На другой же день У Сун приоделся и направился прямо к старухе. Стоявшая у дверной занавески Цзиньлянь, едва приметив его, опрометью бросилась к себе в комнату. У Сун отдернул занавеску и вошел в дом.

– Мамаша Ван дома? — спросил он.

Старуха просеивала на мельнице муку.

– Кто это там меня, старую, зовет? — поспешно выходя, бормотала она, а увидев У Суна, поклонилась.

– С благополучным возвращением домой, брат У Второй! Давно ли пожаловал? — спросила она.

– Высочайшее помилование получил, только вчера вернулся, — отвечал У Сун. — Задал я вам, мамаша, с домом хлопот. Ладно, в другой раз отблагодарю.

– А ты, брат, здорово возмужал, — продолжала Ван и захихикала. — И усами, и бородой оброс, а ростом-то вымахал! Хорош! И вежливости в чужих краях обучился.

Она предложила гостю присаживаться и подала свежезаваренного чаю.

– У меня к вам, мамаша, дело есть, — заговорил У Сун.

– Говори, брат, что у тебя такое.

– Симэнь Цин, мне говорили, умер, а невестку мою к тебе отправили, у тебя проживает. Может, она не думает замуж выходить, тогда другое дело. А если собирается, я бы взял ее. У меня племянница выросла. Посмотреть за ней надо да жениха подыскать. Одна семья — один кошелек. Спорее жить бы стало. Чем мы хуже людей!

Старуха замялась.

– Невестка твоя, верно, пока у меня, — наконец, проговорила она, когда он пообещал щедро ее отблагодарить.

– Обожди, я с ней поговорю, узнаю, что она думает.

Цзиньлянь за занавеской услыхала о намерении У Суна, и в ней вновь заговорила прежняя страсть. Тем более за это время У Сун еще больше возмужал, пополнел и стал куда разговорчивее, чем раньше. «Может, назначено мне вернуться в прежний дом, может, судьба нас свела», — подумала она и, не дожидаясь пока позовет старуха, вышла к У Суну и отвесила поклон.

– Раз вы, деверек, пожелали взять меня в дом для присмотра за Инъэр, я с удовольствием пойду, — сказала она. — Выдадим Инъэр замуж и заживем одной семьей.

– Вот тут дело-то какое! — вмешалась Ван. — Хозяйка требует за нее сто лянов серебра, не меньше.

– Отчего так много? — удивился У Сун.

– Столько, говорит, господин Симэнь в нее денег вбухал, что ее из серебра отлить хватило бы.

– Ну ладно! — согласился У Сун. — Раз я невестку в дом беру, можно и сотню выложить. А тебя, мамаша, я как сваху пятью лянами награжу.

Услыхав такое, старая Ван даже обмочилась от радости.

– Как ты, брат, разбираешься что к чему, а! — повторяла она. — Вот что значит повидать озера да реки! Настоящий мужчина!

Цзиньлянь удалилась к себе в комнату, заварила густого с орехами чаю и обеими руками поднесла чашку У Суну.

– Хозяйка меня торопит, — заметила старуха. — К ней ведь наперебой сватаются и все чиновные господа. Только в цене задержка. Кто раньше сварит, тот первым и съест. Для судьбы и дали нипочем — она веревкой привязана. Смотри, не досталась бы кому другому.

– Если желаете меня взять, не медлите, деверек, — поддержала ее Цзиньлянь.

– Я завтра же и принесу серебро, а потом вечером невестку в дом приглашу.

Старой Ван все еще не верилось, что У Сун такие деньги отвалит, но согласие она дала.

На другой день открыл У Сун сундук, достал сто лянов, которые вручил ему Ши Энь для начальника крепости Лю Гао, отсчитал еще пять лянов мелочью и направился к свахе.

Серебро взвесили на безмене и разложили на столе. У старухи в глазах зарябило. Ничего она не сказала, а про себя подумала: «И Чэнь Цзинцзи сто лянов обещал, да жди, когда он из столицы привезет. Раз дают, бери. От добра добра не ищут. Он и пять лянов добавил».

Она торопливо убрала серебро, а сама все рассыпалась в благодарностях.

– Вот что значит брат У Второй знает толк! — твердила она. — Жизнь человек понимает и в людях разбирается!

– Ну, мамаша, серебро ты получила, сказал У Сун, — теперь можно и невесту взять.

– А к чему же, брат, так спешить! — удивилась старуха. — Или потешные огни пускать будут — никак вечера не дождешься, а? Обожди. Вот отдам хозяйке серебро, тогда и возьмешь. Нынче, брат, шапка на тебе блистает, удалой жених счастье предвкушает.

Не терпелось У Суну, на месте не мог сидеть, а старуха, знай себе, подшучивала. Проводив У Суна, она прикинула в уме: «А ведь хозяйка велела мне забрать ее из дому, но никакой цены не назначила. Дам ей лянов двадцать, а остальное заначу. Говорят, и с нечистой силы выкуп бери, если только ее поймать удастся».

Ван отправилась к Юэнян, где и вручила ей двадцать лянов за Цзиньлянь.

– Кто же ее взял? — спросила Юэнян.

– Бегал заяц по горе, да вернулся к своей норе, — отвечала старуха. — Деверь взял. Из того же котла кормиться будет.

Услыхала это Юэнян и про себя пожалела. Ведь она знала, что встреча кровных врагов до добра не доведет.

– Найдет Цзиньлянь смерть от руки своего деверя, — говорила она Мэн Юйлоу. — Он человека убьет и глазом не моргнет. Нет, от него пощады не жди.

Однако не будем говорить, как сокрушалась Юэнян, а перейдем к старой Ван.

Отдав Юэнян серебро, она после обеда велела Ван Чао перенести к У Суну сундуки и стол Цзиньлянь. У Сун тем временем прибрал комнату. На столе стояли вино, мясные блюда и закуски.

Под вечер старуха привела Цзиньлянь. Та сняла траур, сделала себе высокую прическу и оделась в красное платье. Лицо ее прикрывала вуаль. Женщины вошли в гостиную, где ярко горели свечи. Прямо перед ними на почетном месте стояла дщица покойного У Чжи. Подозрение невольно закралось им в душу. Ощущение было такое, будто кто-то схватил за волосы, на крюк поддел за живое. Тут У Сун наказал Инъэр запереть ворота и заднюю дверь.

– Ну, я пошла, брат, — предвидя недоброе, проговорила старуха. — Дом без присмотра оставила.

– Проходи, мамаша, винца выпьем, — пригласил У Сун и велел Инъэр подавать закуски. Вскоре появилось и подогретое вино. У Сун пригласил обеих женщин к столу, сам же безо всяких церемоний знай подливал себе, пока не осушил чарок пять.

– Я выпила достаточно, брат, — проговорила старуха, видя, как лихо опрокидывает чарку за чаркой хозяин. — Отпусти старуху. Я вам мешать не буду.

– Брось, мамаша, ерунду городить! — оборвал ее У Сун. — Мне с тобой еще надо будет поговорить.

Тут он со свистом выхватил из-под полы меч. Был тот длиною в два чи, с толстым ребром и тонким лезвием. Волосы у богатыря встали дыбом, страшные вытаращенные глаза округлились.

– Не волнуйся, старуха! — говорил он, а сам пробовал, хорошо ли наточен меч. — Исстари так повелось: раз появился должник, значит есть и ростовщик. Совершено насилие — ищи насильника. И довольно прикидываться, будто знать не знаешь, ведать не ведаешь. Ты с братом расправилась. Его гибель на твоей совести лежит.

– Ты пьян, брат У, — взмолилась старуха. — А время уже позднее, и мечом играть тут не место.

– Брось ерунду городить, старуха! — оборвал ее У Сун. — Я смерти не боюсь. Погоди, вот потаскуху допрошу, потом с тобой рассчитаюсь. Только пошевелись у меня, старая свинья! Мечом пудовалым полосну, сука! — Он обернулся к Цзиньлянь. — Говори, потаскуха, как брата погубила! Правду выложишь, пощажу.

– А я тут при чем, деверек?! — проговорила Цзиньлянь. — Не в холодном котле бобы трещат. Ваш брат от сердечной боли умер. Я не виновата.

Не успела она договорить, как У Сун с силой вонзил меч в стол, левой рукой схватил ее за волосы, правой уперся в грудь и толкнул ногой стол. С грохотом опрокинулся уставленный блюдами и чарами стол. По полу разлетелись черепки. У Сун без труда приподнял Цзиньлянь, перетащил ее через опрокинутый стол и бросил перед дщицей покойного брата.

Увидала старая Ван, что дела плохи, бросилась было к двери, но дверь оказалась запертой. У Сун тотчас же настиг ее, прижал к полу и связал ей поясом руки и ноги. Она скорчилась, точно обезьяна, подносящая плоды. Как она ни старалась выпутаться, у нее ничего не вышло.

– Начальник! — кричала она. — Не сердись на старуху. Это невестка твоя сотворила. Я тут ни при чем.