«Ну, я слыхал… Мы считаем, что это государственная система образования настраивает детей против их веры в Бога».

Джон скептически поднял брови. «Да ну? Очень удобная версия». «Ну, мы же со своей стороны делаем все», — оборонялся я. «Гораздо больше, чем тебе известно, как я думаю».

«Хорошо, значит, по-вашему, все плохое, что я мог узнать о Боге, я вынес из воскресной школы?»— некоторая издевка и недоумение были нескрываемы в моем голосе.

«Не совсем. Я же не сказал, что там все было плохо».

«Как же так? Мы учим детей познаниям о Боге, о Его Слове и о том, как быть хорошими христианами…»— моя пламенная речь стухла, когда меня вдруг осенило, что знания о Боге и о том, что значит быть хорошими христианами совсем не то же самое, что умение жить с Ним.

«Я хочу, чтобы ты понял: то замечательное, что у вас тут есть, пронизано системой религиозных обязательств, которые искажают все. И пока ты это не поймешь, ты никогда не узнаешь, что значит держать Отца за руку».

«Как это?»

«Он заплатил слишком высокую цену за наше освобождение от этой системы, чтобы решить снова повесить ее нам на шею. В других твоих отношениях по жизни — возможно, но только не в общении с Ним. Эти отношения основаны не на том, что мы для них делаем, а на том, что сделал Он».

«Значит, я слишком перетруждался, — вы это говорите? Поэтому, значит, мои усилия не принесли результатов?» Что-то неловко выпирало. «Мои усилия»— это что ли? Ну, а разве мы не должны исполнять свою часть? Я глянул на Джона.

«Не совсем правильно», — сказал Джон, слегка усмехнувшись в бороду. «Но уже теплее. Лучше сказать, что ты пытаешься заслужить отношения, которые никогда не сможешь заслужить. Люди могут воздавать тебе аплодисменты за количество выученных стихов из Библии, за непрерывное посещение богослужений, но этого не достаточно, чтобы заслужить того непостижимого благорасположения. К тому же, ты стремишься ко всему этому не для того, чтобы познать Бога, а чтобы все вокруг тебя думали, какой ты духовный. И знаешь, что? — именно это ты и получаешь!»

«Значит, об этом Христос и говорил, когда указывал на то, что фарисеи показывались в своей праведности прилюдно и уже получали свою награду. Они получали то, к чему стремились. Я тоже. Но это не то, чего я хочу».

«И замечательно. Разве ты не видишь: путь, по которому ты идешь, не ведет туда, куда тебе сказали? Этот путь научит тебя быть хорошим христианином в глазах других, но не даст тебе познания Бога». Джон, казалось, уже никуда не направлялся. Он просто прослеживал глазами остававшиеся за нашей спиной классные комнаты, да и некоторых прихожан, стремительно, проходивших мимо нас. Я так был увлечен нашим обсуждением, что не замечал недоуменные взгляды, которыми нас одаривали. Расплата за это будет, но позже.

«То есть, я могу стать выдающимся христианином на фоне других, и упустить суть?»

«А разве нынче это не так? Взгляни на полноценные программы вашей церкви. А этот церковный комплекс, нужды детского служения, оборудование… Это же все не на голом месте?»

«Однозначно! Требуются люди и деньги и духовное присутствие — я так полагаю».

«Ну да, именно это и поощряется, в основном. Скажи, что значит быть на хорошем счету в вашей церкви?»

«Постоянно посещать службы, жертвовать на нужды и не жить в очевидном грехе». «Имеются в виду все грехи?» «Не понял вопроса…»

«Я не знаю, как у вас, но в большинстве церквей обозначены некоторые грехи, которые вообще не допускаются, — это обычно аморальность и исповедание того, что руководство церкви не приветствует. Остальное даже не принимается во внимание — такие мелочи, как сплетни, высокомерие или чувство вины. Иногда последние даже поощряются, потому что их всегда можно развернуть в свою пользу, когда нужно, и заставить человека поступить так, как ты хочешь».

Даже наше понятие о грехе было избирательным. Теперь я это понимал. Я хорошо знал тех, кто умели использовать эту систему в своих интересах, не беспокоясь о том, как это отразится на других. Я и сам был одним из них. Мы играли в религию для удовлетворения чувства собственного достоинства.

«Разве это не поразительно, что группа людей, регулярно собирающихся вместе, может превратиться в этакое „духовное братство“, диктующее даже то, как в нем одеваться, что говорить, какие реакции себе позволять и какие песни любить петь. Разве не становится при этом четко ясно, в чем заключается образ хорошего христианина, и разве не приподнимается при этом основное правило — не мутить воду, задавая вопросы, которые ставят остальных в тупик?»

Точно подмечено.

«Одним из основных уроков, которые преподнес Господь своим ученикам, было прекратить рассматривать жизнь Бога в контексте ритуалов и обязанностей. Он пришел не для того, чтобы подмазать их религию в тех местах, где она поизносилась. Но пришел, чтобы предложить им отношения. Все исцеления в Шаббат и все записи о них — разве являются указанием на то, что по стечению обстоятельств, именно тогда Он нашел более больных людей? Конечно, нет! Он хотел, чтобы его ученики знали, что человеческие ритуалы и традиции всегда встают на пути силы и любви Отца Его Небесного. Кроме того, система захватывает, — потому что все, что мы делаем, мы делаем, думая, что это угодно Богу. Нет ни одной тюрьмы, крепче, чем религиозные обязательства. Мы попадаем в нее даже тогда, когда поощрительно похлопываем друг друга по спине. Вчера я проходил мимо синагоги. Вышел раввин и попросил меня зайти и включить ему свет. Ушедшие вчера забыли, а сам он не мог — иначе нарушил бы Шаббат».

«Ну, уж это просто глупо…?»

«Для тебя — возможно. Но, впрочем, некоторые твои условности, не покажутся ли глупыми ему?»

«Некоторые мои? Я в субботу таких условностей не соблюдаю».

«Конечно, нет. Но что если ты вдруг не появишься на воскресной службе в течение месяца — просто будешь дома; или отдашь свою десятину нищим вместо того, чтобы положить ее на церковное блюдо?» «Разве это одно и тоже?» Джон кивнул.

«Да, но я так поступаю, не потому, что принимаю это как закон, а потому что я свободен поступать так».

«Раввин ответил бы также. Но если ты будешь до конца откровенен с собой, ты поймешь, что делаешь это именно в силу своего убеждения в том, что все это приближает тебя к Богу и содействует Его благорасположению к тебе. И если ты отстранишься от всего этого, тебя загрызет чувство вины».

В тот момент я не понимал, что подразумевается под сказанным, но осознавал, что он был прав. Когда несколько лет назад наша церковь отказалась от проведения вечерних воскресных богослужений, я еще долго не находил себе места каждый воскресный вечер. Душой я все еще был там. Потребовалось два года, чтобы я смог спокойно оставаться дома в выходной, не чувствовать за собой вины и не планировать всякие группы в церкви на вечер, чтобы победить ощущение того, что я зря теряю время.

«Вот почему ты никогда не можешь расслабиться, Джейк. Готов поспорить, что даже в выходной тебе тяжело просто ничего не делать. Тебе стыдно, что ты прожигаешь время, которое мог бы как-нибудь использовать для Бога».

Пока я усваивал сказанное, до нас донеслось новое песнопение одного из детских классов.

Осторожно, мои глазки, не на все будем смотреть. Осторожно, мои глазки, не на все будем смотреть. Зная то, что лишь с любовью смотрит Иисус на нас, Будем очень осторожны, будем знать, на что смотреть.

«Хуже не придумать», — сказал Джон, с очевидной болью покачивая головой. «Не могу слышать, когда детвора распевает эту песню».

Я сначала не понял, о чем это он говорил. Песня была знакомой. Я сам ее распевал, когда был ребенком, и своих детей научил, потому что она сопровождалась движениями, а детям это нравилось. Кроме того, я надеялся, что осознание того, что Бог видит все, поможет им принимать правильные решения. «Вы утверждаете, что в этой песне что-то не то?»— наконец спросил я.

«Порассуждай сам».

«Не знаю. В ней говорится о Господней любви к нам, о его желании уберечь нас от неугодных ему дел». «И кем он представляется в этой песенке?» «Не пойму, к чему вы клоните…»