В покоях Цзиньлянь оказалась У Юэнян. Ничего не подозревая, Цзинцзи вошел в калитку.
– Ты дома, моя дорогая? – громко спросил он.
Едва заслышав голос Цзинцзи, Цзиньлянь бросилась к двери и, отдернув занавес, сделала знак рукой.
– Кто, думаю, пожаловал, а это ты зятюшка, – воскликнула она и, чтобы рассеять сомнения Юэнян, продолжала. – Жену, говоришь, ищешь? Она только что здесь была. Наверно, у беседки цветы рвет.
Цзинцзи заметил сидевшую у нее в комнате Юэнян и, сунув потихоньку веер в рукав Цзиньлянь, удалился.
– Зачем это зять Чэнь к тебе приходил? – спросила Юэнян.
– Падчерицу ищет, – отвечала Цзиньлянь. – Я ему в саду посмотреть велела.
Так ей удалось обмануть Юэнян. Немного погодя Юэнян пошла к себе, а Цзиньлянь достала из рукава подарок. Когда она развернула, то увидела белый шелковый веер с планками из пятнистого бамбука. На нем был изображен зеленый камыш, среди которого текла речушка. Картину дополнял романс на мотив «Цветок нарцисса»:
Лиловые планки бамбука средь белого шелка,
Камыш изумрудный искусною вышит иголкой.
Точеный серебряный кант, золотая резьба –
Полезна вещица, к тому же совсем не груба.
В дни знойного лета поможет навеять прохладу –
Подальше от глаз посторонних держать ее надо,
Чтоб не приглянулась иному воришке она.
Пусть веер тебя овевает, когда ты одна.
Прочитав этот романс, Цзиньлянь с приходом вечера, когда взошла луна, поспешила угостить горничных вином и отпустила. Когда Чуньмэй и Цюцзюй улеглись спать в отдельной комнате на кане, Цзиньлянь полуоткрыла в спальне окно и зажгла высокие светильники. Потом она разобрала постель и, завершив омовение, проследовала в беседку среди чайных роз, где стала ждать условленной встречи с Цзинцзи.
Жена Цзинцзи, надобно сказать, находилась в тот вечер в дальних покоях, куда ее пригласила Юэнян послушать проповедь монахини Ван. Поэтому Цзинцзи поднес горничной Юаньсяо платок и попросил постеречь дом.
– А я к матушке Пятой пойду, – объяснил он. – Меня играть в шашки пригласили. Как придет хозяйка, дай знать, ладно?
Юаньсяо согласилась, и Цзинцзи отправился в сад. Освещаемые луною цветы отбрасывали тени. Приближаясь к шатру чайных роз, он издали увидел, как Цзиньлянь сняла головные украшения и распустила волосы-тучи. На ней были светло-коричневая шелковая кофта и бирюзовая узорная юбка. Ножки ее обтягивали прозрачные шелковые чулки. Когда она вышла из обвитого розами шатра, к ней бросился Цзинцзи и обнял ее.
– Фу, негодный! Как напугал! – вскликнула она. – Хорошо, это я. Со мной можно. Я прощу. А еще кто? Тоже так бы стал? Небось смелости не хватило бы.
Цзинцзи был навеселе.
– А я знал, что это ты, – засмеялся он. – Ну а если по ошибке и обнял бы Хуннян, ничего страшного не случилось бы.
И они снова заключили друг дружку в объятия, а потом, взявшись за руки, направились к дому.
Свечи и лампы ярко освещали спальню. На столе были расставлены вино и закуски. Они заперли садовую калитку, уселись рядышком и принялись пировать.
– А жена знает, где ты? – спросила Цзиньлянь.
– Она в дальних покоях проповедь слушает, – отвечал Цзинцзи. – Я предупредил Юаньсяо, чтобы крикнула. Сказал, что приглашен в шашки играть.
Они долго пировали, шутили и смеялись. Меж ними царило полное согласие.
Как говорят, за чаем сговариваются, а за вином сходятся. Сами того не заметили, как живительный напиток растекся по жилам и на щеках зардели персика алые цветы. Они льнули друг к дружке и сливались в поцелуях. Потом, прикрыв светильник, легли, чтобы отдаться утехам. Она обняла его, а он шептал: «дорогая!».
Цзиньлянь запела на мотив «Шестая госпожа»:
Ты сорвал одеяла парчовый лоскут.
Как ты ловок в игре, озорник-потаскун!
Белу ножку поднял мне на полном скаку…
Вся измята прическа, пучок на боку.
Цзинцзи, улучив момент, ответил ей романсом на тот же мотив:
Мы сойдемся с тобой не на четверть часа.
Сам я молод, а юность творит чудеса.
И твоя расцветет пышным цветом краса.
И нас любовь необъятная, как небеса.
Едва завершили игру тучки и дождя, как услыхали голос Юаньсяо у калитки.
– Матушка вернулась, – предупредила горничная.
Цзинцзи торопливо оделся и вышел.
Да,
Шмель и мотылек вспорхнут на свет
И скроются в цветах, запутав след.
Пань Цзиньлянь, надобно сказать, располагала тремя комнатами наверху. В средней приносились жертвы изображению Будды, а в боковых грудами лежали лекарственные травы и благовония.
После того свидания Цзиньлянь и Цзинцзи стали настолько близки, будто их склеили. Не проходило дня, чтобы они не улучали случая побыть вместе. И надо же было тому приключиться! Как-то после утреннего туалета Цзиньлянь поднялась наверх воскурить благовония перед бодхисаттвой Гуаньинь. В это время туда же с ключами пожаловал Цзинцзи, чтобы взять лекарственных трав и благовоний. Они встретились лицом к лицу. Цзиньлянь забыла о бодхисаттве. Рядом никого не было, и они, обнявшись, слились в страстном поцелуе.
– Милая моя, дорогая, – шептал он.
– Душа моя, жизнь моя, – отвечала она. – Давай тут совершим, пока никого нет.
И они, сняв одежды, устроились прямо на скамейке. Точно дикие уточки, порхали и резвились, наслаждаясь близостью. Волшебный корень не стремился вглубь, не нарушая нежного союза.
Тому свидетельством романс на мотив «Цветок нарцисса», в котором упоминаются целебные растения и минералы:
завлеку к алькову.
– Корнем безудержной страсти
[6] пробьюсь,
Веником перечным
[7] в глубь устремлюсь,
С семенем пряной гвоздики
[8] сольюсь!..
будто в пьяном смятеньи.
бьет фонтаном весенним…
Красной девицы сердце трепещет в томленьи…
Там сплелись среди прочей цветной мишуры,
Между жизнью и смертью в слепом вожделеньи
Два кусочка от цитрусовой кожуры
[11].
Не будь случайности, и рассказа не получится.
В то время как они предавались усладам, наверх за чаем поднялась с коробкой в руках Чуньмэй. Застигнув любовников врасплох, оторопевшая горничная, чтобы их не смущать, тотчас же отвернулась и стала торопливо спускаться по лестнице. Цзинцзи в спешке никак не мог отыскать свою одежду. Цзиньлянь же надела юбку и позвала Чуньмэй.