барону. С ним она была мила, открыта и не старалась о чем-либо умалчивать.
