Несмотря на отсутствие ветра, Пётр чувствовал, как холод проникает сквозь его тяжёлую тёплую куртку. Он доел «хот-дог», скомкал обвёртку и помассировал окоченевшие ладони. Вик же продолжал смаковать, с «хот-догом» в одной руке, фляжкой – в другой. Щёки у него зарозовели, а водка больше не вызывала нареканий.

– Коптя-ят! – протянул он с важным видом, точно доморощенный философ.

– Ты о чём?

Вик кивнул в сторону широких труб, которые поднимались над панельными домами. Чёрный дым сливался с пустым беззвёздным небом, и казалось, что трубы затягивают в себя темноту.

– Опять перебои будут! – Вик облизнул губы. – Не в центральных, конечно. У тех сучек каждый день праздник. Но нам вот прилетит наверняка.

– Это да.

– Отключить бы на хер все эти поганки! Это ж они всё из города высасывают. Паразиты, бля!

Где-то вдалеке, еле пробиваясь сквозь густой шлейф смога, поблёскивали тусклые огоньки.

– Жди, – нахмурился Пётр. – Они отопление, скорее, отключат.

– Отключат, как пить дать. И свет.

Вик доел «хот-дог», но фляжку не возвращал.

– Пойдём, может? – сказал Пётр. – Я уж дубеть начинаю.

– Погоди! – запротестовал Вик. – Ты подыши! Тебе полезно. Считай это курсом новичка, бля! Да и нам нужно же патрулировать на хер, мы и патрулируем! Глотни вот!

Вик встряхнул фляжку.

– Мне хватит! – отвернулся Пётр. – А патрулировать и сидя в тепле можно. Пошли!

– Тут как-то уютно. – Вик показал на заброшенные киоски. – Все эти коробочки. И ветра нет. И гарью почти не пахнет. Есть еда и… – Он приложился к фляжке. – К холоду надо привыкнуть. Надо пустить его, блядь, в себя, закалиться, а то зимой околеешь тут же!

– Философ, твою мать.

– О, кстати! – Вик толкнул Петра в плечо. – Вспомнил я, чё мне говорили. По поводу шунтов этих ебучих.

– И чего тебе говорили?

– Говорили, значит, – Вик набрал воздуха в грудь, – что здесь, в третьем, у мужика карачун был, он дубу дал, понятное дело, причём шунт у него, все дела, такой весь прокаченный до сотого левела…

– И чего?

– Да чего-чего, провалялся он больше десяти часов. Это днём! Люди рядом ходили. А чё им? Подумаешь, трупяк лежит, чё такого. Ток ночью его и приняли. Сподобились на хер. Дескать, перегружена была у них, блядь, эта их блядская сеть.

– Вот уроды! А ведь откачать могли бы.

– Понятное дело. А ты говоришь… За этой дурой крашеной никто б не поехал, будь у неё хоть сотня шунтов.

– Это да.

Какое-то время они молчали.

– Перебои будут наверняка, – сказал Вик, уставившись на коптящие трубы. – Я вот бывшую свою вспоминаю. У неё, конечно, крышак под конец конкретно так потёк. Не помню, рассказывал я или нет…

Он рассказывал, но Пётр не стал перебивать.

– Каждый раз, когда свет отрубался, она думала, что всё стирается на хер. Ну из-за темноты. Типа кто-то там на хард-резет нажимает. И просто чёрное пятно. Баста! Раз она не видит чё-то, значит этого и нет. Типа – ваще! Было – и р-р-раз!

Вик импульсивно взмахнул рукой, отбросив в кипящую темноту загаженную улицу, но вдруг замолчал и сник.

– Это всё шунт, – сказал он чуть погодя.

– Шунт, – кивнул Пётр.

– А ведь все тесты прошла. Вероятность того, что там у неё шарики за ролики заедут сотая доля процента была. Короче, всё замечательно, говорит доктор, давайте вскрывать вам череп на хуй…

Вик сплюнул на асфальт.

– Глупая сука! – Он отхлебнул в последний раз из фляжки. – А я ведь говорил, на хера тебе всё это? Зачем это нужно ваще! А ей чесалось, блядь! А пото́м мы с ней вдвоём четыре года по этому долбокредиту выплачивали! Ещё в хорошие, блядь, времена!

– Ладно, пойдём!

Пётр, не дожидаясь ответа, побрёл обратно к фургону. Вик вздохнул и потащился вслед за ним.

– Темнота всё стирает, – пробормотал он. – Надо же такое выдать, а?

Пётр молчал.

– Так вот живешь себе, пото́м кто-нибудь засовывает тебе в мозги эту хуйню, и ты начинаешь видеть то, чего нет. Пото́м начинаешь думать, что то, чего ты не видишь, не существует. А пото́м…

– А пото́м превращаешься в зомби, – закончил Пётр.

– В зомби! – подхватил Вик.

– А ты сам не хотел?

– За такие деньжищи? – Вик натянуто рассмеялся. – Нет уж, спасибо! И на хера? За ваши деньги вскипятим вам мозги к ебене матери!

Они вернулись к фургону, и Вик снова полез на водительское сидение.

– Давай, может, я? – предложил Пётр.

– Не! – отмахнулся Вик. – Я в полном порядке! А тебя ещё кондратий хватит, когда мы на кочку наедем. Сиди вон, отдыхай! Наслаждайся жизнью, бля!

– Как скажешь.

– А ты? – спросил Вик, когда они уже ехали по автостраде. – Ты чё, себе червяка в мозги засунуть хотел?

– Не то чтобы хотел, но в угрозе предлагали…

– Так вот почему тебя турнули! – обрадовался Вик. – Вторую неделю я с ним, блядь, катаюсь, а он всё – реорганизация, перевод…

– Да нет, это было необязательно, но тест я не прошёл. Перевели меня не поэтому.

– А почему?

Вик вёл невнимательно и нервно, пытался зачем-то объезжать заплаты на асфальте, резко выворачивая руль. Автопилот постоянно его корректировал, но он даже не замечал.

– Реорганизация, – сказал Пётр.

– Да пошёл ты! – прыснул Вик.

Он съехал с автострады и остановился у пропускного пункта. Они возвращались обратно в темноту.

В отделении стояла мёртвая тишина, как в морге. Свет в узком коридоре, напоминающем о построенных в прошлом веке коммуналках, был таким тусклым, что в местах стыка пола и стен пролегали длинные чёрные тени.

Пётр причесался пятернёй и толкнул приоткрытую дверь с содранной табличкой. Диспетчерская.

– О, приехали?

Алла отодвинулась от терминала и улыбнулась. Губы сегодня она накрасила так ярко, что лицо её казалось бледнее обычного.

– Приехали, – сказал Пётр. – Тяжеловатая была ночка.

– Холодно?

– Холодно, да. И три тела уже. А ведь ещё октябрь даже не начался. Бред какой-то.

Алла покачала головой.

– Хоть завтра отдохнёте.

Она пододвинула к Петру старое считывающее устройство – чёрную пластину с диодным глазком.

Устройство сердито пискнуло. Алла кивнула.

– Вот и всё. Что завтра…

Договорить она не успела. В комнату ввалился Вик – раскрасневшийся, как после пробежки – и выдал вместо приветствия:

– Три трупяка, прикинь? В сентябре, бля!

– Да, Пётр уже сказал.

Вик бросил на стол три чёрных жетона – один завертелся юлой, норовя спрыгнуть на пол, но Алла вовремя прихлопнула его ладонью, точно назойливое насекомое.

– Приз нам надо, – Вик икнул, – за трудовой, блядь, подвиг!

– Не ругайся, Виктор! – нахмурилась Алла, убирая жетоны в пластиковую коробку.

– Да я чё…

Алла спрятала коробку с жетонами под стол и постучала ногтем по считывателю.

– Ваш автограф, сэр!

– Автограф, бля…

Вик быстро провёл указательным пальцем по считывателю, и глазок нерасторопного устройства истерически замигал.

– Не спеши ты так. Давай ещё раз. И палец протри.

Вик плюнул на указательный палец и потёр его о куртку.

– Да что ж ты делаешь! Возьми! – Алла протянула ему бумажную салфетку. – Вы так весь считыватель залапываете, и он считывать перестаёт!

– Сидели б за столом, ручки были бы чистые! – огрызнулся Вик, но пальцы салфеткой протёр.

На второй раз считыватель, пару раз неохотно мигнув диодом, всё же принял его отпечаток.

– Вот и всё! – удовлетворённо гаркнул Вик. – Отстрелялись! Но три трупяка! Прикинь!

– Да, – Алла покосилась на терминал. – Молодцы. Хороший…

Петру показалось, что она хотела сказать «улов».

– Петя, кстати, интересовался, чё там в метках этих, – вспомнил Вик. – Проба крови или ещё чё?

– Кровь, да. – Алла откинулась в кресле и взглянула, сощурившись, сначала на Петра, пото́м на Вика; можно было подумать, что её заставляют разглашать секретную информацию. – А больше ничего и не надо. Конечно, чип там и другая хитрая технология.