Цзинцзи захихикал и достал из рукава лян серебра.

– Вот тебе на чай, мамаша, — сказал он. — Возьми! Потом еще отблагодарю.

У тетушки Сюэ при виде серебра даже зрачки расширились.

– Дорогой мой зятюшка! — говорила она. — У вас самого, небось, с деньгами туговато. Меня вы только отблагодарите, а я вот что попрошу. В конце прошлого года заложила я у вас две пары цветастых подушек. Год выходит, и с процентами с меня, наверно, восемь цяней причитается. Вот вы подушки-то мне бы и вернули, а?

– Это пустяк! — заверил ее Цзинцзи. — Завтра же разыщу и принесу.

Тетушка Сюэ пригласила гостя во внутреннюю комнату, где находилась Чуньмэй, а невестке Цзинь Старшей велела готовить закуски.

– Я пойду сладкого к чаю возьму, — сказала она и пошла купить кувшин вина, мяса, маринованной рыбы и прочей снеди, чтобы угостить Чуньмэй и Цзинцзи.

– А ты хорош, зятюшка! — воскликнула Чуньмэй, завидев Цзинцзи. — Палач! Вот ты кто! Это ты завел нас с матушкой в тупик. Ты опозорил. Из-за тебя нас в доме возненавидели. Ты все наделал!

– Сестрица, дорогая! — уговаривал ее Цзинцзи. — Раз тебя держать перестали, значит и мне недолго оставаться. Рыба стремится, где глубже, а человек — где лучше. Попроси как следует мамашу Сюэ, чтобы за хорошего человека посватала. Мне еще тяжелей! Квашеному луку не видать широко поля. Мне в Восточную столицу к отцу собираться придется. С ним буду совет держать. А как ворочусь, разведусь с женой. Только прежде вытребую сундуки с добром, которые у них на хранение были поставлены.

Едва они успели поговорить, как появилась с покупками тетушка Сюэ и стала накрывать стол.

Чуньмэй и Цзинцзи сели рядом, выпивали и вели беседу. Две чарки за компанию с ними осушила и хозяйка. Так, слово за слово, завели разговор про У Юэнян.

– Какая она жестокая! — сокрушалась Сюэ. — Такую красавицу продает, и даже ни одежонки, ни шпилек, ни колец не смей взять. Неужели не совестно? Хотя бы о чести дома подумала. Как, мол, она новому хозяину покажется. Да еще прежнюю цену заламывает. А возьми вон чистую воду, перелей из чашки в чашку, и то, как ни говори, замутится. До чего ж скупа! Спасибо, Сяоюй пожалела. Дала кое-какие вещи забрать. А то ведь на люди-то не в чем выйти.

Когда они захмелели, тетушка Сюэ велела невестке Цзинь Старшей унести ребенка и оставила их в комнате одних.

Да,

После недолгих утех они простились. Нелегко им было расставаться, но тетушка Сюэ, опасаясь, как бы Юэнян не подослала слугу, торопилась выпроводить Цзинцзи. Он сел на осла и поехал домой.

Не прошло и двух дней, как он пожаловал опять. Чуньмэй он поднес два расшитых золотом платка и две пары шаровар, а тетушке Сюэ вернул ее подушки и дал на вино серебра.

Только они с Чуньмэй сели за стол, как заявился посланный хозяйкой Лайань.

– Что ж ты не отдаешь горничную, а? — торопил он Сюэ.

У ворот он заметил привязанного осла и по возвращении наябедничал Юэнян.

– А там, оказывается, и ваш зятюшка обретается, — проболтался он.

Гнев охватил Юэнян. Одного за другим посылала она слуг за свахой Сюэ, пока та не пришла, наконец, к ней.

– Взяла негодницу, рабское отродье, а теперь нынче да завтра? — укоряла ее Юэнян. — Почему ты ее до сих пор держишь, а? Или логово приготовила? Любовника заманиваешь? Денежки на ней нажить решила, да? Не хочешь продавать, верни ее мне сейчас же! Я мамашу Фэн попрошу. И твоей ноги чтобы у меня больше не было!

Выслушала ее обвинения тетушка Сюэ и пустила в ход все свое неистощимое красноречие. На то она и была сваха!

– О Небо, помилуйте! — запричитала она. — Напрасно вы на меня такой поклеп возводите, матушка! Да неужто я буду от себя счастье отгонять, а? Вы же, почтенная моя благодетельница, мне дело поручили. Так неужели я нарочно ее у себя держу? Да я вчера троим, наверно, сватала. Не берут — и все тут. Вы ведь, матушка, прежнюю цену запрашиваете, вам шестнадцать лянов отдай, а я сваха. Где мне такие деньги добыть?

– Слуга доложил, будто у тебя Чэнь с девкой пировал, — продолжала Юэнян.

– Ну и ну! — всплеснув руками, воскликнула Сюэ. — Чего не хватало! Так это ж совсем дело другое. Я еще в конце прошлого года заложила у вас на Львиной две пары подушек. Деньги я вернула, вот зятюшка и привозил мне подушки. Я пригласила было чаю попить, а он отказался. Тороплюсь, говорит, сел на осла и домой. Когда это он у меня пировал?! Ишь какой на язык проворный слуга-то ваш, матушка! Чего ведь нагородил!

Многословные заверения свахи заставили Юэнян умолкнуть.

– Я одного опасаюсь, — заключила она после долгой паузы, — как бы этот молодой человек не выкинул еще какую-нибудь штуку. С его прытью всего можно ожидать.

– Я ведь, матушка, не трехгодовалый ребенок! — продолжала оправдываться Сюэ. — Что ж я, не понимаю что ли! Могла ли я вас ослушаться, когда вы мне так строго наказали, матушка! Нет, он у меня долго не засиживался, когда подушки привез. Я говорю, даже от чаю отказался. Когда ему было с барышней видеться! Вам бы, матушка, лучше сперва разузнать, как было дело, а потом уж меня обвинять. Если же правду говорить, то я вам должна сообщить. Столичный воевода господин Чжоу намерен ее взять для продления рода, но дает только двенадцать лянов. Может, если согласится на тринадцать, уступить, а? Его сиятельство, скажу я вам, раньше бывали у вас на пирах и видали барышню. Она петь умеет и собой хороша. Вот почему и дает столько. А ведь она не девица. Другие таких денег не выложат.

Тут тетушка Сюэ и Юэнян окончательно договорились о цене.

На другой день утром сваха велела Чуньмэй собраться и принарядиться. Ее высокую прическу-тучу обильно украшали цветы из перьев зимородка и жемчуг. Одета она была в красную атласную кофту и голубую атласную юбку, на ногах красовались изящные туфельки с острыми-преострыми слегка загнутыми кверху носками. К дому начальника Чуньмэй несли в паланкине.

Увидел начальник румяную и нежную, стройную и красивую в изящных туфельках Чуньмэй и, довольный, что она так похорошела, выложил свахе слиток в пятьдесят лянов серебра.

Дома тетушка Сюэ отбила от слитка тринадцать лянов и отнесла их Юэнян.

– А это мне его сиятельство поднесли, — сказала она, показывая на серебро. — А вы, матушка, со мной не поделитесь?

Юэнян ничего не оставалось, как отвесить ей пять цяней. В итоге тетушка Сюэ прикарманила от этого сватовства тридцать семь с половиной лянов серебра. Вот так девять свах из десяти и наживают деньги.

Но перейдем к Чэнь Цзинцзи. Как узнал он, что Чуньмэй продана, не по себе ему стало. Тем более раздражало его то, что нельзя было пройти к Цзиньлянь. Юэнян под вечер обходила сама дом с фонарем и крепко-накрепко запирала ворота, а Цзиньлянь она вообще перестала замечать.

И вот однажды, когда хозяйка перед сном заперла внутренние ворота, Цзинцзи буквально рвал и метал, не зная на ком зло сорвать.

– Я в ваш дом зятем вошел, так что нечего меня нахлебником считать! — обрушился он на жену, Симэнь Старшую, обзывая ее шлюхой и потаскухой. — Сколько твой папаша забрал у меня золота и серебра, а? Сколько у вас моих корзин и сундуков с добром стоит?! Ты — моя жена. Вместо того чтобы чтить мужа и поддерживать, ты заявляешь, будто я вас объедаю, за ваш счет ем-пью. Не даром мне ваши хлеба достались!

Выслушивая ругань мужа, Симэнь Старшая только плакала.

Двадцать седьмого дня в одиннадцатой луне справляли рождение Мэн Юйлоу.

Она с самыми добрыми намерениями наказала Чуньхуну отнести в лавку вина, закусок и сладостей, желая угостить Цзинцзи и приказчика Фу, но ее удержала Юэнян.