— Как он там?

— Ужасно. Совершенно раздавлен.

— Интересно, почему я чувствую себя виноватой?

— Потому что он тебе небезразличен.

— Возможно. Но я не могу его простить.

— Из-за этого преступления? Мошенничество — это, конечно, ужасно, но все-таки не убийство...

— Ты права, это не убийство. Но дело даже не в преступлении.

— А в том, что он сидел?

Я медленно киваю. Мне бы очень хотелось объяснить ей, почему это для меня так важно, но я не знаю как.

— Что будешь делать?

— Видимо, поеду обратно в Харлстон. Попрошу Деб­би, чтобы позволила мне остановиться у нее, пока не выселю жильцов. — На глаза наворачиваются слезы. — Полтора месяца, Джинни. Мы с Лео едва продержались полтора месяца.

Она обнимает меня за плечи:

— Может, поживешь немного у нас?

— Спасибо тебе большое, но я хочу попросить Лео позволить мне еще пару недель побыть здесь.

— Но... думаешь, ему самому не захочется здесь жить? Тем более что с понедельника у него работа в Лондоне.

— Почему? Он больше в Бирмингеме не работает?

— Нет.

— О, — произношу я разочарованно. — Может, вы могли бы его приютить на некоторое время?

— Конечно. А зачем тебе тут оставаться еще на две недели? Тебе что, так долго собираться?

— Нет, но мне нужно время, чтобы придумать, как быть дальше.

— А у нас ты это придумать не сможешь? Ты можешь оставаться у нас сколько захочешь, ты ведь знаешь.

Я мотаю головой:

— Я хочу побыть здесь.

Она смотрит на меня с любопытством:

— Это ведь не из-за убийства?

— В каком смысле?

— Лео говорит, ты немного зациклилась на этой трагедии.

— Нет, не из-за убийства, — говорю я и ненавижу себя за ложь. — Я хочу со всеми здесь нормально попрощаться. Ну и потом, думаю, я имею полное право попросить эти две недели, учитывая то, как он со мной поступил.

— Ты права. — Она берет меня под руку. — Пойдем в дом, ты совсем замерзла.

Мы выходим из сквера и идем к дому.

— Как ты думаешь, Лео останется в «Круге»? — спрашиваю я.

— Кажется, планы у него такие.

Почему-то мне это кажется несправедливым.

Она доводит меня до дома и обнимает на прощание.

— Если что-нибудь понадобится, ты знаешь, где меня искать.

Лео ждет меня на кухне, стоит, прислонившись к разделочному столу. Я захожу и прислоняюсь к раковине — точно напротив.

— Мне бы хотелось найти более веское слово, чем «прости», — говорит он. — Но такого нет.

— Ты тоже меня прости.

— За что?

— За то, что у нас ничего не вышло.

Он кивает:

— Все нормально. Я всегда знал, что это случится, как только ты узнаешь.

— Но этого не случилось бы, если бы ты с самого начала был со мной откровенен! — выпрямившись, восклицаю я, ужасно огорченная тем, что он, похоже, не понимает. — Если бы ты рассказал мне о тюрьме во время нашей первой встречи, все могло бы быть по-другому.

— Я не был готов так рисковать, — говорит он с кривой усмешкой. — Я никогда не умел признавать свои ошибки и всегда пытался как-то увернуться от проблем. По крайней мере, так мне объяснила психотерапевт.

— У тебя был психотерапевт?

— Да. Раньше. Мне ее нашли родители, когда я вышел из тюрьмы.

Что-то не сходится.

— Ты, кажется, не общаешься с родителями?

Он вздыхает.

— Ну как я мог им тебя представить, если ты знала меня под другой фамилией? Ты бы очень быстро выяснила, что их зовут мистер и миссис Картер, а вовсе не Кертис.

Не знаю, почему я так потрясена.

— Дай-ка я угадаю. У тебя прекрасные родители, которые дали тебе неплохое образование.

Он роняет голову.

— Что-то вроде того.

— И они ничего обо мне не знают.

— Прости.

Я смотрю на него с отвращением.

— Мало того что ты врешь о себе самом, но ты врешь еще и о других — тебе явно опять нужна психологическая помощь, — говорю я и после паузы продолжаю: — Ты останешься тут, в «Круге»?

Он достает из шкафчика стакан, и я отодвигаюсь, чтобы пропустить его к крану.

— Да. Я говорил тебе, мне очень нравится этот дом, несмотря на его историю, — говорит он, стоя ко мне спиной.

— Я хотела спросить... Знаю, что это твой дом, но нельзя ли мне побыть здесь еще пару недель? Мне нужно свыкнуться с мыслью о возвращении в Харлстон.

Сделав несколько глотков воды, он оборачивается.

— Я думал, ты будешь только рада поскорее туда вернуться.

— Вообще-то нет. Честно говоря, у меня такое чувство, будто я не справилась.

— С понедельника я работаю в Лондоне. Но не волнуйся, я не буду тут слишком мешать.

— Я бы хотела побыть здесь две недели одна. Джинни говорит, ты можешь пожить у них с Марком.

Я чувствую на себе его взгляд.

— Зачем тебе жить тут две недели одной?

— Я уже сказала: мне нужно привыкнуть к мысли, что я возвращаюсь в Харлстон.

Дребезжание стекла: Лео поставил стакан на дно раковины.

— То есть дело не в том, что ты пытаешься разгадать тайну убийства, которая уже разгадана?

— Я не пытаюсь ничего разгадать. Но, как я тебе уже говорила, я не верю, что Нину убил Оливер.

— Почему ты так в этом уверена? — озадаченно спрашивает он.

Думаю, что бы такое ему сказать.

— Я прочитала одну статью. Похоже, сестра Оливера с самого начала утверждала, что он невиновен.

— Ну конечно, ведь он ее брат! То есть ты хочешь сказать, что из-за какой-то газетной статьи решила начать в одиночку крестовый поход, чтобы вернуть Оливеру его честное имя? Элис, слушай, бросай ты это.

— То есть, по-твоему, это совершенно нормально, что настоящий убийца гуляет на свободе?

Он раздраженно взмахивает руками:

— Мы уже все это обсуждали, а толку! Можешь оставаться тут на две недели, но потом верни мне мой дом обратно.

— Спасибо, — говорю я.

Но он уже ушел.

Прошлое

Она опаздывает. Опять.

— Как ваши дела? — спрашивает она, усаживаясь.

Я улыбаюсь:

— Это вроде мне полагается у вас спрашивать?

— Ну, ведь и психотерапевтам иногда полагается отдых, правда?

Приятно, что она спокойна настолько, чтобы ш­утить со мной. Не означает ли это, что она наконец скажет мне то, чего я от нее так долго жду?

— Боюсь, что нет, — отвечаю я.

Она смеется.

— Начнем? — говорю я и кладу перед собой блокнот. — На наших последних встречах мы исследовали причины того, почему вы чувствуете себя несчастной. Вы рассказывали мне о своем детстве, о юношеских годах, о ваших карьерных успехах, и мы пришли к выводу, что все это по большей части было для вас позитивным опытом. Думаю, теперь нам следует сфокусироваться на том времени, когда вы впервые начали чуствовать себя несчастной.

Она слегка хмурится.

— Если помните, в прошлый раз мы коснулись темы вашего замужества как возможного источника недовольства жизнью, — подсказываю я.

— Только вот дело в том, что это не так.

— Простите?

— Я вполне удовлетворена жизнью!

Я поворачиваю голову к окну — пусть у нее будет время подумать над тем, что она только что сказала. Через щели в жалюзи видны ярко сверкающие гирлянды, которыми украшена улица.

— Нет, ну в самом деле, как мне не радоваться жизни? — продолжает она. — Я замужем за потрясающим человеком, который на что угодно ради меня готов и дает мне все, чего бы я ни пожелала. Меня именно это в нем и привлекло с самого начала — помимо того, что он так не похож на тех мужчин, что были там, у нас. Он — настоящий джентльмен. — Она нервно смеется. — Я понимаю, звучит старомодно, но это правда.

Снова перевожу взгляд на нее и улыбаюсь.

— Не вижу ничего плохого в старомодности.

— Думаю, на самом деле меня беспокоит чувство в­ины. Вины за то, что у меня так много всего. Вот из-за чего я чувствую себя несчастной — а вовсе не из-за Пьера. Его я люблю. — Она на секунду умолкает. — Помните цитату из Генри Дэвида Торо о том, что счастье неуловимо?