Но по-прежнему его повествования привлекают этнографов, изучающих быт того времени: «Тюмень страшно хвастлива! Покуда она еще не сделалась сухопутным Ливерпулем между Европой и Россией с одной стороны, а Сибирью и крайним востоком (срединной Азией, Китаем, Японией, может, и Индией) с другой; покуда не убила своей ненавистной ей соперницы Ирбити; покуда не сделалась центральным торжищем и лучшим пунктом размена между обоими полушариями, до тех пор... как только подъедешь к ней, с какой хочешь стороны: от Екатеринбурга, Туринска, Тобольска и Ялуторовска (она всестороння, без каламбуров), дорога на ее городской земле дрянь, способная убить всякую фантазию! Поэзия ее всемирности разбивается в дребезги (вместе с осями и колесами) об ее дурные мосты, наигадчайшие гати, немыслимые пни, торчащие посреди разгона для сокрушения голов и мозгов проезжего! Даже верстовые столбы ее пахнут мервечиной Миниха и Бирона, когда их везли 120 лет тому назад по туринской дороге в глухой Пелым! Издали, когда поднимешься на угорь за селом Троицким, город порядочно эффектен, еще эффектнее с Ялуторовского тракту и с Тобольского из-за Туры. Много церквей, монастырей, каменные дома, огромный тюремный замок с церковькой, рощи и садики. Внешность скрадывает внутренность. Зато, щедро наделяемый пинками и толчками, подзатыльниками адских душегубок, называемых почтовыми кибитками с их низенькими накладушками, настроенный не на идиллический, а на просмешливо-ругательный лад – как только подъедешь к въезду в улицы (у Тюмени ни застав, ни приличных въездов нет, а триумфальных арок некому здесь ставить – все ямской народ – не герои!), ахнешь и опустишь руки! Гоголю да Федотову тут только расхаживать, да курам с петухами рыться в навозных кучах, опоясывающих щедро город непривлекательным ожерельем!»[37].

Прочитаешь вот такое, и вся оставшаяся жизнь пропадет в поисках утраченного города. Ибо никак в толк не возьмешь, что в написанном – факт, а что – не более, чем впечатление, ассоциативно запутанное. И может, единственно верное для публициста. Но для этнографа? Вряд ли...

После всего сказанного резонно встает вопрос: «А зачем?» Ибо все, что накопилось у читателя при жизни И. Завалишина, он не постеснялся выплеснуть еще тогда. В докладных записках, в статьях, в воспоминаниях. Наверное, и в личных беседах...[38]

Я думаю, что каждое последующее поколение, бросившее свои жизни на очердное освоение Сибири, должно помнить уроки публицистики И. Завалишина. Увы, великому замыслу было суждено стать лишь набором газетных сведений тех лет, да путевыми заметками о некоторых городах Западной Сибири, – по меткому выражению Туземца из Тюмени, – «обревизованных им (Завалишиным. – Ю.М.) осенью 1861 г.».

Как-то историк церкви, сибирский просветитель Александр Иванович Сулоцкий заметил: «Птицы не садовники, а ветры не пахари, а иногда те и другие сеют семена, и не только хлебные и травные, но и древесные, – и посеянное ими не всегда погибает, напротив, произрастает и дает плоды»[39].

Посеянное Ипполитом Завалишиным на нашей ниве не должно вырасти чертополохом. Читатель должен отличать зерна от плевел. Просто в библиотеки вернулся еще один памятник, которому до сих пор одни – поклоняются, другие – ставят под сомнение все написанное, третьи – ищут источник, с которого цифры и факты перекочевали в «Описание Западной Сибири». Четвертые – оправдывают его компилятивный метод, признавая необходимость его в то время и в том месте, где находился государственный преступник. Эти последние в качестве довода правоты автора повторяют: «Не он первый, не он последний»[40].

ИЗДАНИЕ ОБЩЕСТВА РАСПРОСТРАНЕНИЯ ПОЛЕЗНЫХ КНИГ

ОПИСАНИЕ

ЗАПАДНОЙ СИБИРИ

ИППОЛИТА ЗАВАЛИШИНА.

Цѣна 70 коп.

МОСКВА.

ВЪ ТИПОГРАФIИ ГРАЧЕВА И КОМП.

1862.

Сибирь неизвѣстна Европѣ и мало извѣстна Россіи. Отдаленность этого края, превратныя о немъ понятія, отсутствіе популярныхъ описаній, доступныхъ большинству читающихъ, были всегда этому причиной.

Между тѣмъ ходъ историческихъ событій на Западѣ, новое направленіе, данное международнымъ отношеніямъ европейскихъ державъ, прогрессъ идей и сближеніе нынѣ цивилизаціи Европы съ крайнимъ Востокомъ, наконецъ самая неожиданность вопросовъ, возникінихъ теперь въ Индіи и Китаѣ, внезапно раскрыли Европѣ и Россіи всю политическую и стратегическую важность Сибири. Соприкасаясь Китаю и Индіи берегами Или и Амура, Сибирь должна неминуемо сдѣлаться въ недальнія времена ареной, на которой столкнутся неизбежно Европа и Россія, русскія стремленія съ стремлениями западными, чтобы изъ этой борьбы двухъ совершенно противоположныхъ началъ вывести новыя судьбы міра и новую исторію человѣчества!

Внесеніе христіанства въ Китай, оцивилизованіе его посредствомъ Европы, прививка къ нему идей западныхъ, искусства воинскаго, современныхъ успѣховъ наукъ и техники, не должны оставлять Россію равнодушной зрительницей того, что будетъ происходить на крайнемъ Востокѣ. Исторія человечества есть вѣчный циклъ возвышенія и паденія народовъ, передвиженія политическаго могущества и преобладанія изъ страны въ страну. Опытъ историческій долженъ заставить предугадывать будущее; а гдѣ это будущее яснѣе, какъ не въ огромной Китайской имперіи, съ сотнями милліоновъ ея жителей, умныхъ и переимчивыхъ, склонныхъ къ переселеніямъ, умѣренныхъ не въ одномъ только образѣ жизни, но и въ привычкахъ? Что будетъ съ Россией и даже съ Европой при цивилизованіи Китая, при усвоеніи имъ нашего воинскаго искусства, нашихъ наукъ и открытій, при правительствѣ твердомъ, нросвѣщенномъ, честолюбивомъ и деспотическомъ? Англо-индійское возстаніе доказало нынѣ на опытѣ, что сипаи, вооруженные и обученные по европейски, могутъ бороться съ войсками Европы, даже при отсутствии единства власти и направленія. Чего же не предприметъ монархія, нредъ которой всѣ европейскія государства матеріальио такъ слабы, всѣ наши силы военный такъ нумерически ничтожны, если тактика наша коснется накоиецъ Китая и дастъ ему ясное понимание его силы?

Индія, въ отношеніи къ Сибири, представляетъ тоже огромное политическое значеніе. Рано или поздно, такъ или иначе, Россія и Англія сойдутся на берегах ь Индуса и Ганга разрѣшать вѣчный вопросъ Гамлета: «to be, or not to ѣе?» силой оружія; ибо «быть или не быть» равно жизненные вопросы ихъ историческаго развитія. Россія и Англія, одна на сушѣ, другая на морѣ равно проникнуты тѣмъ же духомъ расширенія. потому что духъ этотъ истекаеть изъ ихъ исторіи, составляетъ для нихъ историческую нсизбѣжиость. Россія, чтобы быть первостепенной державой на сушѣ, должна распространять свои предт.лы на Лостокъ и на Западъ православіемъ и славянизмомъ, – это ея точки опоры въ будущемъ. Аиглія, чтобы быть первостепенной державой на морѣ, должна сохранять и расширять во чтобы то ни стало свои колоніи, – это ея сердце, ея кровообраіценіе въ будущемъ. Сошлись они на валахъ Севастополя помѣрять сперва свои силы, но не могли еще разрѣшить жизненного вопроса своего призванія. Сойдутся неbзбѣжно и на берегахъ Индуса и Ганга – и дадутъ тогда новый видъ землѣ, начнутъ новую исторію міра!