Мама Николь наверняка была потрясена тем, что я стала матерью в шестнадцать лет, но мне это казалось естественным. Девушке в моем возрасте предназначалось стать женой и производить потомство. Некоторые из моих кузин были выданы замуж в двенадцать лет, с появлением первых месячных. Одна из них вышла замуж, еще не достигнув половой зрелости, поскольку была высокой и физически развитой. У нас не было детства, отрочества, и я не считала это ненормальным. Много лет спустя, если бы захотели выдать замуж мою дочь в том же возрасте, я бы билась как львица, чтобы помешать этому. Но мне предстояло пройти еще много дорог, чтобы понять, что не нужно чтить всякую традицию, которую тебе навязывают. И тем более в мире, который так быстро меняется.

Чем старше становился ребенок, тем реже случались визиты Николь, Она научила меня всему, теперь я должна была управляться сама. И ностальгия по моему детству снова вернулась. У нас, когда появлялся маленький ребенок, девушки смотрели на то, что делают бабушки и тети. Они были в распоряжении молодых мам, чтобы помочь им. Мы учились вместе с ними купать ребенка. Я все еще слышу голос моей тети:

— Хади, дай мне мыла, дай масло karite. У меня нет никого, кто мог бы сказать мне: «Тебе полезно есть то-то и то-то, ты должна растирать свое тело тем-то…»

Так, совсем одна, я сижу и плачу. Иногда полчаса, иногда час. И когда подруги-малийки приходят в дом, то ненадолго заставляют меня забыть об одиночестве.

Я живу среди очень дружелюбных людей, но есть то, о чем можно поговорить только с теми, кого знаешь всю жизнь, — сестрой, кузиной, матерью. Их мне очень не хватает. Невозможно вспомнить с новыми друзьями свою прошлую жизнь, забавные пустяки, вызывающие улыбку: «А ты помнишь, как…»

Моя сестра, к примеру, всегда любила ходить в кино. Она была фанаткой индийских фильмов, идущих по три-четыре часа, и ее часто сопровождали моя тетя и пожилая дама, которую мама приютила в доме. Иногда они спрашивали разрешения взять меня с собой. В кинотеатре имелись две площадки: закрытая, защищенная от дождя, и площадка под открытым небом, куда билет стоил намного дешевле, но мы рисковали вернуться промокшими.

Иногда устраивали балы. Я помню свой первый бал, куда меня пригласили в качестве школьной подруги сестры невесты. У меня не было хорошего бубу, и моя сестра одолжила мне бубу цвета индиго. Сестра очень «дипломатично» подождала, пока я окажусь на улице со своей подругой, и закричала мне издали: «И пожалуйста, не испачкай мое бубу, ладно?», — чтобы все узнали, что она одолжила мне свой наряд.

Во время праздника я делала все, чтобы его не испачкать. Я почти не ела из-за страха вернуться с пятном.

Мальчики также организовывали вечеринки и время от времени приглашали нас. Но мамы нашего квартала высовывали нос в восемь вечера, чтобы забрать нас именно тогда, когда все только начиналось. Если, к несчастью, на их глазах начинал гаснуть свет для медленного танца, был скандал, катастрофа! Бабушки кричали нам:

— Господи, ты видел этих девочек? В темноте, в обнимку с мальчиками, прижатые к ним, какой стыд! Бог мой, какое падение нравов! Они больше не девственницы, это точно! Все кончено для них!

Я помню бабушку, которая вышла за своей маленькой внучкой на середину танцплощадки, чтобы вытащить ее из этого места «сладострастия». Другие говорили просто:

— Иди за мной! Мы возвращаемся! Но как только мы придем домой, ты получишь за это!

Моя мама повторяла всегда, когда наказывала ребенка:

— Я не собираюсь бегать за тобой — ни во дворе, НИ в квартале, где все меня увидят и скажут: «Оставь ее». Ты спишь в доме? Я тебя все равно найду. Рано или поздно!

Так и было. Мы играли целый день, забывая о случившемся, а вечером, вернувшись в свою комнату, оказывались загнанными в угол.

Мама чертила воображаемую линию на пороге дома:

— Ты видишь эту черту? Если твоя нога переступит ее…

Мама определяла наше будущее с помощью гаданий. Многие женщины используют белые ракушки, чтобы предсказать приход сказочного принца. Их разбрасывают во дворе дома в тени больших деревьев, а девушки с нетерпением приближаются, спеша узнать свою судьбу.

— К тебе в скором времени кто-то приедет. Будет объявлено о свадьбе.

— А! Ребенок не заставит себя ждать… Кто виновница среди вас?

Все зависит от расположения ракушек. Предсказатель сказал мне однажды: «Ты уедешь далеко. Ты больше не из наших. Ты пересечешь океан по воздуху».

Я была уже замужем, но не знала, что уеду. Кто знал? Предсказатель или моя тетя, которая раскидывала ракушки?

По субботам после обеда молодые девушки часами мечтали в тени манговых деревьев. Я тоже мечтала. И теперь я оплакивала свое потерянное детство, свое укороченное отрочество. Я плакала, не решаясь признаться себе, что сказочного принца у меня не было. Не было нежного и внимательного мужа, который не принуждал бы меня ночью выносить его присутствие.

Я снова забеременела, когда Myне было лишь несколько месяцев. Я должна была прекратить кормление грудью. Ссоры начались тогда, когда я начала избегать близости.

Я хотела, чтобы меня оставили в покое, но, поскольку я не дипломат, как мой муж, его согласие получить было невозможно. Советы тетушки Мари остались в далеком прошлом. В то время я ложилась спать в маленькой набедренной повязке и пижаме. Кровать была постоянной опасностью для меня. Иногда муж не поднимал шума и оставлял меня в покое, но часто требовал своего.

Порой это было очень болезненно. Чаще всего я покорялась, опустошенная и неподвижная, как дерево. Я никогда ни в чем не участвовала, никогда его не хотела. Для меня супружеская обязанность оказалась мукой. Я была пассивной фаталисткой и не задавала себе вопроса о том, все ли женщины испытывают подобное. Любовь, о которой говорили в фильмах и по телевизору, была не для меня. Ни вечерних гуляний при лунном свете, ни прогулок на машине, ни кино, ни вечеринок.

Вторая беременность прошла без особых осложнений, во всяком случае лучше, чем первая. Моя французская мама все время помогала мне. Поскольку я водила Муну в детскую поликлинику, медсестры очень быстро стали прибегать к моим услугам.

— Вы хорошо говорите по-французски. А говорите ли вы на диалекте мадам такой-то?

Мои визиты к педиатру случались отныне в то же время, что и у других африканских женщин, чтобы я могла переводить им.

Мне дали также адрес социального центра, где были курсы по грамоте, шитью, кулинарному делу. Я ходила туда регулярно со своим ребенком. И дама, которая руководила центром, сказала мне однажды:

— Что вы делаете на моих курсах? Я нуждаюсь в вас в качестве переводчика, а не ученицы. Вы помогаете мне делать половину моей работы! Вам лучше заняться тем, что помогло бы вам прогрессировать.

Поскольку я люблю шить, то прошла обучение в центре, постоянно оказывая услуги переводчика. Мало-помалу вырос мой авторитет в африканских семьях. Я стала общественным «писателем» — мне диктовали бесконечные письма, а потом я читала ответы, Я начала узнавать истории семей, я даже писала письма, в которых муж просил позволить ему взять вторую жену, дочь такого-то в стране такой-то.

Я принимала своих малийских подруг, готовила тьеп — их мужья обожали его — или биточки из проса, варенные на пару и залитые кислым молоком, — это любили женщины. Я оказывала услуги, которые мне позволяла моя «культура образованной дамы»: среди шести женщин моего окружения, малиек и сенегалок, мне единственной повезло — я ходила в школу, а значит, и единственная владела искусством чтения и письма. Даже мужья были неграмотны. Мне приходилось заполнять бумаги на выплаты социальных пособий; писать различные просьбы во всевозможные инстанции; расшифровывать рецепты; помогать женщинам покупать лекарства, объяснять, сколько необходимо для ребенка, какого цвета давать таблетки — розовую в полдень или голубую вечером; а также сопровождать женщин к врачу или еще куда-нибудь.

Помогая другим, я многому научилась сама. Время от времени по средам мы ходили вместе на рынок, где я тоже была переводчиком. К тому же рядом со мной всегда была еще мама Николь. Она заставила меня почти забыть мою грусть, душевное страдание и отсутствие родителей. Я чувствовала себя полезной, будучи маяком-ориентиром для маленького сообщества африканских иммигрантов.