Явился Ван Цзин. Он принес от ювелира Гу золотого тигренка и четыре пары серебряных шпилек с золотыми головками. Симэнь убрал пару шпилек в кабинет, а остальные сунул в рукав и направился в покои Ли Пинъэр, где поднес золотого тигренка вместе с парой шпилек кормилице Жуи. Другую пару он подарил Инчунь. Кормилица и горничная не преминули грациозно поклониться Симэню. Он велел Инчунь накрыть стол. Немого погодя появилась еда. Подкрепившись, Симэнь удалился в кабинет.

Туда незаметно проник Дайань. Он предстал перед хозяином, но в присутствии Ван Цзина упорно молчал. Только когда Симэнь послал Ван Цзина в дальние покои за чаем, Дайань открыл рот.

– Ваше желание, батюшка, я передал, – докладывал он. – Она от радости улыбнулась и попросила придти попозже. Будет ожидать вас, батюшка. И вот платок просила передать.

Симэнь извлек из красного пакета красный узорного шелка платок и приложил его к лицу. От него исходил густой аромат. Довольный Симэнь спрятал его в рукав.

Ван Цзин внес чай, после которого хозяин снова ушел в кабинет напротив, где стал наблюдать за работой скорняка.

Доложили о прибытии шурина Хуа Старшего.

– Зовите, – распорядился Симэнь.

В кабинет вошел Хуа Цзыю и, поприветствовав сложенными руками хозяина, сел у жаровни.

– Сердечно благодарю вас и прошу прощения за доставленное в прошлый раз беспокойство, – проговорил он.

Тем временем Хуатун принес чай.

– Купец из Уси предлагает пятьсот мешков рису, – продолжал Хуа. – Реки замерзли. Спешит продать и домой. Может, вы купите, зятюшка? По сходной цене уступает.

– Зачем мне рис! Кому он теперь нужен! Как реки тронутся, дешевле будет. Потом я сейчас и наличным серебром не располагаю, – с этими словами Симэнь велел Дайаню накрывать стол и обернулся к Хуатуну. – Ступай батюшку Ина пригласи. Пусть с батюшкой Хуа посидит за компанию.

Прибыл Боцзюэ, и они втроем устроились пировать у жаровни. На столе стояло множество блюд – вареные и жареные куры и рыба, всевозможные закуски. Сунь Сюээ было велено испечь два противня пирожков. Потом подали четыре тарелки потрохов и бульон с молоком. Немного погодя прибыл Инчунь, послушник настоятеля У, с новогодними подарками и амулетами. Симэнь пригласил его за стол, потом дал серебра для поминовения Ли Пинъэр в сотый день ее кончины.

Пировали до заката. Когда шурин Хуа и послушник ушли, Симэнь позвал вернувшегося из лавки Ганя, и они с Боцзюэ занялись играми в кости и на пальцах. За разговорами незаметно стемнело. Зажгли огни.

Вернулись в паланкинах У Юэнян и остальные жены, о чем доложил Лайань.

– Куда же это невестушки отбывали? – поинтересовался Боцзюэ.

– Видишь ли, золовка Ян с Северной окраины умерла, – пояснял Симэнь. – Сегодня третий день справляли. Я жертвенный стол готовил и на благовония серебра дал.

– В годах была золовушка, – заметил Боцзюэ.

– Да, лет семьдесят пять-то было, – говорил Симэнь. – Своих детей не имела. Племянник кормил. А гроб я ей еще загодя приготовил.

– И очень хорошо сделал! – похвалил его Боцзюэ. – Старому человеку гроб – что золото в кубышке. Добрые ты, брат, дела творишь.

Вино обошло несколько кругов. Боцзюэ и приказчик Гань откланялись.

– Одиннадцатого зятюшке надо будет здесь ночевать, – сказал Симэнь.

– Дядя Фу тоже домой ушел, – доложил Дайань. – Одному мне лавку сторожить придется.

Перед уходом из лавки Симэнь наказал юнцу Ван Сяну быть осторожнее с огнем.

– Знаю, батюшка, – ответил слуга и запер двери.

Убедившись, что никого поблизости нет, Симэнь бросился к дому Бэнь Дичуаня. Жена его, стоя у ворот, давно поджидала гостя. Вот щелкнул засов ворот напротив и из темноты пред нею предстала фигура Симэня. Она поспешно открыла ворота, и Симэнь без задержки скользнул внутрь.

– Прошу вас, батюшка, – запирая за ним ворота, приглашала она. – Пройдите, пожалуйста, в дом.

А от внутренних покоев дома, надобно сказать, отходил флигелек. В глубине его была небольшая комната с каном. Там ярко горел огонь. На столе стоял светильник. Около сиявшего белизною побелки кана размещалась четырехстворчатая ширма.

Высокую прическу хозяйки украшали четыре золотых шпильки и позолоченный ободок с бирюзою. В ушах у нее красовались серьги, подобные бутонам цветов гвоздичного дерева. Поверх красной кофты из дешевого шелка и бледно-зеленой хлопковой юбки была надета еще одна кофта из синего шелка.

Она поклоном приветствовала гостя и торопливо подала чашку чаю.

– Как бы тетушка Хань, соседушка, не пронюхала, – говорила она за чаем.

– Не бойся, – заверил ее Симэнь. – Чего в такую тьму увидишь!

И Симэнь без лишних слов обнял ее и стал целовать, все время приближаясь к ложу. Он снял с нее одежды, посадил на край кана, задрал ноги и вставил грозного воителя, поддерживаемого подпругой, в срамную щель. Едва тот успел просунуться несколько раз, как из женщины вытекла любострастная влага, насквозь промочившая ее синие полотняные штаны. Симэнь вынул свой причиндал и, достав из кошеля заветный узелок со «сладкоголосой чаровницей»[20], слегка умастил ею головку, а потом вновь задвинул. Удерживаясь от извержения сладострастного сока, он метался взад и вперед. Госпожа Бэнь, обеими руками обхватив плечи Симэня, отвечала всем его движениям и нежно щебетала, затем от нежного шепота она перешла к едва слышному непрерывному стону. Симэнь же, распаляемый вином, положил ее ноги себе на плечи и продолжал напирать, заботясь только о бодрости члена, остроте его атак и длительности скачки. В этой безудержной и шумной качке он мотнулся туда и сюда две или три сотни раз. Вскоре у женщины растрепалась прическа-туча и онемел кончик языка, ставший холодным, как лед. Она была не в силах вымолвить слово. Симэнь тяжело и прерывисто дышал, а его волшебная черепаха, наслаждаясь, потоком испускала семя. Когда через некоторое время все вышло, он вынул свой член и женщина вытерла его платком. Оба любовника стали одеваться, затягивать пояса и поправлять сбившиеся украшения.

Когда они привели себя в порядок, Симэнь достал из рукава узелок с пятью или шестью лянами мелкого серебра и пару отделанных золотом шпилек.

– Это тебе к Новому году, – сказал он, вручая подарки.

Она поклонами поблагодарила его и с оглядкой проводила до ворот.

Стороживший в лавке Дайань был уже наготове. Едва заслышав стук дверного кольца, он тотчас же открыл ворота и впустил хозяина. Симэнь, будучи уверен, что никто не видит, наведывался потом к жене Бэня Четвертого не один раз и подолгу у нее засиживался.

Да,

Симэнь и не подозревал, как зорко следила за их похождениями тетушка Хань. Она-то и дала знать Пань Цзиньлянь, но та держала тайну про себя.

Однажды, а было это в пятнадцатый день последней луны года, сват Цяо устроил угощение. Симэнь пошел пировать вместе с Ин Боцзюэ и шурином У Старшим. Собралось много родных и друзей. Звали актеров. Пир продолжался до второй ночной стражи. На другой день сват Цяо прислал каждому в подарок съестного, но не о том пойдет речь.

А теперь расскажем о Цуй Бэне. Закупил он на две тысячи лянов в Ханчжоу шелков, погрузил их на корабль и в начале последней луны пустился в обратный путь. Достигнув пристани Линьцин, он оставил там Жунхая стеречь товар, а сам поспешил верхом домой за серебром для уплаты пошлины. У ворот Цуй Бэнь спешился.

– А! брат Цуй! – приветствовал его Циньтун. – Прошу в залу. Присаживайся! Батюшка в доме напротив. Обожди, я сейчас доложу.

Циньтун удалился, но в доме напротив Симэня не оказалось. Он спросил Пинъаня.

– Батюшка, должно быть в дальних покоях, – проговорил Пинъань.