А посему я желаю «отправиться сперва в г. Тюмень с тем, чтобы оттуда предпринять поездку в г. Тобольск; в сложности же с пребыванием моим в Тюмени примерно от четырех до шести недель сроком[5]. Если же по возвращении моем из поездки в Тюмень и Тобольск я признаю потом необходимым, по неуспешности лечения и по совету врачей, искать высших медицинских пособий в Омске, то думаю ехать в Омск примерно на три или четыре недели сроком, судя по тому, предпринята ли будет там операция или нет; и так как вообще исхода лечения определить теперь в точности, ни при поездке в Тюмень и Тобольск, ни при поездке в Омск, решительно невозможно, ибо все зависит от успеха действия врачебных и хирургических средств, на сущность болезни, еще правильным лечением, доселе с самого 1846 года не испытанной».

О таковых моих желании и намерении я, согласно предписанию господина тобольского гражданского губернатора, на имя господина курганского городничего последовавшему, дал ему сию подписку. Ипполит Завалишин. Тобольская губерния, город Курган. 21 июля 1850 года.

Ваше превосходительство, милостивый государь![6] С удивлением вижу я, что, невзирая на благосклонное содействие Ваше, Тобольская казенная палата опять пропустила и второе лето, не отведя мне покосных и пахотных земель! В прошлом, 1849 г. ей было предложено Вами 10 июня, стало быть за полтора месяца до начала покоса, и она уже и тогда была виновата в том, что не исполнила вовремя того, на что было и Ваше распоряжение, и постановление Совета Главного управления (состоявшееся еще в апреле 1849 г.). В нынешнем году я писал к Вам 7 апреля. Здешний городничий Тарасевич входил к Вам о сем с представлением 19 мая. И то и другое почти за два-три месяца до начала покоса. В землях здесь затруднения быть не может, они размежеваны и положены на план; отвод – одна формальность, которую за неимением в наличности в Тобольске землемера для командировки сюда мог бы исполнить здешний земский суд; наконец, строгая точность Ваша известна, и я убежден, что Вы сделали с Вашей стороны все законные понуждения... отчего же, ваше превосходительство, казенная палата не сделала должного? И по какому праву она лишает меня два года того, на что есть воля царя, воля князя, ко мне столь милостивого, и который, конечно, не допустит разорить меня и мое начинающееся маленькое хозяйство такими ничем не извинительными проволочками и невниманием?

Купивши на последние деньги травы, купивши ее и в прошлом году, я прошу ваше превосходительство оказать зависящее от Вас содействие взысканием мне с виновного, по крайней мере, хоть 30 сер. за двухлетнюю сложность – 15 десятин в год, что далеко еще не покроет моих убытков, потому что хорошие земли дороги, и не далее, как на прошлой неделе, цены на покосы при торгах в хозяйственном управлении возвысились значительно против того, что я полагаю, и при травах, очень скудных по случаю засухи. Иначе я буду вынужден продать дом, бросить все хозяйство и просить его сиятельство довести до сведения правительства о причинах, меня к сему побудивших, дабы не быть обвинену понапрасну в неодобрительном смысле, чем, конечно, я дорожить должен при милостивом внимании ко мне князя. А воля Ваша, без сена и хлеба из казенных 400 асс. поддерживать мне дом, больному и семейному, невозможно!

Заключая сие письмо, считаю долгом обратить тоже полное внимание Ваше на то, что и жена моя два года просит тщетно о выезде, когда имеет на это законное право и когда с лишком уже полгода тому назад (13 генваря) указал я иркутскому начальству даже камеру присутствия, шкаф и столбец, где хранится переписка, существование которой оно так странно отвергало! Она хочет обратиться к г. шефу жандармов, и я теперь уже не вправе отказать ей в оном.

Благоволите, милостивый государь Карл Федорович, почтить меня на все это скорым ответом по случаю моего отъезда для лечения болезни и принять уверение в том искреннем почтении, с коим имею честь быть вашего превосходительства покорный слуга Ипполит Завалишин.

Тобольская губерния,

город Курган.

21 июля 1850 года.

Сиятельнейший князь, милостивый государь![7]

Беспредельная доброта вашего сиятельства и все благодеяния, Вами мне в течение двух уже лет оказываемые, побудили меня решиться утрудить Вас еще раз, повергнув на милостивое воззрение Ваше: результаты моей поездки в Тюмень, причины, кои заставили меня отказаться от счастья лично принести Вам в Омске мою глубочайшую благодарность за все Вами для меня сделанное и, наконец, то, о чем я осмеливаюсь ходатайствовать у Вас ныне.

Поездка моя в Тюмень принесла мне ту несомненную пользу, что обнаружила вполне истинное свойство моей болезни. По консультации, произведенной под руководством управляющего Тюменским военным госпиталем штаб-лекаря Черемшанского и выданной им мне письменно 22 сентября, оказывается, «что болезнь моя состоит в органическом повреждении наружных покровов внутри слухового органа с повреждением и самой надкостной плевы, что болезнь сия образовалась вследствие жестоких болей в голове, что по долговременности этого страдания и излечение его очень затруднительно, что лишь постоянное лечение, в течение целого года непрерывно продолжаемое, может подать надежду на исцеление, что опасность грозит теперь не одному уже органу слуха, но и оказывает разрушительное действие на самый орган зрения, и что, словом, лучше не предпринимать ничего, нежели, предприняв, усилить ход недуга, который может повлечь за собой не одну уже потерю слуха, но и самую потерю зрения».

Подобная добросовестная и отчетистая консультация, частью письменно, частью в устных беседах и в строгом исследовании и опытах произведенная в течение почти двух недель, убедила меня в бесполезности дальнейших поездок, столь мне тягостных по моим ограниченным средствам, равно как и в бесполезности, или, точнее сказать, вреде начала какого-либо лечения заглазно, без опытного руководителя и средств медицинских при болезни своенравной и опасной, гнездящейся в голове, и которая при малейшем раздражении ее рукой неискусной может пасть всею тяжестью скопившейся материи не только уже на слух или глаза, но, по отзыву врачей, может повредить мозг и привести к самой потере рассудка!

Сиятельнейший князь, таковы причины, заставившие меня возвратиться прямо в Курган, чтобы отселе повергнуть весь ход сего затруднительного дела на милостивое воззрение Ваше. Из всего выше изложенного, ваше сиятельство, усмотреть изволите, что и шесть недель, кои я считал в поданном мною гражданскому губернатору отзыве 21 июля достаточными, не принесли бы никакой пользы в такой органической и многосложной болезни, и что надо искать другого исхода грозящему мне несчастью при милостивом покровительстве Вашем.

В Кургане, как вашему сиятельству известно, нет ни руководителя, ни средств для болезней органических, требующих особого опыта и долговременного лечения. Сравнивая страшную участь, меня ожидающую, с усилиями и трудами моими в течение двух уже лет на прочное хозяйственное обзаведение мое здесь, я нахожу и смею думать, что Вы сами изволите с сим согласиться, что денежные утраты, кои я мог бы понести от перемены жительства, не могут, конечно, идти в параллель с участью, мне грозящей. Это решило меня, возвратившись сюда, немедленно и убедительнейше просить ваше сиятельство принять в человеколюбивое внимание мое безысходное положение и благоволить оказать мне Ваше всесильное покровительство в деле перехода из Кургана в Тюмень уже на постоянное жительство[8]. Причины так законны, положение мое ныне так тяжко и шатко и может привести меня к таким ужасным последствиям, что человеколюбие Ваше, сиятельнейший князь, не отринет моей просьбы и подаст мне и в этом Вашу всесильную руку помощи. Если же я по примеру многих, уже переведенных в Тобольск по болезни, не прошусь в сей город, где тоже есть все пособия врачебные, причина сему та, что по единогласному отзыву врачей климат тобольский убийственен для органических болезней головы, сгущая материю всею тяжестью сырой и холодной атмосферы. В Омск бы очень желал и жить на виду у вашего сиятельства почел бы за счастие, да не думаю, чтобы сие было возможно, и проситься туда не смею. В других уездных городах губернии (кроме Тюмени) то же, что и в Кургане. В Тюмени лишь соединяются для меня теперь все условия. Близость перехода, сухой и здоровый климат, одна из лучших аптек в Сибири, врачи опытные и добросовестные, та же дешевизна припасов, как и в Кургане, и, наконец, самая дешевизна построек, подающая мне надежду обзавестись и там хорошо и хозяйственно по времени.