Новый путь. Дурная, дождливая погода принудила нас провести трое суток возле Балекун-гоми, на одном из островов, образуемых рукавами Хуан-хэ. Вода в последней прибыла за это время на несколько футов и еще более окружила наш остров; однако нашелся брод, по которому мы перевели вьючных мулов. В подмогу к ним теперь явились пять верблюдов, оставленных нами для поправки при следовании в передний путь. Однако верблюды эти, вероятно, вследствие дурного присмотра нисколько не поправились, так что двое из них вскоре были брошены; зато трое остальных выходили до конца экспедиции.
Одновременно с выступлением из Балекун-гоми в оазис Гуй-дуй, где, как было решено еще на Чурмыне, мы должны были переправиться на южную сторону Хуан-хэ, переводчик Абдул Юсупов с одним из казаков отправлены были в Синин за получением присланных из Пекина бумаг. Сами же мы поплелись сначала прежним путем, а затем с перевала через хребет Балекун свернули вправо и перешли Южно-Кукунорский хребет восточней, нежели в марте при следовании на Хуан-хэ. Теперешний перевал, также весьма удобный, имел 11 400 футов абсолютной высоты. Как раз близ него пришлось нам провести ночь, в течение которой выпал довольно порядочный снег. Утро наступило отвратительное: кругом засыпанная снегом почва, темно-бурые надвинувшиеся на горы облака, ветер и холод. С трудом спустились мы с гор на довольно широкую степную равнину, составляющую, при абсолютной высоте 10 900 футов, юго-восточное продолжение Кукунорского плато; но, пройдя здесь немного, принуждены были опять остановиться, так как вновь предстоял спуск в глубокую долину Хуан-хэ. Между тем не перестававший дождь до того размочил лёссовую почву ущелий, что не только верблюды, но даже мулы скользили и падали; на сапоги наши беспрестанно налипали чуть не полупудовые куски той же лёссовой глины. Поневоле пришлось ждать, пока проглянет солнце и высушит дорогу. По счастью, такая благодать не замедлилась. К полудню дождь перестал, облака рваными кучами потянулись по горам, наконец показалось солнце, и, как обыкновенно здесь, через два-три часа везде было почти совсем сухо. В то же время нам открылся прекрасный вид на бесчисленные ущелья, глубокими траншеями бороздившие почву в различных направлениях; позади этого хаоса на юге высилась и ярко блестела своими снегами горная группа Джахар. К ней теперь устремились все наши помыслы; но прежде все-таки необходимо было итти в Гуй-дуй.
Урочища Ха-гоми и Доро-гоми. Спустившись по ущелью р. Тагалын, где местами приходилось итти то по крутым глинистым скатам, то по узким, словно мостики, перешейкам, образуемым разрушениями лёсса, мы достигли сначала урочища Ха-гоми, а немного далее – урочища Доро-гоми. Первое из них лежит на том же Тагалыне; второе – на самой Хуан-хэ. В обоих живут оседло хара-тангуты, в числе около 70 семейств. Поля, хотя и небольшие, но прекрасно обработанные и орошенные арыками. На них сеют пшеницу, ячмень, лен, горох, бобы; реже – овес, гречиху и коноплю. На тех же полях растут большие ивы и тополи, которые доставляют летом прохладу и весьма украшают местность. Кроме того, от этих деревьев, в особенности от ивы, получают, как и везде в Китае, дрова с весьма благоразумным расчетом. Именно ствол дерева срубают на высоте более сажени от земли, самый же обруб покрывают глиной для предупреждения высыхания. От такого пня вскоре вырастают новые густые ветви, которые впоследствии также идут на дрова. Таким образом одно и то же дерево, через известные промежутки времени, доставляет топливо, притом само сохраняется и принимает красивую шарообразную форму. Из плодовых деревьев в описываемых поселениях растут только абрикосы.
Переход на переправу через Хуан-хэ. Немного ниже Дорогоми Хуан-хэ подходит к обрывам своего левого берега. Необходимо подняться вверх на громадные (футов 600–700) лёссовые толщи, а затем спуститься вновь к реке, миновав ее недоступную излучину. Тропинка идет сначала на расстоянии полуверсты глубоким коридором с совершенно отвесными боками; местами этот коридор до того узок, что те из наших мулов, которые были завьючены большими ящиками, пройти не могли. Пришлось делать выбоины в глиняных стенах, дабы расширить путь. Затем нужно было подниматься по чрезвычайно крутому скату одного из боков того же ущелья и, наконец, взобравшись наверх, тотчас снова спускаться, но уже по более открытому ущелью. Здесь кстати сказать, что все обрывы состояли исключительно из лёссовой глины без примеси слоев гальки.
Местный тангутский старшина, вероятно по приказанию сининского амбаня, в свою очередь получившего внушение из Пекина благодаря хлопотам там нашего посольства, выслал для проводов нашего каравана через вышеописанное трудное ущелье целую сотню рабочих мужчин и женщин. Правда, с большим успехом можно бы было обойтись здесь и десятью человеками или того менее, но ведь в Китае люди и время не ценятся – там, где достаточно двух-трех человек, наряжают столько же десятков. Так было и теперь: нам помогали всего несколько рабочих; остальные смотрели, советовали и приказывали.
В тот же день вернулись наши посланные из Синина и привезли с собой пекинскую посылку. В ней были письма, полученные в разное время посольством на наше имя, и газета «Неделя» за весь минувший год. Ровно 14 месяцев, т. е. от самого выхода из Зайсана, мы не имели никаких вестей с родины и не знали, что творится на свете. Понятно, с какой лихорадочной радостью принялись мы теперь за чтение и каким праздником был для нас этот день.
Вместе с тем Абдул рассказал, что сининский амбань опять сильно рассердился, узнав от нашего же переводчика, что мы идем не в Синин и далее в Ала-шань, а через Гуй-дуй в горы к югу от этого оазиса. Сначала амбань, принимавший Абдула, как некогда и меня в ямыне в присутствии старших чиновников и со всем парадом, отвечал, что не пустит нас на южную сторону Желтой реки. Когда же наш переводчик, вообще весьма мало церемонившийся при объяснениях с китайскими властями, категорически объявил, что мы и без позволения пойдем в желаемые горы, как сходили на Хуан-хэ до устья Чурмына, тогда амбань перестал упорствовать в отказе и только просил не заходить далеко на юг к Сы-чуани; но подобный поход и без того не входил в нашу программу.
Через Желтую реку мы переправились в два приема на большой барке, посредством которой производится немного ниже г. Гуй-дуя сообщение между обоими берегами Хуан-хэ. Ширина ее здесь при средней воде 60 сажен; абсолютная высота 7300 футов; течение очень быстрое. Вниз по реке незначительное плавание производится на особых оригинальных плотах, состоящих из нескольких надутых воздухом бараньих шкур, сверху скрепленных тонкими жердями, настланными тростником. На таком маленьком плоту помещается небольшая кладь и человек, который только правит своей посудиной, быстро несущейся по волнам.
Оазис Гуй-дуй. Оазис Гуй-дуй [Гуйдэ], на котором мы теперь очутились, лежит, как уже было говорено ранее, в 65 верстах ниже Бале-кун-гоми и образуется двумя небольшими впадающими справа в Хуан-хэ речками – Муджик-хэ и Дун-хо-цзян. Весь этот оазис состоит из небольшого областного города Гуй-дуй, или Гуй-дэ-тин, и нескольких сот фанз, рассыпанных вверх по двум названным речкам, из которых получается вода для орошения полей. Общее число жителей простирается, как нам говорили, от 6 до 7 тысяч душ обоего пола – наполовину китайцев, наполовину хара-тангутов рода дунцзу. Только женщин в Гуй-дуе гораздо больше, чем мужчин, по той причине, что последних много было побито во время недавней магометанской инсуррекции.
Описываемый оазис весьма плодороден и, как везде в Китае, населен до крайности. Городские жители занимаются торговлей; деревенские – земледелием. Между теми и другими много страдающих зобом, калек, изуродованных оспой или покрытых язвами; то же самое замечено было нами и среди присининского населения.
Из хлебов в Гуй-дуе засеваются те же, что и в урочищах Ха-гоми и Доро-гоми. Только здесь больше разводят на полях арбузов и дынь: в садах же достаточно фруктовых деревьев – главным образом груш и абрикосов; есть также мелкие черешни. Последние теперь, т. е. в начале июня, уже поспели; ячмень и пшеница колосились.
