Юэнян приказала зятю опуститься перед ней на колени.

– Будешь каяться? — допрашивала она.

Однако Цзинцзи не только не встал на колени, но держался непринужденно, как ни в чем не бывало, даже голову приподнял.

Тому свидетельством романс:

И тут Юэнян, а вместе с нею Сюээ, жена Лайсина, жена Лайчжао — Шпилька, Чжунцю, Сяоюй, Сючунь и остальные повалили Цзинцзи и принялись избивать палками и вальками. К ним подошла и Симэнь Старшая, жена Цзинцзи, но не встала на защиту мужа. Тогда Цзинцзи, не зная, как избавиться от женщин, снял штаны и предстал пред ними нагим. Ошеломленные женщины побросали палки и разбежались кто куда.

Негодование и стыд охватили Юэнян.

– Эх ты, ублюдок бесстыжий! — заругалась она.

Цзинцзи промолчал, а про себя подумал: «А ловко я сообразил. Иначе мне живым не выбраться». Он вскочил на ноги, подобрал штаны и убежал в переднюю половину дома. Юэнян велела слуге пойти за ним следом и сказать, чтобы сдавал счета приказчику Фу.

Цзинцзи и сам, конечно, понимал, что тут ему больше делать нечего. Собрав вещи и постель, ни с кем не простившись, он со злостью покинул дом Симэнь Цина и направился прямо к дяде Чжану.

Да,

Услыхала Пань Цзиньлянь, что Цзинцзи выгнали из дома, и затосковала, загрустила пуще прежнего.

И вот однажды, помня совет Сюээ, Юэнян велела позвать старуху Ван.

С тех пор как сын старухи, Ван Чао, воротился с купцами с верховьев реки Хуай, она бросила чайную торговлю. Дело в том, что Ван Чао украл у проводника сто лянов серебра, и они зажили по-другому: купили двух ослов, установили жернова да сита и заработала у них мельница.

Как узнала старая Ван, что ее зовут в дом Симэнь Цина, тотчас же приоделась и пошла.

– Давно тебя не видала, сынок, — обратилась к Дайаню старуха, когда они вышли из дому. — У тебя и прическа появилась. Женился?

– Нет еще.

– Кому ж я понадобилась, когда батюшки-то не стало? — спрашивала Ван. — Уж не матушка ли Пятая сыночка ожидает, меня в повивальные бабки просит?

– Есть когда матушке Пятой ребенком обзаводиться! — отвечал слуга. — Ей бы только с зятем путаться! Вот хозяйка и просит тебя, мамаша, продать ее.

– О Небо, помилуйте! — воскликнула старуха. — Подумать только! А я что говорила! Умрет хозяин, эта потаскуха вдовой жить не станет. Собаку ничем не отучишь — все будет дерьмо подбирать. Ишь, какой фортель выкинула! Эта она, стало быть, с мужем хозяйкиной дочки спуталась, да? А его-то как зовут?

– Чэнь Цзинцзи.

– Помню, помню. В прошлом году я к батюшке насчет Хэ Девятого просить ходила. Батюшки тогда дома не было. Так эта потаскуха проклятая меня даже к себе не позвала. Ломанной иголки не подала. Служанку крикнула. Та мне чашку слитого чаю вынесла. С тем и ушла. Небось, мечтала два века в богатом доме наслаждаться, ан и ей пришел срок. Вот коварная блудница! Так-то и чужого человека не встречают. А кто, как не я тебя на путь истинный направила, за порядочного человека просватала.

– Тут они с зятем такой скандал устроили, что матушка сознание потеряла, — продолжал Дайань. — Они бы доконали хозяйку. Но зятя уже выгнали. Теперь и до нее черед дошел.

– Ее ведь тогда в паланкине доставляли, — заметила Ван. — Надо будет опять паланкин нанять. Потом у нее, кажется, есть сундуки и корзины с добром. И их надо будет ей вернуть.

– Само собой! — поддержал слуга. — Но об этом вы уж с матушкой говорите.

Так с разговором добрались они до ворот дома Симэнь Цина и направились прямо в покои Юэнян.

Ван приветствовала хозяйку поклоном и села. Служанка подала ей чаю.

– Не стала бы тебя беспокоить, мамаша, да дело у меня есть, — начала Юэнян и рассказала про Пань Цзиньлянь. — Как пришла смутьянка, так смутьянкой и уйдет. С кем, говорят, дело начинал, с тем надо и кончать. Попрошу тебя, возьми с собой. Хочешь — сватай, а хочешь — отпусти на все четыре стороны. Пусть сама себе пропитание ищет. С кончиной мужа за столькими в доме не углядишь. Оно, конечно, покойник, не тем будь помянут, столько в нее денег вбухал, что с лихвой хватило бы такую, как она, из серебра отлить. Ну, если просватаешь, деньги мне принеси. Панихиду заказать сгодятся — и то дело.

– Вам, сударыня, эти деньги не в диковинку, ясно, — вставила Ван. — Вам зло изгнать, от греха избавиться, вот главное. Все поняла. Сделаю, как вы прикажите. — Старуха помолчала немного и продолжала. — А ведь нынче как раз и день счастливый. Сегодня и возьму. Да! Вот что. У нее ведь сундуки и корзины с добром были. Ее в паланкине несли. Надо будет паланкин нанять.

– Сундук, ладно, отдам, — согласилась Юэнян. — А паланкина никакого не нужно. И без него обойдется.

– Матушка не в духе нынче, — заметила Сяоюй. — Потому так и говорит. Надо будет нанять, когда до дела дойдет. А то соседи из окон глазеть будут. На смех подымут.

Юэнян промолчала. Служанке Сючунь велено было позвать Цзиньлянь.

Увидев в покоях хозяйки мамашу Ван, Цзиньлянь удивилась и после приветствия села.

– Собирайся-ка да побыстрее! — Без лишних слов сказала ей старуха. — Матушка вон распорядилась взять тебя и нынче же.

– Только мужа схоронили и уж ни с того ни с сего гонят? — недоумевала Цзиньлянь. — В чем, скажите, я провинилась, что дурного сделала?

– Нечего нам голову-то морочить! — одернула ее старуха. — Не притворяйся, будто знать не знаешь и ведать не ведаешь. Змея знает, зачем логово роет. Ты отлично понимаешь, что творила, Цзиньлянь, так что довольно тебе дурочкой-то прикидываться. Хватит лукавить. Такое злодейство все равно на лице написано. И прекрати пререкаться. Меня краснобайством не удивишь. Нечего переливать из пустого в порожнее. Как веревочке ни виться, а кончику быть. Первой та решетина загнивает, какая из-под стрехи вылезает. Как за деревом тень, так за человеком слава. Никакая муха не влезет в яйцо, ежели будет оно цело. Для тебя любовник меда слаще. Я ушлю тебя куда подальше.