— Что случилось прошлой ночью, сын? — спрашивает отец, кладя руку на плечо и сжимая.

— Я узнал, что она умирает. Там. А я тут и ничем помочь не могу, спасти её не могу. И я мог её больше никогда не увидеть, не узнать даже, что с ней случилось, если бы не пришёл. Я мог потерять её насовсем, навсегда, — в груди снова больно сжимается и ноют сбитые костяшки на обеих руках, напоминая, что можно забыться в яростном угаре.

— Мне жаль, Тай, — не хочу читать его эмоции, мне от своих больно. Мотаю головой, сжимая зубы до скрипа. А потом выдыхаю и произношу главное:

— Нет. Не надо жалеть. Просто прими моё решение. Я сейчас еду в Храм.

— В Храм? Зачем? — этот вопрос, как ни странно, принадлежит матери. Поворачиваю голову и встречаюсь с её встревоженным взглядом. — Кто умирает?

Её величество королева Анэллия Сэйнар замерла на пороге спальни, видимо услышав часть нашего с отцом разговора.

— Здравствуй, мама. Умирает моя любимая девушка. В твоём родном мире. И я иду в Храм, чтобы умолять Богиню спасти её, как тебя. Притянув душу в этот мир. А потом я собираюсь взять её в жёны, если это будет возможно.

Мама, испуганно выдохнув, смотрит на меня огромными глазами цвета тёплой карамели, потеряв дар речи. Зато отцу есть что сказать.

— Ты понимаешь, насколько бредово это звучит, Тайрэн? Допустим, Богиня тебя послушает, допустим даже сделает, как ты просишь. Но для этого нужно, чтобы одновременно с ней кто-то умирал здесь.

— Совванир большой. В любую минуту в нём где-нибудь кто-нибудь умирает, как это не прискорбно, — возражаю я.

— Хорошо. А если её душа попадёт в тело замужней женщины, или пожилой? Женишься на старухе с молодой душой, сын? Или на мужчине может? Настолько твоя любовь сильна? — зло бьёт наотмашь аргументами родитель.

— Яр! — вскрикивает Нэлли.

— Мам, он прав, это вероятно. Но исходя из твоего случая и случая Ларики Соланьяри, и её размышлений в дневниках, хоть выборка и невелика, конечно, есть основания надеяться, что возраст и пол должны приблизительно совпадать. Мне даже, кажется, что иначе это может не сработать. Я признаться, много думал об этом раньше. Даже Матушку Настоятельницу донимал расспросами, под предлогом интереса, вызванного твоим случаем. Но всегда наталкивался на неприемлемое условие. Её смерть. Потому и отбросил эти мысли давно. Сейчас это, как понимаете, уже не невыполнимое условие, а неотвратимая угроза. Если я не попытаюсь это сделать — она умрёт.

— От чего она умирает? — хмурит мама брови и идёт сначала ко мне, чтобы, как всегда, обнять и поцеловать, а потом к мужу, чтобы устроиться на его подлокотнике, как любит делать. Он привычным движением обнимает её за талию, прижимая к себе.

— Она назвала эту болезнь лейкемией. Объясняла, что это связано с кровью. У нас таких нет, насколько я знаю.

— Рак крови, — Нэлли скорбно закрывает глаза. — В моём прежнем мире от этой болезни много людей умерло.

— Да. Рами говорила, — киваю я.

— Рами? — удивлённо вскидывает брови она, посмотрев на меня.

— Рамина, — с нежностью произношу имя любимой. — В ней столько же света и тепла, сколько в тебе, мама.

Отец так и не принял до конца моё намерение. Он не стал мне напоминать про долг, про то, сколько надежд он питает на мой счёт, как и не сказал, что мой брак неизвестно с кем при наличии братьев, истинных Сэйнаров по крови и силе, может сделать невозможной передачу мне власти, когда придёт время. Это даже от него не зависело. Сила просто изберёт более сильного и нужного стране. Что ж, тогда я стану верной опорой Рикарду, или Дастиану, может даже Айвэну. Уж как сложится. Его величество король Яргард не стал лишать меня прав наследования, давить, или ставить ультиматумы, поскольку видел, что своё решение я менять не стану. А результат ещё неизвестен. В конце концов, он сам меня воспитал и не мог не понимать, что я уже всё взвесил и просчитал последствия, как и смирился с тем, что, по сути, отказываюсь от того, ради чего родился. Это тяжело. Но… Смириться со смертью Рамины я не смогу и требовать этого даже отец не посмеет. Особенно он.

Храм Великой Праматери встречает меня благостной тишиной. Свет, преломляющийся через витражные окна, непостижимым образом создаёт в прохладном воздухе просторных залов иллюзорное чувство чьего-то присутствия. А может не такое уж и иллюзорное. Уж мне ли не знать, что Богиня порой удостаивает своих чад не только пристального внимания, но порой и более ощутимого вмешательства.

Эхо моих шагов по мраморному полу отражается от стен, уносясь прочь коридорами, извещая служительниц о внеурочном посетителе. И спустя несколько секунд навстречу мне выходит, как ни странно, сама Матушка Настоятельница Ваота. Ждала? Не удивлюсь.

— Приветствую вас в Храме, ваше высочество, — весьма пожилая уже женщина улыбается мне с тем извечным выражением мудрых глаз, что заставляет думать, что же такого же ей известно, неведомого тебе.

— И я вас, пресветлая Ваота, — вежливо склоняю голову перед главной служительницей Богини. — Мне нужен ваш совет.

— Совет? Конечно, чем смогу постараюсь вам помочь. Желаете пройти в мой кабинет?

— Нет, у меня очень мало времени. Давайте лучше в малый королевский ритуальный зал.

Она удивлённо вскидывает брови, но не возражает. Лишь приглашающе ведёт рукой, а затем следует рядом, показывая путь, который я за последние пятнадцать лет уже неплохо изучил, четырежды присутствуя на ритуалах посвящения и инициализации юных Сэйнаров, сначала близняшек-сестёр, потом братьев. Этот зал, можно сказать, личный для нашей семьи. Здесь свершаются те обряды, которые не для посторонних глаз, личные, сокровенные.

Дверь закрывается за нашими спинами, отрезая от внешнего мира, оставляя наедине с поразительно живой статуей Праматери, взирающей на мир с ласковой улыбкой.

— Что вы хотели спросить, ваше высочество? — интересуется Ваота, слегка повернув голову и взглянув на меня через плечо.

— Как мне обратиться к Богине за помощью?

— Я так понимаю, вы имеете в виду не просто благословение?

— Оно мне, конечно, не помешает, но нет. Я хочу просить кое-что гораздо более сложное и, возможно, нарушающее законы мироздания, — признаюсь я, наблюдая за тем, как пожилая женщина хмыкает, поворачивается к статуе и смотрит в лицо Богине. Без удивления, надо признать. Я и сам скольжу взглядом по воплощающему женственность мраморному лицу. — Что мне сделать? Принести жертву?

— Праматери не нужны жертвы, чтобы выслушать своих детей, — поджимает губы Ваота. — А к вам, Сэйнарам, Она особо благоволит. Достаточно лишь искренне открыть своё сердце её взгляду, и попросить, отринув гордыню. А потом иметь мужество услышать ответ. Думаю, вам этого не занимать, принц Тайрэн. Вы правы, здесь лучшее место, чтобы обратиться к Ней. Пускай сила вашего рода вам поможет, — она поворачивается ко мне и склоняет голову набок. — Я полагаю, вы хотите говорить с ней прямо сейчас?

— Да.

Настоятельница кивает и направляется к алтарю, над которым Богиня держит в руках золотую чашу. До меня доносится её тихий шёпот, волос касается странное дуновение, словно вздыхает кто-то. А потом я в полном недоумении наблюдаю, как в чаше появляется похожая на вино жидкость. Ваота обеими руками берёт этот сосуд из ладоней статуи и поворачивается ко мне.

— Праматерь готова услышать. Готовы ли вы, ваше высочество, просить её милости?

— Готов, — твёрдо произношу, принимая чашу.

— Тогда пейте. Это поможет войти в транс. Я оставлю вас, чтобы не мешать.

— Благодарю, светлейшая Ваота.

Она кивает и молча обходит меня, чтобы покинуть зал. А я выпиваю в пару глотков божественного происхождения зелье, или что это такое, не позволяя себе сомнений и колебаний. Ни на что не похожая на вкус горьковато-терпкая жидкость мягко обволакивает пищевод, проваливаясь клубком тепла куда-то в район солнечного сплетения. Странное чувство покоя обволакивает, как-то незаметно забирая всё, что грызло меня в последнее время. Закрываю глаза, позволяя себе окунуться в это чувство. Тело будто исчезает, и лишь отголоском сознания я улавливаю удар коленями, на которые, кажется, опускаюсь.