Добравшись домой, я, сама еще не зная зачем, набираю номер Томаса Грейнджера. Какой смысл звонить ему, если мне совершенно нечего ему сказать? Но поздно: он подходит к телефону раньше, чем я успеваю отключиться.
— Это Элис Доусон, — говорю я, сразу узнав его голос.
— Мисс Доусон, спасибо за звонок.
Ему не вполне удается скрыть удивление — в общем-то, понятное, ведь я сказала ему, что помогать не буду.
Его ответ звучит слишком официально.
— Элис, — говорю я. — Можете называть меня Элис.
— А вы меня — Томас.
— Простите, на самом деле я не вполне понимаю, зачем... ну, зачем вам звоню, — говорю я и ругаю себя за то, что мямлю. — Новостей у меня никаких нет. Я поговорила с соседкой, но она сказала мне только то, что вы наверняка и так знаете. Это она видела, как Оливер приехал домой в тот вечер, когда произошло убийство, и...
— Я мог бы заехать завтра в обед, — перебивает он меня.
Я растерянно умолкаю.
— Но мне действительно нечего рассказать. Я могу все, что знаю, сообщить прямо сейчас, если хотите.
— Предпочитаю не обсуждать это по телефону. Завтра я все равно буду в ваших краях, так что никаких проблем. Часа в два вас устроит?
— Да, но я не уверена, что...
— Спасибо, Элис, до завтра.
Остаток дня я пытаюсь сосредоточиться на работе, но чувство вины, засевшее где-то под ложечкой, заставляет меня то и дело хвататься за телефон — мне хочется позвонить Томасу Грейнджеру и сказать ему, чтобы не утруждал себя этим визитом. Пусть я и не скажу ему ничего такого, чего он и без меня не знал бы, есть ощущение, что разговаривать с ним — неправильно. Хорошо бы было обсудить это с кем-нибудь, но я заранее знаю, что скажет Дебби. И у Джинни просить совета я не могу, потому что я так до сих пор и не сказала Лео, что человек, который прорвался без приглашения к нам на вечеринку, — частный детектив. Если Джинни узнает, она может рассказать Марку, а тот непременно скажет Лео. А я должна сообщить ему об этом сама. Чего до сих пор не сделала лишь потому, что точно знаю: он позвонит в полицию, и у Томаса будут неприятности, если там узнают, что он расследует убийство Нины. А я этого не хочу.
Я работаю до позднего вечера, чтобы наверстать пропущенную половину дня, а когда за окном темнеет, то, еще не до конца оправившись от вчерашней травмы, читаю в гостиной при раздвинутых шторах, иногда поглядывая в окно, наблюдая за тем, что делают остальные обитатели «Круга». Приятно видеть свет в домах и знать, что, несмотря на поздний час, еще не все улеглись.
К часу ночи большинство окон гаснет, и мне становится неспокойно. Вдруг кто-нибудь затаился в темноте, кто-нибудь видит меня, хотя я его не вижу. Из немногочисленных окон, в которых еще горит свет, одно — в доме Тамсин, и мне нравится думать, что, возможно, она тоже не спит.
Я иду укладываться и оставляю свет на лестнице, чтобы в доме не было полной темноты. Но расслабиться не удается, и я понимаю, что все это время пытаюсь обмануть себя, думая, что когда-нибудь мне здесь будет удобно и уютно. Джинни была в ужасе, когда я рассказала ей, что прошлой ночью мне показалось, будто в доме кто-то есть, и настаивала на том, чтобы я перебралась к ним с Марком, пока у нас с Лео все не устаканится. Надо было воспользоваться приглашением — завтра я так и сделаю. Не знаю, что будет дальше между мной и Лео, но одно знаю точно: в «Круге» я жить не смогу.
Глава 23
ТОМАС ПОЯВЛЯЕТСЯ РОВНО В ДВА. Я ждала, что он позвонит в домофон, и немного пугаюсь, обнаружив его у входной двери.
— Решил проверить, сменили код или нет. Не сменили, — произносит он в свое оправдание. Неодобрительно.
— Я поговорю с кем-нибудь об этом.
Закрываю дверь от холодного ветра, который ворвался в дом следом за Томасом, и веду детектива в гостиную. Понимаю, что будет невежливо не предложить ему кофе, но хочется поскорее от него избавиться. Ночь прошла без происшествий, но находиться в доме мне все равно не хочется. Но я еще не решила, куда отправлюсь: к Джинни или к Дебби в Харлстон.
— Боюсь, у меня мало времени, — говорит Грейнджер, будто прочитав мои мысли, и я мысленно выдыхаю.
— Да-да, конечно, — говорю я и жду, пока он садится в кресло и кладет телефон на стол перед собой. — Как сестра Оливера?
— Если вы спрашиваете о ее здоровье — не очень. Но морально она очень воспрянула, узнав о том, что, возможно, нам все-таки удастся восстановить доброе имя Оливера. Она очень вам благодарна, Элис.
Я хмурюсь:
— Как я уже говорила по телефону, я не уверена, что у меня есть для вас действительно новая информация. Мне бы очень не хотелось напрасно обнадеживать вас и сестру Оливера.
— Поверьте, я и сам не хочу напрасно обнадеживать Хелен.
Я кратко рассказываю ему о своем визите к Лорне.
— А Хелен… Сестра Оливера знала, что у Нины есть любовник? — спрашиваю я.
— Не знала, пока мой знакомый из полиции не рассказал о показаниях ваших соседей.
— А о том, что в их браке все не так гладко, она догадывалась?
— Нет, но говорит, что Оливер не сказал бы ей об этом, даже если бы у них были проблемы.
— Соседка абсолютно уверена, что видела, как Оливер входит в дом, — хмурюсь я. — Но что, если он вошел, а потом снова вышел? Он мог, например, услышать, как Нина разрывает отношения с любовником, решил не вмешиваться и подождать снаружи. И вот, пока он ждал в сквере, этот человек ее убил.
— Вы даже не представляете, как бы я хотел, чтобы это оказалось правдой. Но если это так и было, разве Оливер не рассказал бы полиции? Он утверждал, что вообще не заходил в дом, даже когда адвокат подсказал ему, что, возможно, именно так все и случилось.
— А по-вашему, как все произошло? — спрашиваю я.
— Я верю Оливеру, потому что у него не было причин врать. Но и вашей ближайшей соседке, миссис Бомонт, я тоже верю.
Он наклоняется вперед и пристально смотрит мне в глаза.
— Только вдумайтесь: она видит, как Оливер приезжает, видит, как он выходит из машины. В эту секунду кто-то прокрадывается позади машины и входит в дом. Оливер направляется в сквер и не замечает того человека, потому что идет в другую сторону. Ваша соседка полагает, будто в дом вошел Оливер, и перестает смотреть, потому что беспокоится, что сейчас они с Ниной снова начнут ссориться. Вот почему она не видит, как Оливер заходит в сквер. И поскольку больше никто не заявил, что видел его там, то, с точки зрения полиции, алиби у него нет, и получается, он все-таки лжет.
Я медленно киваю, понимая, что версия Томаса не просто возможна, но и весьма вероятна. Мне нравится, что он верит и Оливеру, и Лорне.
— Значит, нам нужно выяснить, кто мог проскользнуть мимо Оливера в дом, — говорю я и немедленно краснею, осознав, что сказала «нам», а не «вам». — С кем у Нины могла быть любовная связь.
— Именно, — отвечает он.
— Я только одного не могу понять: почему все так легко обвинили в произошедшем Оливера и почему никто не хочет верить в то, что убить мог кто-нибудь другой. Думаете, они кого-то защищают?
— Да, — мягко произнес он. — Думаю, так оно и есть.
— Кого-то отсюда — из «Круга»?
— Иначе с чего бы они так сплотились?
— Им действительно, похоже, не нравится, когда я задаю вопросы о Нине, — говорю я. — Особенно Тамсин. Она была лучшей подругой Нины, и ей совсем не понравилось, когда я зашла проведать Лорну.
Тут я умолкаю, спохватившись, что сказала слишком много.
— Если она была лучшей подругой Нины, это вполне объяснимо. У Тамсин, кстати, не рыжие волосы?
— Да, а откуда вы знаете?
— Нина часто рассказывала о ней Хелен, но Хелен не может вспомнить имя, поэтому я не был уверен, о которой из Нининых подруг она говорит. — Томас сверился с телефоном: — Была еще одна подруга, которая занималась вместе с ними йогой.
— Это, наверное, Ева, из соседнего дома.
