– Брат Чан сам-то не спешил бы, – объяснял Боцзюэ, – да жена ворчит. Проси, говорит, денег да и только.

Симэнь некоторое время колебался.

– Ну ладно, раз так! – наконец уступил он. – А какой же тебе нужен дом?

– Их двое: он да жена, – отвечал Боцзюэ. – Плохо-бедно, нужны прихожая, гостиная, спальня и кухня. А цена – три-четыре слитка серебра. Дай уж ему, брат, поскорее. Пусть завершит великое дело.

– Пока я дам ему немного мелочи, – сказал Симэнь. – На одежду и мебель. Пусть все припасет заранее, а присмотрит дом, дам и на дом, хорошо?

– Какое великодушие! – воскликнули в один голос Боцзюэ и Шицзе.

Симэнь позвал Шутуна.

– Ступай к матушке Старшей, – наказывал хозяин, – попроси достать из кожаного баула узелок с мелочью и принеси мне.

– Слушаюсь! – отозвался Шутун и вскоре передал Симэню узелок.

– Тут мелочь, – говорил Симэнь, обратившись к Шицзе, – это у меня после приема у императорского наставника от чаевых осталась дюжина лянов. Возьми и купи, что нужно.

Симэнь развязал узелок. В нем лежали мелкие кусочки серебра достоинством в три-пять цяней. Чан Шицзе спрятал узелок в рукав и поклоном поблагодарил Симэня.

– За мной дело не станет, – говорил Симэнь. – Найди подходящий дом, и я тут же дам сколько потребуется. Ты пока ведь ничего не присмотрел, правда? Так что подыскивай скорей. Только у меня серебро появится, сполна получишь.

Шицзе принялся рассыпаться в благодарностях.

– Жили в старину такие люди, – начал Боцзюэ, когда все уселись. – Богатство презирали, щедро жертвовали. Потом их дети и внуки прославили свой род и приумножили достояние предков. А у скупцов, накопивших горы золота, потомки оказались никудышными и даже могил предков не уберегли. Да, Небо каждому воздает по заслугам его!

– Ведь серебру ходить полагается, а не лежать под спудом, – поддержал его Симэнь. – Спрячь его, когда ему самим Небом дано быть в употреблении. Один копить будет, значит другому не хватит. Копить сокровища – зло великое!

Тому свидетельством стихи:

Пока они вели разговор, Шутун подал обед, и все принялись за еду. Чан Шицзе откланялся и с серебром в рукаве, веселый, поспешил домой. Только он переступил порог, жена опять начала ворчать:

– С виду платан, да листья опали! Дубина стоеросовая! Сам целыми днями шатается, а жена сиди дома голодная. Довольный идет, бесстыжий! Чему обрадовался? Жить негде, стыдно людям в глаза смотреть. А ведь мне приходится насмешки соседей выслушивать.

Шицзе молчал, дожидаясь, пока жена успокоится. Когда она, наконец, утихомирилась, он не спеша достал из рукава серебро и, развязав узелок, высыпал содержимое на стол.

– Братец ты мой любезный! – глядя на серебро, причитал он. – Дырочка ты квадратиком[7]! Как же ты блестишь, как приятно звенишь, сокровище мое бесценное! Аж кровь стынет в жилах. Я б тебя оросил, жаль воды нет под рукой. Пораньше бы тебе явиться, тогда не поносила бы меня вздорная баба.

Жена увидала лянов двенадцать серебра и, вся просияв, бросилась прямо к столу, готовая выхватить его из мужниных рук.

– Ты весь век мужа позоришь, – говорил Шицзе, – а как серебро увидала, так сразу подлизываться? Завтра же куплю одежды да и жилье себе присмотрю. Довольно с меня твоей ругани!

– Дорогой мой! – с улыбкой обратилась к нему жена. – Скажи, откуда у тебя это серебро.

Шицзе молчал.

– Дорогой! – заговорила опять жена. – Неужели ты на меня сердишься? Я ж тебе только добра желаю. Раз достал серебра, надо бы как следует потолковать, какой дом купить, так ведь? Ну к чему губы дуть? Я ничем перед тобой не провинилась. Напрасно на меня серчаешь.

Шицзе молчал. Жена продолжала его уговаривать, но он даже не подавал виду. Наконец она не выдержала и расплакалась.

– Вот баба! – тяжело вздохнул Шицзе – Не пашет, не ткет, знай, мужа грызет.

Немного погодя она успокоилась. Они сели рядышком и примолкли. Некому было примирить их, когда они взгрустнули. «Да ведь и бабе тяжело достается, – размышлял про себя Шицзе. – Сколько забот на плечах! Как тут не ворчать?! Зря я на нее серчаю, когда серебра достал. Скажут еще: вон, мол, какой он бесчувственный. Да и Симэнь Цин узнает, будет меня винить» Он улыбнулся.

– Пошутил я, – сказал он. – Кто на тебя сердится! Только ты все ворчишь, а мне терпеть приходится да из дому уходить. Никто на тебя не сердится. Я тебе сейчас все объясню. Утром, когда ты стала ворчать, мне стало невтерпеж, и я пошел к брату Ину, пригласил его в кабачок, выпили и пошли к брату Симэню. Тот оказался дома, а то он все пирует. Спасибо брату Ину! Знала бы ты, сколько он его уговаривал, пока я не получил вот это серебро! Он мне и на дом обещался дать, а эти двенадцать лянов на прожитье выделил.

– Значит, все-таки брат Симэнь раскошелился? – перебила его жена. – Раз дал, не трать куда попало. Надо будет одежду к зиме купить, чтоб потом не мерзнуть.

– Об этом-то я и хотел с тобой потолковать, – сказал Шицзе – Какую одежду купить, какую мебель. Пока здесь поставим, а там в новый дом перевезем. Красота! Не знаю, как мне и благодарить брата Симэня! Как переберемся, его пригласим.

– Там видно будет, – заметила жена.

Да,

Они продолжали разговор.

– А ты поел? – спросила, наконец, жена.

– Я у брата Симэня поел, – ответил Шицзе. – Ты, наверное, сидишь голодная. Я пойду рису куплю.

– Смотри, серебро не потеряй! – наказывала жена. – Не задерживайся!

Шицзе подхватил плетеную корзинку и вышел на улицу. Купив рису и большой кусок баранины, он уложил покупки в корзинку и, громко смеясь, побежал домой. Жена встретила его у ворот.

– А баранину зачем купил? – спросила она.

– Ты ведь сама говорила, – Шицзе улыбнулся, – у тебя много хлопот. За них тебе не кусок баранины, а целого быка принести надо было.

– Вот сумасшедший! – жена, шутя, ткнула мужа пальцем. – Все сердишься? А ну, посмотрим, что еще со мной сделаешь.

– Как бы не пришлось тебе называть меня тысячу раз «дорогой да милый», – говорил Шицзе, – умолять: «прости меня такую-сякую». Как ни упрашивай, все равно не прощу.

Жена засмеялась и пошла к колодцу за водой, потом стала готовить обед. На столе появилось блюдо нарезанной ломтиками баранины.

Она позвала мужа.

– Я ж у брата Симэня пообедал, – отозвался Шицзе. – Раз голодная, сама и ешь. Я не хочу.

Она села за стол одна, а после обеда убрала посуду и отправила мужа покупать одежду.

Шицзе спрятал в рукав серебро и направился прямо на Большую улицу. Он заходил из лавки в лавку, но никак не мог найти по душе. Наконец он купил жене накидку из темного ханчжоуского шелка, зеленую шелковую юбку, серебристо-белую шелковую кофту, красную накидку и белую юбку. Себе взял бледно-желтую рубашку, розоватый шелковый халат и несколько холщовых одежд. Всего ушло шесть лянов и пять цяней серебра. Шицзе увязал покупки в узел, взвалил его на спину и пошел домой. Жена торопливо развязала узел и начала разглядывать обновки.

– Сколько же это стоит? – спросила она.

– Шесть с половиной лянов.

– Да, не так-то дешево! Но вещи стоящие, – заключила она и спрятала покупки в корзину. – А за мебелью завтра сходишь.