23 июля мы достигли урочища Улук-ачик,[999] которое сделалось крайним западным пунктом нашего движения вдоль Кэрийских гор. Хотя до р. Юрун-каш (Хотанской) оставалось, по расспросным сведениям, немного более 30 верст, но итти туда не было настоятельной необходимости: общее направление Кэрийского хребта уже было определено, его топографический характер, флора и фауна достаточно обследованы; притом дознано, что проходов в Тибет здесь нет. Между тем наши караванные лошади вконец измучились, и почти половина из них были вовсе не годны для дальнейшего пути. Отправить до вышеназванной реки разъезд также было неудобно, ибо при постоянно дождливой погоде каждая горная речка могла задержать посланных. Ввиду всего этого решено было спуститься из гор на кэрийско-хотанскую дорогу в оазис Чира, привести туда из Кэрии верблюдов с оставшимся багажом и двинуться к Хотану.
Постоянные дожди. Но прежде чем окончательно расстаться с Кэрийскими горами, вернемся еще раз к тому неожиданному явлению, которое мы здесь встретили, именно к обильным летним дождям. Эти дожди начались в горах еще с половины июня, а может быть и ранее; всего же более усилились в июле. В названном месяце дождь падал в продолжение всех 25 суток (с 29 июня по 24 июля) нашего пребывания в высокой области Кэрийского хребта;[1000] да притом в первые 20 суток стихал лишь изредка на короткое время нескольких часов; затем вновь лил иногда по целым суткам без всякого перерыва. Вверх от 12 до 13 тыс. футов взамен дождя падал снег. К стороне таримской впадины дождевой район захватывал всю полосу предгорий главного хребта и спускался даже ниже ее, приблизительно до 6 тыс. футов абсолютной высоты, а перемежками, вероятно, еще более.
Помимо туч, приносимых из Тибета, обилию дождей в Кэрийских горах способствовало то обстоятельство, что выпадавшая на лёссовую почву влага быстро опять испарялась в разреженном воздухе здешних высот,[1001] в особенности если проглядывало солнце; соседние же снеговые горы вновь охлаждали эти испарения и превращали их в облака, падавшие новым дождем. Этим объясняется замеченное нами явление, что сильный дождь иногда приносился слабым северо-восточным или северным ветром, следовательно со стороны крайне сухой таримской пустыни. Выпавшая там на окраине дождевого района влага быстро испарялась, а затем вновь выделялась, лишь только происходило охлаждение с поднятием сравнительно теплого воздушного тока в горы на большую абсолютную высоту.
В той горной области, где мы в июле находились, во время описываемых дождей преобладали затишья; ветры же, дувшие с разных сторон горизонта,[1002] достигали лишь средней силы. Гроз не было ни одной.[1003] Град очень мелкий, скорее снежная крупа, падал лишь дважды вместе с дождем. Небо постоянно было облачное, за исключением лишь четырех раз, когда ночью или с утра разъясневало на короткое время. В зависимости от дождей и облачности температура постоянно была очень низка для этого времени года: в 1 час дня термометр иногда показывал лишь +7,2 °C и ни разу не поднимался выше +16,7 °C. Однако, вследствие той же облачности, ночных морозов не было до абсолютной высоты в 11 тыс. футов; но они случались вверх от 12 тыс. футов. Когда стихал дождь, то воздух лишь на самое короткое время оставался свободным от пыли; обыкновенно же она быстро являлась из соседней пустыни. Затем вновь начинавшийся дождь падал сначала совершенно грязными каплями.
По словам местных жителей, летние дожди идут у них ежегодно и продолжаются до половины, иногда до конца августа.
При беглом даже взгляде на карту Азии можно догадаться, что эти дожди приносятся не иначе, как с Индийского океана тем самым юго-западным летним муссоном, влияние которого прослежено было мной в Северо-Восточном Тибете, на верхнем течении Желтой реки и в бассейне оз. Куку-нор. Здесь, или немного восточнее, названный муссон находит свою восточную границу; тогда как северный его предел, вероятно, определяется стеной высоких, нередко снеговых хребтов среднего Куэн-люня, окаймляющих богатое водой Северно-Тибетское плато, к стороне котловин Цайдама, Гаса и частью таримской.[1004]
Переход в оазис Чира. Передневав в урочище Улук-ачик на абсолютной высоте 11 200 футов, мы пошли отсюда в оазис Чира. На первом переходе, вниз по р. Кара-таш, встретились разработки золота, которые тянутся верст на 8-10, как то видно было по старым и новым шахтам. Рабочих летом остается здесь менее сотни человек; осенью же, после уборки хлеба в соседних оазисах, число этих рабочих возрастает, как говорят, до нескольких сот. На одном из приисков, по имени Капсалан, мы видели самый способ работы. Золотоносная почва выкапывается в береговых обрывах реки неглубокими (от 2 до 3 сажен) вертикальными или наклонными и недлинными (также лишь в несколько сажен) горизонтальными шахтами. Почву эту таскают даже дети лет десяти в небольших кожаных мешках к реке, где производится промывка. Для этого от быстро текущей воды отводится маленькая канавка, куда воду можно пускать по произволу. На дно такой канавки насыпают сначала тонкий слой лёссовой глины[1005] и сверх нее от 5 до 10 пудов золотоносной почвы; затем пускают воду и деревянными граблями, а также чекменем взмешивают насыпанную почву так, чтобы вода уносила крупную гальку и щебень; мелкие же камешки, песок и золото остаются на дне канавки. Спустя немного эту последнюю плотно закладывают в вершине, и вода сразу пропадает. Тогда собирают со дна в большую деревянную конической формы чашку уцелевший остаток почвы и легонько промывают его в реке. Земля и щебень уносятся водой; крупинки же золота остаются в воронкообразном углублении на дне чашки; самородков, как говорят, не бывает. Вообще описываемый прииск считается более бедным, чем Соргак и Копа, лежащие в Русском хребте.
От Капсалана мы спустились до 7500 футов абсолютной высоты двумя небольшими переходами вниз по той же р. Кара-таш, которая, как было упомянуто, после впадения в нее справа р. Сырек-булун, принимает название Аши-дарья. Теперь стало совершенно сухо и тепло, даже жарко; мы могли, наконец, просушить свои скудные летние коллекции и весь багаж.
На 8 тыс. футов абсолютной высоты предгорья главного хребта кончились; их заменила волнистая и покатая от гор бесплодная равнина. В наносной здесь почве р. Аши-дарья вырыла себе ущелье шириной местами в 1/2 версты или немного менее. Бока этого ущелья обставлены отвесными (сажен от 50 до 70 высотой) обрывами, в которых иногда на большом протяжении видны толстые (сажен 10–15) слои красного известняка. По дну самого ущелья, кроме реки, которая при средней воде имела от 6 до 7 сажен ширины и глубину в 2–4 фута,[1006] часто встречаются ключи; на них в изобилии растет касатик; много также и дырисуна. Там, где почва ущелья удобна для обработки, засеяны поля ячменя (еще не вполне выколосился) и пшеницы (только начинала цвести). Сакли мачинцев, то в одиночку, то по две-три вместе, встречались по дну того же ущелья довольно часто. Появились здесь также не найденные в Кэрийских горах растения: хармык вниз от 9 тыс. футов; Lycium [лициум], бударгана, Cynomorium [циноморий] вниз от 8500 футов; Myricaria [мирикария], тополь, ива (два последние саженые) от 8 тыс. футов; туграк и тамариск от 7800 футов; почти от этой же высоты начали попадаться сады, в которых абрикосы были теперь, т. е. в конце июля, еще зелены, тогда как в Кэрии они поспели в первой трети июня. Впрочем, хорошие сады, в которых растут также персики, грецкие орехи и айва, стали встречаться нам лишь от 7 тыс. футов по р. Генджи-дарья,[1007] на которую мы перешли с Аши-дарьи для обхода глубокого и недоступного ущелья этой последней вдоль Тэкелик-тага.
