– Никаких гарантий. Я понял.

Пётр спрятал в карман кристалл.

– Но ты бычить-то не начинай, если чё! – сказал парень, выдыхая дым. – Я ж помочь хочу! Всё для любимых клиентов!

Пётр молча взял дзынь и направился к выходу.

– Ток это, – окликнул его парень, – в стакан с горячей водой, а не как-нибудь там ещё! Не вздумай в микроволновку его!

И загоготал.

Пётр насилу дожевал рыбный брикет и вытер ладонью рот. На сей раз брикет напоминал, скорее, протухшую говяжью печень, чем рыбу. Можно было подумать, что на фабрике забыли о том, какова рыба на вкус. Пётр плеснул в стакан водки и осушил одним глотком, надеясь избавиться от мерзкого послевкусия, но даже водка не помогала. Он встал, положил в раковину пустую тарелку, от которой всё ещё воняло гнилой печёнкой, вернулся за столик и закурил.

На улице давно стемнело. День для города завершился – на дороги выехали патрули СК, его коллеги в ржавых расхристанных фургонах, – а он только что расправился с поздним завтраком. Улица была черна. Густая сажа и неразборчивые серые мазки – полоска неба, панельные дома. Над улицей проступали, точно наложенные изображения, его лицо в клубах дыма, старая микроволновка с приоткрытой дверцей, бутылка водки на столе.

– Добрый день! – сказал Пётр отражению и потянулся к бутылке.

Его двойник согласно кивнул. Другой, параллельный стакан возник из пустоты, покачнулся, предлагая ответный тост, и исчез, затерявшись в бликах.

Вкус тухлой печёнки наконец сменила водочная горечь. Правда, после нескольких затяжек разошлось сердце. Подняв кисть с сигаретой, Пётр увидел – в отражении, поверх темноты, – как трясутся пальцы.

Пошла уже третья неделя после перевода, но к новому графику он привыкнуть так и не успел. Ночью боролся со сном. Днём страдал от бессонницы. Наверняка и сердце пошаливало от ночной работы.

Пётр с сожалением потушил сигарету, налил в стакан воды из-под крана и поставил в микроволновку. Режим разморозки. «Начать приготовление». Микроволновка засветилась, погудела и, негромко звякнув, погасла.

Пётр вышел в гостиную с двумя стаканами. Один – с водкой. Второй – с разогретой водой. Дзынь ждал его на диване. Пётр поставил стакан с водой на стол, бросил в него кристалл, а сам уселся на диван.

– Сеанс номер два, – усмехнулся он и нацепил дзынь.

Сеанс.

Уже нажав на синюю кнопку, Пётр подумал, что стоило сначала установить соединение с кристаллом и только пото́м кидать его в мутную воду, где его с трудом получалось разглядеть, но дзынь легко справился со своей задачей. В стакане с водой запульсировала красная точка.

Варианты авторизации.

Пётр нарисовал в воздухе спираль.

На сей раз Синдзу появилась посреди комнаты. Она стояла рядом со столом. Её худое мальчишеское бедро упиралось в столешницу.

– Привет, – сказал Пётр и, выдохнув, глотнул водки.

Тошнота после омерзительного перекуса отпустила, но в груди нарастала тяжесть. Пить больше не стоило. Но выпить хотелось.

– Привет, – повторил Пётр.

Синдзу качнула головой – так, словно только что его заметила – и улыбнулась.

– Привет. Ты – другой.

– Знакомая песня! Я – другой, я – не такой. Скажешь чего-нибудь новое или как?

Синдзу постучала пальцами по столешнице. Пётр отчётливо услышал, как её ногти касаются пластиковой поверхности стола.

– Но ты знаешь волшебство, так что…

– Чего-нибудь новое! Пожалуйста, скажи мне чего-нибудь новое!

Пётр отхлебнул водки и кашлянул в кулак. Синдзу чего-то ждала, глядя на него с надменной улыбкой. Постукивала ногтями по столешнице.

– Расскажи о себе, – попросил Пётр.

– Я, – Синдзу прислонила к груди ладонь, – Синдзу. А ты…

– Ты – Синдзу, я – другой! Это я уже знаю. Расскажи про свою хозяйку.

– Хозяйку?

Между бровей у Синдзу прорезалась тревожная морщинка. Она стала расхаживать по комнате, зябко потирая худые плечи. Двигалась она красиво и плавно – даже слишком плавно, словно искусно подражающая движениям человека кукла. Ноги больше не проваливались в пол.

– Девушка, которая тебя записала. Создала. Не знаю, как объяснить. Ты знаешь, что с ней…

Пётр не договорил и заглянул в свой стакан – из-за дзыня водка казалась синей, как техническая жидкость.

– Ты имеешь в виду мою подругу, – Синдзу остановилась, – мою Пан-Йон. О, – она мечтательно посмотрела в потолок, – я так много могу о ней рассказать.

– Твоя пан… Подруга, хорошо. Расскажи мне о ней. Почему она сбежала из дома?

– На то было много причин. Я расскажу, да. Прежде всего – мы решили это вместе. Это было наше совместное решение, меня и Пан-Йон.

– Вы решили вместе?

– Да, – кивнула Синдзу. – Нам было очень плохо там. Очень плохо. – Она обхватила себя за плечи. – Мы страдали там. Пан-Йон страдала там каждый день. Мне было тяжко смотреть, как она страдает там.

– Её что, били?

– Там всё было просто. Понятно и просто. Слишком понятно и просто. Ты понимаешь?

Синдзу резко обернулась, но посмотрела не на Петра, а куда-то в сторону, на оконную раму.

– Ты понимаешь? Там не было настоящей жизни. Ведь жизнь – это выбор. Без выбора нет жизни. Ты согласен?

– Допустим. Продолжай.

– Мы мечтали о настоящей жизни. Жизни, полной возможностей.

Пётр снова приложился к стакану. Руки у него тряслись.

– И какие же возможности она получила? Возможность сдохнуть?

– С Пан-Йон теперь всё будет хорошо, – быстро заговорила Синдзу. – Всё будет хорошо. Обязательно. Ведь жизнь…

– Она умерла! – перебил её Пётр. – Я расследую обстоятельства её смерти!

Синдзу уставилась на него пустыми тёмными глазами.

– С Пан-Йон всё будет хорошо, – невозмутимо повторила она. – Наш мир не был реален. Ведь всё происходящее – всего лишь сон. Сон, в котором она не могла найти себя. Ты понимаешь?

Синдзу подошла к дивану и наклонилась к Петру. Чёрная чёлка упала ей на лицо.

– Ты понимаешь?

Пётр вздрогнул.

– Понимаю. Она сошла с ума.

Он сделал глоток и стиснул стакан, как оружие, словно боялся, что Синдзу набросится на него – ведь в этом закрашенном синевой мире она была не менее реальна, чем он сам.

– Где она жила? – спросил Пётр.

– У подруги.

– Адрес подруги?

– Я не обладаю этой информацией, – монотонным голосом ответила Синдзу и отошла в середину комнату.

Она вновь прислонилась бедром к столу.

– И чем она занималась? Как искала эту свою подлинную реальность?

– В Сень-ши.

– В синьке! – фыркнул Пётр. – Кто бы сомневался!

– И мы были не одни!

Синдзу покачала над головой указательным пальцем, но жест этот, словно записанный для другой модели, получился в исполнении худосочной девушки неестественным и комичным.

– Нас было много. И мы…

– Кого это – нас?

– Трёхцветная радуга! – Синдзу всё ещё держала над головой руку с вытянутым указательным пальцем. – Там, где начинается трёхцветная радуга, мы…

– Какая ещё бесцветная радуга? – Пётр осушил залпом стакан. – Чего ты несёшь?

– Есть много других, таких, как мы!

Синдзу сделала вид, что набрала в грудь воздуха, хотя никакого воздуха в этой притворной реальности не было.

– Пан-Йон смогла найти их в трёхцветной радуге. Она была так счастлива, когда, – Синдзу перекрестила ладони, прижала их к подразумеваемому сердцу, – рассказывала мне об этом. И теперь мы вместе с ней…

– Да чего ты мелешь? – поморщился Пётр. – Какая на хер трёхцветная радуга?

– Трёхцветная радуга… – Синдзу вскинула голову и заговорила с придыханием, точно читала стихи: – Там, где начинается трёхцветная радуга, мы вместе с Пан-Йон…

– Ты, сраная электронная дура! – Пётр сплюнул накопившуюся во рту желчь. – Она умерла, ты понимаешь! Сдохла! Её больше нет!

Он поднял стакан, но там уже не было ни капли.

– У-мер-ла? – медленно, как испортившийся механизм, произнесла Синдзу и слепо уставилась в стену над головой Петра. – Умерла, – повторила она, но губы её уже не двигались. – Нет, ты не понимаешь. Пан-Йон…