Я был поразительно спокоен. По правде сказать, я все это время думал об Эдне, но все же заметил, что отец, услышав совет Нанги, тотчас задрал нос, всем своим видом показывая, что отклоняет великодушное предложение, которое я еще не сделал, да и не собирался делать.

– Мы знаем, откуда берутся эти деньги, – продолжал Нанга. – Нам все отлично известно. Пусть только пройдут выборы – мы разделаемся с этими типами. Они воображают, что могут безнаказанно снабжать деньгами безответственных мальчишек, чтобы с их помощью свергнуть законное правительство. Мы им покажем! А ты пользуйся тем, что тебе перепало. Твой друг Куламо оказался умнее тебя, он взял деньги и уступил дорогу мистеру Коко.

– Это ложь! – воскликнул я.

– Нет, вы только посмотрите на этого политика! Он даже не знает, что происходит. Ты сидишь в этой дыре и теряешь время, а твои дружки в столице один за другим открывают счета в банке. Ну да что тебе объяснять, ведь ты уже не ребенок. Видит бог, я сделал для тебя все, что мог, и твой отец тому свидетель. Бери деньги, бери стипендию и отправляйся изучать пауки. Стране нужны образованные люди. А грязную игру в политику предоставь более опытным игрокам.

– Вы ждете ответа? – заговорил я наконец. – «Так вот он: нет, нет и нет. Вы думаете, что на ваши паршивые фунты можете купить кого угодно, но вы ошибаетесь. Я буду бороться с вами всегда и везде, даже если вам удастся подкупить всю нашу партию. Вы трусите, я вижу это по вашим глазам. Вы уверяете, что не боитесь меня, тогда зачем же вы подсылаете ко мне ваших головорезов? Зачем заставляете всякую шваль таскать по улице плакаты с моим именем? Извините, но вам придется забрать свои грязные деньги и убраться отсюда вон, господин государственный деятель, а впрочем, какой вы деятель, вы просто дикарь!

– Одили!

Убраться пришлось мне, и притом немедленно. Проходя мимо «кадиллака», я заметил в нем нескольких парней, и один из них показался мне знакомым, хотя я и не мог хорошенько его разглядеть.

Я не верил, что Макс изменил нам, но почему он до сих пор не приехал, как обещал, чтобы помочь мне начать предвыборную кампанию? Я не знал, что и думать.

– И безумец может сказать разумное слово, – начал отец, – но послушай его дальше – и ты убедишься, что у него не все дома. Ты опять себя показал, мой сын. Когда ты приехал сюда на своей машине, я подумал: наконец-то он взялся за ум. Но не тут-то было. Так ты, значит, в самом деле хочешь тягаться с мистером Нангой! Сын мой, зачем ты упустил такой случай? Если тебе показалось, что он предложил слишком мало, почему ты прямо ему не сказал? Почему не потребовал три, четыре сотни? Да где там! У тебя разве на это ума хватит! Ты норовишь оскорбить человека, который желает тебе добра. Может, ты воображаешь, что он завтра опять придет и поклонится тебе в ножки – сделай милость, возьми двести пятьдесят фунтов? Как бы не так. И в рай ты не попал и согрешить не сумел.

– А вам-то что за печаль? Мой убыток – не ваш. Вы в ПНС, я – в Союзе простого народа!..

– Придется тебе терпеть мое брюзжанье, пока ты носишь имя Самалу. Хотя не далек тот день, когда ты сам станешь звать меня, да уж я не откликнусь.

Я сразу смягчился. Я очень чувствителен к подобного рода намекам и не люблю думать о том, что настанет время, и близкий тебе человек не откликнется, сколько его ни зови. Я выдержал долгую паузу и заговорил уже более мирным тоном.

– Выходит, у вас в партии считают, что министр вправе брать взятки?

– Что? – переспросил отец, просыпаясь. Я и не заметил, как он заснул.

– Нанга уверяет, что десять процентов комиссионных, которые он берет, заключая контракты, идут в фонд партии. Это правда?

– Если крокодил высунется из воды и скажет, что он заболел, ты полезешь проверять?

– Вот оно что, – сказал я и невольно улыбнулся, увидев, что отец тотчас снова задремал.

На следующий день приехал Макс со своей группой – всего человек двенадцать, из которых я знал лишь двоих: Юнис, невесту Макса, и профсоюзного лидера Джо. У них были легковая машина, микроавтобус и два новехоньких вездехода с репродукторами па крыше. Увидев, как хорошо они оснащены и как уверенно держатся, я воспрянул духом. Признаться, я позавидовал Максу, что у него такая красивая и преданная подруга. Везет же людям! Я жалел, что не могу пригласить Эдну посмотреть на них.

– Почему ты не предупредил меня о своем приезде? – спросил я Макса. – Это, конечно, ничего не меняет, но все же…

– Разве ты не получил мою телеграмму?

– Нет.

– Я телеграфировал тебе в понедельник.

– В понедельник? Ну, а сегодня только четверг, в субботу получу.

– Техника! – сказал Макс, и все рассмеялись.

Я повел их в пристройку. При виде гостей отец натянул свою порыжелую фуфайку и принялся с таким жаром пожимать всем руки, будто он всегда нам сочувствовал. Мои братья и сестры высыпали во двор, окружили машины; они строили рожи, глядя на свои отражения в сверкающей полировке. Должно быть, машины вымыли на переправе, подумал я. Это было так похоже на Макса – он всегда старался появляться на людях в безукоризненном виде. Жены отца вышли на порог главного дома и шумно приветствовали гостей. Потом появилась Мама с телеграммой в руке и торопливо направилась к нам.

– Вот, – сказала она мне, – сегодня утром получили, когда тебя не было. Я совсем забыла. Велела Эдмунду напомнить, когда ты придешь, да этот дуралей…

Все опять рассмеялись, а отец, заражаясь всеобщим весельем, шутливо проворчал что-то насчет людей, которые, не умея читать, хватают чужие письма.

– Придется нам взять назад свое обвинение. А ну-ка, троекратное «ура» в честь министерства почт и телеграфов!

– Гип-гип…

– Ура!

– Гип-гип…

– Ура!

– Гип-гип…

– Ура!

Шум, смех и невиданное скопление машин привлекли внимание соседей и прохожих, и вскоре у нас во дворе уже толпился народ.

– А почему бы нам не открыть сейчас предвыборный митинг! – воскликнул Макс, и глаза у него возбужденно заблестели.

– Только не здесь, – твердо сказал я. – Мой отец – председатель местной организации ПНС, и мы поставим его в неловкое положение. Да и вообще, разве митинги так проводят?!

– Чего он там болтает? – вмешался отец. – Что с того, что я в ПНС? Вам-то до этого какое дело? Всякая птица садится, где хочет, и орел ястребу не помеха.

Макс и его друзья захлопали в ладоши и снова прокричали троекратное «ура», на этот раз в честь моего отца. Потом включили репродукторы на полную мощность и запустили пластинку с бравурной песенкой. Когда прокрутили четыре или пять пластинок, набился уже полный двор народу. Из дому вынесли все стулья и табуреты, расставили их полукругом и усадили стариков и знатных людей деревни. На крыльце установили микрофон. Всех поразило, что, когда говоришь в эту штуку, голос раздается откуда-то совсем с другой стороны. Я слышал, как кто-то сказал: «Все-таки белый человек – колдун».

Импровизированная речь Макса – похоже было, он все же приготовил ее заранее, в общих чертах, – прозвучала внушительно. Но я не думаю, чтобы она многих убедила. Строго говоря, это была даже не речь, а диалог между оратором и аудиторией, вернее, наиболее горластой ее частью. Один из присутствующих доставил нам особенно много хлопот. Когда-то он служил капралом в полиции и отсидел два года в тюрьме за то, что взял с водителя грузовика взятку в десять шиллингов. Во всяком случае, такова была официальная версия. Сам же он уверял, что все дело подстроили потому, что когда-то, еще до того, как страна получила независимость, он не поладил со своим белым хозяином. Я уверен, существовала и третья версия, по которой виноватыми были недоброжелатели из другого племени. Вернувшись домой, капрал, как его до сих пор называли в деревне, вздумал заняться политикой и стал членом деревенского совета. Теперь он поставлял деревне щебень для будущих строительных работ – у нас собирались провести водопровод, – и про него ходил слушок, что, продав кучу щебня, он ночью выкрадывал ее, а на следующий день продавал заново, и так без конца. Разумеется, он орудовал в сговоре с казначеем деревенского совета.