Подъем, собственно говоря, был мало заметен, хотя на каждую версту мы повышались средним числом [на] 57 футов.[928] Вьючная тропа вне песков проторена хорошо. Деревня Ачан, возле которой мы теперь остановились и дневали, лежит при абсолютной высоте 9 тыс. футов, на ключах у самого подножия восточной окраины Русского хребта, круто обрывающегося к стороне таримской котловины. Население этой деревни состоит из шести семейств мачинцев, которые засевают небольшие поля черного ячменя; всего же более занимаются разведением баранов. Эти последние от самого Лоб-нора уже не курдючные и мелки ростом. Сами обитатели Ачана, как и всех других мачинских горных селений, помещаются в жилищах, выкопанных в лёссе.

Погода в апреле. Близившийся теперь к концу апрель месяц проведен был нами на среднем течении Черченской реки и, лишь в последних своих днях, у подножия Русского хребта. Выше были сделаны кое-какие заметки о погоде за это время, но, мне кажется, лучше свести их в одно сжатое целое. В общем в апреле преобладала жаркая погода, хотя этот месяц, подобно марту, характеризовался крайностями дневной и ночной температуры, затем постоянной густой пылью в атмосфере, частой облачностью, а также господством ветров исключительно от северо-востока.

Дневные жары в апреле достигали +30,8 °C в тени; между тем по ночам в первой половине описываемого месяца четыре раза случались морозы до -5 °C (1-го числа). Эти морозы, пожалуй, были бы еще значительнее, если бы тому не мешала облачность атмосферы. Притом по ночам обыкновенно стояли затишья, но днем почти постоянно дули северо-восточные ветры, довольно сильные и всего чаще порывами. Восемь дней было вполне бурных; из них одна буря (в Черчене) продолжалась целую неделю. При буре, как обыкновенно, небо подергивалось облаками; атмосфера же наполнялась тучами пыли. Эта пыль приносилась иногда даже не слишком сильным ветром и вообще в продолжение всего описываемого месяца так густо наполняла собой воздух, что даже громадный Алтын-таг, возле которого не далее 50–60 верст лежал наш путь, был виден только однажды, и то ненадолго.

Облачность, как выше упомянуто, в апреле преобладала. Всего в этом месяце считалось ясно-пыльных дней 8, полуоблачных 3, облачных 12 и пасных 7. Водных осадков, хотя бы росы, не было вовсе. Такое обстоятельство, вместе со страшной сухостью воздуха и перепадавшими ночными морозами, обусловливало тугое и слишком позднее развитие растительности. Словом, погода в апреле была так же безобразна, как в марте, и так же мало походила на весеннюю в том смысле, как мы привыкли понимать это слово.

Следование к золотому прииску Копа. Дневка в д. Ачан и, через один переход, еще две дневки на р. Салганчи дали нам возможность немного ознакомиться с характером Русского хребта в северной окраине его восточной части. Однако экскурсии наши по крутым труднодоступным горам мало принесли научной работы. Растительность на горных высотах еще не пробудилась, местами под скалами попадался зимний снег, а по р. Салганчи, приблизительно на 10¹/₂ тыс. футов абсолютной высоты, встречен был даже толстый пласт льда, шагов около 200 длиной. Лишь на предгорьях, в укрытых и обращенных к солнцу скатах, начинал отрастать молодой дырисун, да низкорослый золотарник распускал свои листочки; кроме того, здесь же изредка прокидывались цветки касатика (Iris Bungei?) и твердочашечника (Androsace squarrosula n. sp.). Из птиц мы настреляли только оляпок (Cinclus leucogaster), горных щевриц (Anthus rosaceus) и пролетных пеночек (Abrornis indica); уларов же добыть не могли, хотя немало полазили за ними.

Трудная для верблюдов подгорная тропинка от Ачана до Салганчи и, по расспросам, таковая же далее до урочища Копа вынудила нас итти туда южной дорогой. Последняя значительно удаляется от гор и несколько кружнее; зато вьючным верблюдам здесь гораздо удобнее, хотя первая половина пути лежит по местности, изобильной сыпучим песком. Это те самые пески, которые оставались вправо от нас на второй день следования из Черчена к Ачану. Они составляют как здесь, так и далее вдоль северного подножия Русского хребта отпрыски главных песчаных масс, залегающих гораздо ниже по дну таримской котловины. Помимо обыкновенных песчаных гряд, правда, не особенно обширных, здесь всюду можно встретить вновь образующиеся песчаные наносы в виде невысоких куч или валиков возле кустов и вообще выдающихся неровностей почвы. Формой своей эти младенцы-пески много напоминают наши зимние сугробы и совершенно походят на пески вполне сформировавшиеся: с подветренной стороны у них удлиненный пологий скат, со стороны, противоположной господствующему (северо-восточному) ветру, вогнутый обрыв и песок здесь рыхлее. В районе, ближайшем к горам, те же пески покрыты редкими, но довольно высокими кустами белолозника, кустарного чернобыльника и Reaumuria; изредка попадается сульхир.

Сделав по описываемым пескам 27 верст, мы пришли на р. Кара-муран. Она вытекает, быть может, со снеговой группы, видневшейся на гребне Русского хребта от р. Салганчи; быть может, приходит и с плато Тибета – узнать об этом мы не могли. В среднем течении описываемая речка имела, там, где мы через нее перешли, при малой воде от 3 до 4 сажен ширины и глубину от 1 до 2 футов, летом Кара-муран, как говорят, сильно прибывает, так что переправа, при весьма быстром течении, делается невозможной. Впрочем, подобное повышение воды, вероятно, случается, как и в других горных речках, лишь в известные часы дня от таяния ледников или после сильного дождя в горах.

Подобно другим, более значительным потокам Русского хребта, Кара-муран вырыл себе в наносной почве, покатой от тех же гор равнины, глубокое и широкое ложе, которое, вероятно, еще углубляется и притом перемещается, по крайней мере в среднем течении описываемой реки. Здесь нынешнее ее русло, покрытое крупными валунами и обозначенное отвесными береговыми обрывами от 10 до 25 сажен высотой, имеет около ^l/₄ версты ширины; тогда как расстояние между самыми верхними ярусами прежде бывших берегов достигает до полутора верст. Тот же Кара-муран пересекает «нижнюю» из Черчена в Нию дорогу и затем, как говорят, течет еще около сотни верст в сыпучих песках. Здесь по берегам описываемой реки, как равно и по другим речкам, забегающим с Русского хребта в большие пески, растут туграковые леса и густой джангал, водятся тигры, кабаны и дикие верблюды. Прямой путь из Черчена в урочище Копа лежит, как оказалось теперь по съемке да и по расспросам, прямо на Кара-муран в том месте, где мы переходили эту реку; только безводный район по этой дороге тянется с лишком на сто верст.

На Кара-муран мы пришли 1 мая, но далеко не пригоден был здесь этот день для маевки: утром стояла пыльная мгла; с полудня поднялся сильный северо-восточный ветер, который гнал песок, как поземка в наших странах метет снег зимой. Палатки, багаж, мы сами – все посыпалось песком до самой ночи; хуже всего, конечно, доставалось нашим глазам.

В следующий день пришлось сделать почти весь переход по сильно каменистой местности, где и тропинка притом была плохая. Через 9 верст от Кара-мурана перешли мы левый его приток р. Мит; затем еще через 14 верст достигли урочища Копа, которое находится в предгорье Русского хребта и славится как прииск золота. По словам туземцев, это золото было открыто здесь в начале прошлого столетия[929] и с тех пор разрабатывается то больше, то меньше. Центральное место прииска лежит на абсолютной высоте 8400 футов и состоит из нескольких десятков сложенных из булыжника саклей, в которых во время нашего прохода помещались два китайских чиновника, надзиравшие за работами,[930] аксакал [старшина, дословно белая борода], мулла, несколько торговцев и часть рабочих; остальные рабочие жили в ямах и саклях, выкопанных в лёссовых толщах. Всего в это время на описываемом прииске работало, как говорят, до 500 человек; во времена же Якуб-бека число рабочих простиралось будто бы до 4000. Большая часть прииска отдается ныне китайцами в аренду купцам-сартам, которые имеют своих рабочих; меньшая часть находится в ведении самих китайцев, и рабочие сюда назначаются принудительно из жителей соседних оазисов, главным образом за неуплату податей. Как те, так и другие рабочие получают одежду, вообще все предметы обихода по двойной и тройной цене от своих хозяев, у которых находятся в постоянной кабале. Кроме арендной платы, часть добываемого золота арендаторы обязаны доставлять за уменьшенную плату серебром в китайскую казну; остальное могут сбывать куда угодно. С правительственных разработок золото прямо поступает в ту же казну через заведующих чиновников, которые при этом воруют немилосердно. Сильно, как говорят, развито воровство и между рабочими, хотя к ним применяются самые строгие кары и даже смертная казнь.[931] Замечательно, что рабочие на описываемом прииске, да, по слухам, и на других, живут весьма мирно между собой; обыденные драки бывают здесь редко, убийств же вовсе не случается. Обусловливается такое отрадное явление мирным характером туземцев и отсутствием водки. О количестве добываемого в Копа золота узнать расспросами мы не могли – сведения получались самые разноречивые: одни говорили, что золота здесь мало, другие, наоборот, много. Последнее, мне кажется, вероятнее. Самый способ добывания золота проследить также нельзя было, ибо по нашем приходе в Копа работы, по крайней мере в ближайших к нам шахтах, были прекращены. Притом, конечно, по приказанию китайцев, местные власти следили за каждым нашим шагом и в буквальном смысле не спускали нас с своих глаз. Не желая возбуждать излишних подозрений, мы только переночевали в Копа и назавтра ранним утром пошли далее.