Звенит, смеется баян, и кажется Феде, что он снова в родном селе…

— Ну, Рыжик, — сказал Николай Егорович благодарно, — удружил, братец. А ну-ка веселей!

Горев вышел на середину комнаты, и дробно застучали каблуки его сапог, зазвенели медали и ордена на груди. Тряхнул он головой и запел песню о том, как ловили рыбаки рыбу, а молодушки красны девушки их ждали и плели сети.

Ему бурно аплодировали. Он сел на диван, улыбаясь, вытирая платком лоб. Симочкина мать заиграла на рояле старую пионерскую песню про картошку и костер. Анна Васильевна запела, ребята подхватили. Они уселись вокруг Николая Егоровича- на диване, на коврике около дивана. Симочкина мама поглядывала на ребят, и глаза у нее были мечтательные, ласковые. Дочка знала, что мать вспоминает сейчас свою пионерскую юность. Она ведь тоже когда-то была пионеркой и мечтала у ярких пионерских костров о героическом будущем. Таня незаметно позвала Симочку — пора накрывать на стол.

Вскоре к ним присоединилась мать Симочки. Она кое-что переставила, кое-что добавила. Велела Тане поставить на стол вазу с мимозами, которые принес Николай Егорович, Симочке — положить на каждую тарелку бумажную салфетку и после этого разрешила позвать гостей к столу.

Анна Васильевна не поняла: какой стол? Таня показала — вот какой! Стряпали девочки. Пусть Анна Васильевна попробует и оценит.

Шумной гурьбой ввалились мальчишки, ведя за руки Николая Егоровича. Сзади скромно шли девочки. Они предвкушали радостное удивление, с которым мальчишки остановятся у стола.

Учительница тут же, у красивого стола, поблагодарила девочек, Таню, Симочкину маму.

— Мальчики, вы со мной согласны? — спросила Анна Васильевна. Они, конечно, были согласны!

— Вот чего они шептались! — догадался Лешка, — Федор, помнишь? А толково придумали! — И Лешка первый уселся за стол.

Федя и Лешка сидели рядом, уписывали пирожные и крендели.

Лешка все спрашивал у Зины:

— А это ты пекла? А это?

Зина гордо отвечала, что пекли все вместе.

Симочка разливала чай и громко приговаривала:

— Чай, настоящий краснодарский чай! Самый вкусный в мире!

Наверно, чай был на самом деле очень вкусен, потому что Симочка не успевала его наливать в чашки. Вазы с бисквитами быстро пустели. Анне Васильевне и Тане то и дело приходилось их пополнять.

— Сима, а правда вы сами? — недоверчиво спросил Коля.

Симочка даже обиделась. Не верит? Пусть спросит у Тани, у мамы, у Максима, наконец.

И тут Таня оглядела сидящих за столом и вышла из комнаты. Любопытная Симочка немедленно последовала за ней. Таня прошла в кухню. Там у стола сидел в одиночестве Максим. О нем все забыли. Вот тебе и почетный гость! Конечно, стенгазета им сейчас не нужна.

— Чего ты здесь прячешься? — немножко виновато спросила Таня. — Пойдем к нам.

— Не пойду…

Таня подошла, взяла Максима за руку, потянула. Он нехотя встал, нехотя сделал шаг, другой. Так Таня довела его до двери.

Подбежали девочки, без разговоров схватили строптивого Максима за руки и со смехом повели в столовую.

— Максим! — крикнул Лешка. — Садись с нами.

— Нет, лучше иди к нам, — предложил Коля. — Здесь пирожные близко.

Максим, смущенный всеобщим вниманием, поспешно уселся рядом с Федей и склонился над стаканом. Впрочем, о нем опять забыли: Таня читала смешной рассказ о мальчишках, которые везли в дачном поезде в чемодане собаку Дружка. Щенок выл; чтобы заглушить его вой, мальчишки всю дорогу читали по очереди стихи. Когда все стихи были прочитаны, мальчуганы принялись декламировать песни. Таня так забавно показала, как они это делали, что все громко и долго смеялись.

Расходились, когда уже кончался зимний недолгий день.

На сером конверте крупными буквами было написано: «Получить Федору Гореву. Лично».

Федора Горева дома не было, и почтальон вручил письмо Тамаре Аркадьевне. Она положила его на стол Феди на самое видное место — к чернильнице.

Письмо было от друзей — Арсения и Иванки.

Как только узнали они про Федину печаль, призадумались, посоветовались с Тойво, рассказали ребятам в школе, что в далеком южном городе решили пионеры собрать старого металла на тепловоз, а их земляк Федя Горев не знает, где искать лом. Боится он подвести свой новый пионерский отряд.

В то время как Федя мучился — идти или не идти ему с Лешкой в сарай Ермиловны, его северные друзья в одно из воскресений встали на лыжи и отправились на разведку к старому блиндажу. Ребячий отряд вел дед Тойво, вел не обычным путем, а никому не ведомым. Места были глухие, темные.

— Дедушка Тойво, -с беспокойством спросил Арсений, — а ты не забыл, где старый блиндаж?

— Молчи, парень. Вон за тем косогором твой блиндаж, — буркнул дед.

Арсений с Иванкой переглянулись недоверчиво: что-то не припомнят они у блиндажа никакого косогора. Но спорить с Тойво было бесполезно — старый охотник и следопыт никогда ни с кем не спорил, но всегда поступал по-своему. Ошибался Тойво редко.

…В небо поднимаются корабельные сосны. Солнце едва пробивается сквозь их темно-зеленые вершины. Сумрачно в лесу, тихо. Только потрескивают от мороза деревья да изредка сорвется с заснеженной ветви мягкий ком.

Тойво идет впереди — прокладывает лыжню. Нет-нет да и наклонится рассмотреть след.

— Заячий? — Иванка внимательно разглядывает мелкие русачьи следы.

— Его, — одобрительно кивает дед. А вот и куний, малозаметный, недолгий, — перешел хитрый, зверь на дерево и ушел по веткам без следа.

Открылся косогор. Вот и низина за ним. Где же блиндаж? Арсик в недоумении останавливается. Тойво сердито взглянул из-под нависших заиндевевших бровей. Плохой из Арсения охотник, ох плохой! Вон пригорок за соснами, это и есть старый блиндаж.

Иванка сорвался с места, понесся вниз с крутизны, подобрав палки, наклонившись вперед. И следом за ним по сверкающему нетронутому смежному насту несутся вниз темные ребячьи фигурки. Звенит, раскатывается эхо по застывшему Старому бору.

Попробуй найди вход в блиндаж под глубоким снегом! Но Тойво подъехал к пригорку с правой стороны, уверенно ткнул в снег длинной лыжной палкой.

— Здесь!

Запылали на пригорке костры. Растопили чистый лесной снег. Показалась полусгнившая дверь. Дернул ее Арсик, а она и распалась. Заглянул он в щель и радостно крикнул:

— Все цело!

Ворошить Железных обломков, однако, не стали. Путь далек- на себе не унесешь, а короткий зимний день кончается. Снова заскрипел под лыжами снег. Возвращаться легче — лыжня была основательно укатана.

Целую неделю не ходил на охоту дед Тойво — мастерил нарты, чтобы везти сокровища из старого блиндажа. Только вечером приходил он к Марфе Тимофеевне пить чай да слушать рассказы про Федю.

Пришло воскресенье. На рассвете к домишке Тойво съехались все ребята. Вышел дед, выволок из сарая нарты, привязал к ним несколько веревок и встал на лыжи. И навстречу утренней заре потянулись к лесу шумные, веселые лыжники.

Несколько воскресений подряд оживал Старый бор. Много укатанных лыжней вело к блиндажу, и еще одна — широкая колея от легких и быстрых нарт, сделанных Тойво.

Наконец походы в лес закончились. Арсений и Иванка явились к бабушке Марфе Тимофеевне, уселись за Федин стол, который так и стоял у окна, будто Федя по-прежнему жил в маленьком домике, и принялись писать письмо. Они рассказали Феде про свои походы за ломом, про то, что уже сдали на приемный пункт три тысячи килограммов металлолома. Квитанцию они высылают Федору, чтобы он показал ее Наде Асафьевой и рассказал, как северяне старались для пионерского тепловоза. Всему отряду 4 «А» они передавали пламенный пионерский привет. «Ежели еще в чем нужда, сообщай, Федюха, пособим», — приписал в конце письма Иванка.

Письмо лежало, ждало Федю, а он не шел. Тамара Аркадьевна поглядывала на часы, несколько раз выходила на крыльцо, наконец не выдержала и отправилась в школу. Но и в школе Феди не оказалось. Тамара Аркадьевна вернулась домой озабоченная.