Возвратясь 25 апреля в город Корла, мы были помещены в прежнем доме, опять содержались взаперти и под караулом. На пятый день по приходе имели свидание с бывшим владетелем Восточного Туркестана, ныне уже умершим, Якуб-беком. Последний принял нас ласково, по крайней мере наружно, и все время аудиенции, продолжавшейся около часа, не переставал уверять в своем расположении к русским вообще, а ко мне лично в особенности. Однако факты показывали противное. Через несколько дней после свидания нас, также под караулом, проводили за Хайду-гол и при расставании не устыдились попросить расписку в том, что мы остались всем довольны во время своего пребывания в пределах Джитышара [Джеты-шаара].

В ответ на подарки, сделанные нами Якуб-беку и некоторым из его приближенных, мы получили четыре лошади и десять верблюдов.[99] Последние были до крайности плохи, и все издохли в два дня, лишь только мы вошли в горное ущелье Балгантай-гола. Положение наше тогда сделалось весьма трудным. Ворочаться назад нечего было и думать, а между тем у нас налицо осталось только десять верблюдов[100] и шесть верховых лошадей. Завьючив последних и сжегши все лишние вещи, без которых можно было обойтись, мы взошли пешком на Юлдус. Отсюда я послал казака и переводчика в Кульджу дать знать о нашем трудном положении и просить помощи. Через три недели явились новые вьючные животные и продовольствие. В последнем мы особенно нуждались, так как наши небольшие запасы, взятые из Корла [Курли], вскоре истощились, и пришлось питаться исключительно охотой.

22, 23 апреля. Прошли 22 версты до города Курли. За один переход навстречу к нам выслан был Бадуалетом чиновник. В городе мы поместились в той же самой фанзе, в которой жили прошедшей осенью. Здесь же, на другой половине двора, поместился и Заман-бек. При приезде, возле фанзы, нас встретил один из чиновников, управляющих городом, на место Токсобая, который отправился воевать с китайцами. После обычных приветствий нам предложено было угощение: пилав, суп, чай с сахаром и груши.

Город Курля. Лежит на р. Конче-дарья тотчас по выходе ее из последних отрогов Тянь-шаня, верстах в трех-четырех от подошвы гор. Этот город состоит из двух частей: старого города, в котором помещаются жители и лавки, и новой крепости, которая выстроена недавно, вероятно Бадуалетом, для помещения войск.

Старый город также обнесен квадратною глиняного стеною, фасы которой имеют около полуверсты в длину. Новая крепость, как и везде в Азии, состоит из квадратной глиняной стены вышиною сажен в пять со рвом впереди.[101] Длина каждого фаса сажен в 150; верх убран зубцами с бойницами; по углам и в средине фасов выступают для фланкирования круговые глиняные башни с бойницами. Ворот, кажется, двое. Новая крепость отстоит от старого города версты на полторы к северу.

Вокруг городских стен рассыпаны на несколько верст фанзы и поля, орошаемые арыками из р. Конче. Кроме того, поселения тянутся вниз по Конче-дарье верст на 25. По собранным сведениям, как в самом Курле, так и в прилегающих к нему деревнях (считая все вниз по Конче) живут 612 семейств в числе около 5000 душ обоего пола. Большую половину населения составляют дунгане, затем туземцы и разные выходцы из городов Восточного Туркестана. Довольно также уроженцев оазиса Хами. Кроме того, в прошедшем году здесь поселено 700 семейств дунган, бежавших из Урумчи. Эти дунгане не входят в вышеприведенную цифру населения. Последнее теперь гораздо значительнее по случаю пребывания Якуб-бека.

Торговля в Курле невелика: самый зажиточный купец, как нам сообщали, торгует здесь не более как на 10 ямбов серебра, т. е. на тысячу рублей. Сами мы и [ни] в первое [и] ни [во] второе посещение не были внутри описываемого города. Туда даже не пустили наших казаков, говоря, что все нужное доставят на дом.

Сельские местности в окрестностях Курли расположены, как вообще в Азии, отдельными фермами; при каждой фанзе находится сад. Из плодов здесь родятся: яблоки (плохие), груши, грецкие орехи, джида, шелковица. В особенности славятся груши, которые сохраняются до мая. Из огородных овощей разводятся в большом количестве арбузы, дыни. Последние превосходного качества и сохраняются почти до весны. Для этого после сбора их кладут тут же в огородах на землю, покрывают соломой и держат таким образом целый месяц.

Затем относят в закрытые помещения, где укладывают в один ряд на солому и сверху покрывают ею же. По временам запас осматривается, и испортившиеся выбрасываются.

Посадка дынь производится в начале апреля. Земля (глина) разбивается на грядки длиною в сажень или немного более и в ширину около аршина; в этих грядках на расстоянии около двух футов или немного менее садятся семена. В пространство между грядами пускается из арыков вода, которая впитывается в почву. Прямо ни семян, ни ростков не следует поливать. Притом поливка из арыков производится, как говорят, только два раза: при посадке семян и когда плоды уже довольно велики.

В Курле иногда случаются при сильных ветрах с Тянь-шаня морозы даже в мае; тогда дыни, арбузы и все фрукты пропадают. 27 апреля я сам наблюдал мороз в 1 °C на восходе солнца. Цветы абрикосов и персиков были побиты.

24–30 апреля. Прибыли в Курле. 28-го числа свидание с Бадуалетом. Прием превзошел всякие ожидания. Подарили Бадуалету три ружья: двухствольный штуцер американской системы (1 ствол внизу другого); магазинный штуцер Henry Martin о 17 выстрелах (к нему 200 патронов) и ружье Бердана с 300 патронами; Заман-беку подарил свой старый штуцер Ланкастера, с которым я выходил прошедшую экспедицию. Еще пришлось подарить только револьвер Кольта правителю Курли да нейзильберное зеркало и бинокль секретарю Бадуалета. Противоположно монголам и китайцам, здешние чиновники оказались не падкими на подарки. Вероятно, потому, что боятся Бадуалета… Во все время пребывания в Курле нам каждый день утром приносили дастархан, т. е. угощение: чай, сахар, сахарные лепешки, баранки и зерна урюка в сахаре; к этому еще прибавлялись битые белки с молоком и сахаром в чашках. На обед или на ужин приносили пилав и суп.

Вообще, теперь нас приняли несравненно лучше, нежели прошедшей осенью.[102] Впрочем, и теперь к нам никого не пускали из местных жителей, кроме присланных Бадуалетом; казаки также не ходили на базар; да и незачем было. Впрочем, Заман-бек просил меня не отпускать казаков в город во избежание каких-либо неприятностей.

30 апреля. Утром выступили из Курли в сопровождении Заман-бека, секретаря Бадуалета и градоначальника города Курли. Последние двое были приставлены, чтобы блюсти, кроме нас, и за Заманом. Всего с нами поехала орда человек 20. Удобно весьма делать научные исследования! Одно радует, что это последнее наше испытание. Несмотря на мою просьбу, нас повели на Кара-шар, где переправа на плоту; мы должны были рисковать переправою вброд через Хайду-гол на прежнем месте, т. е. в урочище Хара-мото.